Александр Бондаренко - Михаил Орлов

• Название: Михаил Орлов
• Автор: Александр Бондаренко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03699-4

Михаил Фёдорович Орлов (1788-1842) — один из самых романтических, ярких и загадочных персонажей российской истории первой половины XIX столетия. Племянник екатерининских фаворитов братьев Орловых — князя Григория и графа Алексея Чесменского, — он получил боевое крещение при Аустерлице, в рядах Кавалергардского полка. В 1812 году был поручиком, но выполнял личные задания Александра I и встречался с Наполеоном; разведчик, партизан, боевой командир — 19 апреля 1814 года он подписал капитуляцию Парижа и получил чин генерал-майора. В том же году ему пришлось решать судьбу Норвегии…

Член литературного общества «Арзамас», Орлов дружил с А. С. Пушкиным, П.А. Вяземским, Д.В. Давыдовым, другими известными литераторами; он стоял у истоков первых тайных организаций в России и был готов самовольно двинуть свою 16-ю пехотную дивизию на помощь восставшим против турецкого владычества грекам, а потом прийти в Петербург… Флигель-адъютант императора, М.Ф. Орлов мог сделать карьеру не менее блистательную, чем его родной брат Алексей — председатель Государственного совета и Комитета министров, возведённый в княжеское достоинство, — но не сбылось…

---

Затухали костры на солдатских стоянках, высоко в небе, усыпанном алмазной крошкой звёзд, повис белый месяц, когда поручик Орлов провожал генерала Лористона к французским аванпостам. Невидимые в темноте, шелестели по сторонам дороги деревья, усыпавшие путь всадников жёлтой, шуршащей под конскими копытами листвой… Ночь была уже по-осеннему зябкой.

— Князь склоняется принять мирные предложения нашего императора, — доверительно сказал кавалергарду Лористон.

— Зима в России замечательная! — отвечал Орлов, как бы невпопад и, кажется, улыбаясь в темноте. — Вы это знаете, маркиз, а вот компатриоты ваши скоро в том убедятся…

Но Лористон, как и его повелитель, старался верить в то, во что хотелось верить, — тем более что никто его не пытался разубеждать. О силе этой уверенности свидетельствует граф Коленкур:

«Хотя Кутузов отказался пропустить его в Петербург, но, по впечатлению Лористона, все желали положить конец этой борьбе, которая изнурила русских, по-видимому, ещё более, чем нас. Говорили, что вскоре получится ответ из Петербурга, и император был в восторге, так как он возлагал свои надежды на приостановку военных действий, во время которой можно было бы вести переговоры. Он считал, что остаётся лишь, как это бывало в подобных случаях, наметить демаркационную линию для противников на время переговоров»{160}.

Англичане же, наши союзники, опубликовали свою версию произошедшего в своих «листках» — и этот интереснейший материал уже в декабре 1812 года перепечатал журнал «Вестник Европы»:

«Князь Кутузов принял Лористона в присутствии своих генералов…

Князь отвечал, что ему не дано полномочия слушать предложений ни о перемирии, ни о мире, что он не примет никакого письма к Его Императорскому Величеству, долгом своим почитая объявить, что Российская армия имеет на своей стороне многие важные выгоды, которых отнюдь не должно терять согласием на перемирие…

Разумеется, что Лористон не был доволен таким успехом в своём посольстве. Уже давно французы привыкли о подобных делах вести пере говор с глазу на глаз или при весьма немногих надёжных людях, а тут надлежало говорить при тридцати особах, как находившихся при знаменитом вожде российском, так и сопровождавших присланного с хищническим препоручением»{161}.

Под сообщением подпись по-немецки: «Der Patriot».

Интересно, кто всё это придумал, про «тридцать особ» — наши или англичане?

Ну да бог с ними, с англичанами, — вернёмся к французам. Александр Пушкин впоследствии напишет — совсем по-иному поводу, но очень подходяще для данного случая: «…недолго нежил нас обман». Для нас важно не то, что «недолго», а то, что «нежил» — ибо в то самое время, когда маркиз Лористон докладывал своему императору об успехе визита к русским, князь Кутузов писал своему императору совершенно обратное — на ту же самую тему:

«1812 г. сентября 23.

Село Тарутино.

Всемилостивейший Государь!

…ввечеру прибыл ко мне Лористон, бывший в С.-Петербурге посол, который, распространяясь о пожарах, бывших в Москