Александр Бондаренко - Михаил Орлов

• Название: Михаил Орлов
• Автор: Александр Бондаренко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03699-4

Михаил Фёдорович Орлов (1788-1842) — один из самых романтических, ярких и загадочных персонажей российской истории первой половины XIX столетия. Племянник екатерининских фаворитов братьев Орловых — князя Григория и графа Алексея Чесменского, — он получил боевое крещение при Аустерлице, в рядах Кавалергардского полка. В 1812 году был поручиком, но выполнял личные задания Александра I и встречался с Наполеоном; разведчик, партизан, боевой командир — 19 апреля 1814 года он подписал капитуляцию Парижа и получил чин генерал-майора. В том же году ему пришлось решать судьбу Норвегии…

Член литературного общества «Арзамас», Орлов дружил с А. С. Пушкиным, П.А. Вяземским, Д.В. Давыдовым, другими известными литераторами; он стоял у истоков первых тайных организаций в России и был готов самовольно двинуть свою 16-ю пехотную дивизию на помощь восставшим против турецкого владычества грекам, а потом прийти в Петербург… Флигель-адъютант императора, М.Ф. Орлов мог сделать карьеру не менее блистательную, чем его родной брат Алексей — председатель Государственного совета и Комитета министров, возведённый в княжеское достоинство, — но не сбылось…

---

Михаил Фёдорович свидетельствовал:

«Так я и уехал, получив назначение на должность начальника штаба 4-го корпуса, и по прибытии на место я оказался всецело поглощённым своими обязанностями, заставившими меня оставить всякую мысль об обществе. Я перестал следить за деятельностью этих молодых людей, и ваше величество скоро увидит, что, собственно, не за чем было и следить»{252}.

Сделаем вид, что мы поверили, и отправимся вослед за генералом в Киев…

* * *

Хотя есть ещё то последнее, о чём всё-таки можно рассказать, повествуя об очередном недолгом петербургском периоде жизни Михаила Орлова. Именно тогда по рукам столичного общества прошелестела злая эпиграмма юного Пушкина:

Орлов с Истоминой в постеле[159]
В убогой наготе лежал.
Не отличился в жарком деле
Непостоянный генерал…

Прочитав эти строки, так и хочется воскликнуть вслед за полковником Фёдором Глинкой, адъютантом графа Милорадовича и поэтом-декабристом: «О, Пушкин, Пушкин! Кто тебя учил?..», оборвав цитату перед словом «пленять» и вместо него написать «таким гадостям?». И зачем ему это было писать? С чего? Да и откуда ему могли быть известны столь сомнительные подробности? Явно, что это была сплетня в стихотворной форме…

Понять юного поэта можно: прекрасной балерине Авдотье Истоминой было тогда осьмнадцать лет — как и самому Пушкину. Истомина уже два года как блистала на императорской сцене; возможно (точное время написания стиха неизвестно), только что из-за неё прогремела знаменитая «четверная дуэль», на которой был убит кавалергардский штабс-ротмистр Шереметев… Роковая романтическая красавица! А кто был тогда Пушкин? Выпускник Лицея, юноша, подающий поэтические надежды, известный в узком литературном кругу… Это потом, в середине 1820-х годов, — в общем-то скоро — Авдотья Истомина будет танцевать заглавные партии в балетах по его произведениям «Руслан и Людмила», «Кавказский пленник», но пока ещё для красавицы-балерины он был никем и ничем… Но ведь и ему от неё чего-то хотелось — как и многим зрителям, о чём-то думалось и мечталось, и кому-то, определённо, завидовал ось… К сожалению, порой такая зависть у поэта проявлялась не лучшим образом, ибо для её «реализации» он использовал свой искромётный талант. Так родилась широко известная эпиграмма на блистательного графа Воронцова, человека чести: «Полу-милорд, полу-невежда…», так родилась и гнусненькая (увы, при всём нашем громадном уважении и искренней любви к Пушкину!) эпиграмма на Михаила Орлова. Это потом они с Пушкиным станут друзьями — вот только, перефразируя известное, скажем, что «из биографии факта не выкинешь». Так что эпиграмма эта в полных, научных собраниях пушкинских сочинений осталась…

Что ж, вполне возможно, что-то у блистательного молодого красавца-генерала с юной красавицей-балериной было — и, думаем, совсем не так, как описал Пушкин. В таком случае — порадуемся за них обоих!

Глава двенадцатая. «В ОКОВАХ СЛУЖБЫ ЦАРСКОЙ»

Император Александр I умел «задвигать» неугодных ему людей.

Так, вскоре после окончания Заграничного похода Денис Давыдов, вновь произведённый в генерал-майоры, был назначен «состоять при начальнике 1-й драгунской дивизии» — то есть заместителем командира; всю жизнь прослуживший в лёгкой кавалерии, он не понимает службы в кавалерии тяжёлой и не совсем справедливо называет драгун «пресмыкающимся войском». Затем, стремительно сменив ещё пару должностей, Давыдов становится начальником штаба сначала 7-го, потом 3-го пехотного корпуса и скоро уходит в отставку.

Зато генерал-майор князь Сергей Волконский последовательно получает в командование уланскую, гусарскую, а потом и вообще пехотную бригаду…

И это с их боевым опытом! Словно не мог государь сразу определить для Давыдова гусарскую дивизию или бригаду, а «бонтонному» князю подыскать что-либо по линии гвардейских кирасир. Но нет, обоих (а также и многих других) назначали на такие должности, чтобы подтолкнуть скорее уйти в отставку.

Вот и Орлов оказался начальником штаба пехотного корпуса. Хотя вроде он и побывал уже начальником штаба оккупационного корпуса, но то было во Франции, и, думается, должность у него скорее была военно-дипломатическая, нежели строевая. А тут — назначение на чисто военную должность, без всякой дипломатии… Зато, как писал Денис Давыдов, она была и не самая хлопотная:

«Что касается до меня, то я своим местом очень доволен. Не отвечаю уже, как шорник за ремешки и пряжечки, как берейтор за посадку гусара, как будто благочестивый человек за пьянство его, как будто космополит и филантроп за разбитие им рыла какому-нибудь шляхтичу. Словом, я отвечаю только за свою голову, за которую ручаюсь»{253}.

Разве можно было подобрать для кипучей натуры Орлова что-либо менее подходящее?! Михаил Фёдорович, как помним, писал Николаю I, что он «оказался всецело поглощённым своими обязанностями», но это было не совсем так…

* * *

После строгого, словно бы затянутого в изящный мундир Петербурга, после Москвы, возрождающейся из пожарища, Киев показался Орлову городом необыкновенным. Просторные, по-летнему ещё зелёные улицы, древние храмы на высоченном берегу тишайшего Днепра, вычурность недавно построенных дворцов… Всё это он увидел из окна дорожной своей коляски, спеша в гостиницу, чтобы привести себя в порядок перед представлением командиру корпуса.

Генерал от кавалерии Николай Николаевич Раевский (1771–1829) принял своего начальника штаба по-домашнему — в мундирном сюртуке с высоким красным воротом, без эполет, тогда как Михаил Фёдорович Орлов был облачён в парадный мундир, перетянутый серебряным шарфом. Орлов был известен Раевскому достаточно давно, судьба не раз сводила их в дни Отечественной войны и Заграничного похода, и Николай Николаевич относился к Михаилу с большой симпатией. Дружески обняв гостя за плечи, он провёл его в кабинет, усадил на диван и стал расспрашивать о столичных новостях и общих знакомых…

Раевский был одним из самых известных и популярных генералов Русской императорской армии. Он был внучатым племянником светлейшего князя Потёмкина, что, разумеется, положительным образом сказалось на его карьере — хотя и сам Николай Николаевич весьма старался… Ведь при том, что Потёмкин «ворожил» своим родственникам, он их от службы и опасностей не прятал: отец генерала, полковник Николай Семёнович, умер от ран в молдавских Яссах, на тридцатом году жизни; брат Александр, подполковник, был убит на стенах Измаила…

Николай Раевский вступил в службу в 1786 году пятнадцатилетним прапорщиком, через год уже воевал с турками, в 1792 году получил полковничий чин, а в 1794-м принял прославленный Нижегородский драгунский полк (достаточно сказать, что он, единственный в Русской императорской армии, имел десятитомную историю, выпущенную в 1892–1895 годах) и с ним участвовал в Персидском походе 1796 года.

Император Павел отправил потёмкинского племянника в отставку; император Александр пригласил его на службу вновь, присвоив чин генерал-майора, однако вскоре, по семейным обстоятельствам, Раевский опять вышел в отставку — чтобы возвратиться на службу к Прусскому походу.

Об этом Орлов впоследствии напишет в «Некрологии генерала от кавалерии Н.Н. Раевского»:

«В конце 1806 года Раевский разделил уже в Старой Пруссии труды и опасности своих товарищей.

Место ему назначено было в авангарде, под начальством князя Багратиона, и тут началась между сими двумя полководцами тесная дружба, основанная на взаимном уважении продолжавшаяся во всё время их жизни. Ломиттен, Гутштат, Гейлсберг видели Раевского, командующего всею пехотою авангарда и удерживающего стремление сильного и искусного врага. В течение семи дней, сражаясь без отдыха, без продовольствия, без подкрепления, сам раненный в ногу и не обращающий внимания на свою рану, он мужеством своим, твёрдостью и решительностью удивил и русскую и неприятельскую армии. В Фридланде он первый вошёл в бой и последний из него вышел. В сие гибельное сражение он несколько раз вёл сам на штыки вверенные ему войска и не прежде отступил, как только тогда, когда не оставалось уже ни малейшей надежды на успех…»{254} Потом были войны со Швецией и с Турцией; в апреле 1812 года генерал-лейтенант Раевский стоял со своим 7-м корпусом у западной границы, а далее имя его красной нитью проходит через всю историю Отечественной войны и Заграничного похода: Салтановка и Смоленск, Тарутино и Малоярославец, Красный и Бауцен, Кульм и Лейпциг, Арсиссюр-Об и Париж. При Бородине его корпус оборонял центр позиции — Курганную высоту, которая вошла в историю как «батарея Раевского». Кстати, второе «именное» название на Бородинском поле — «Багратионовы флеши», и таковых там более нет… За это сражение Раевский был награждён орденом Святого Александра Невского, в октябре 1813-го произведён в чин генерала от кавалерии, а за отличие при взятии Парижа, когда он командовал Гренадерским корпусом, получил орден Святого Георгия 2-го класса…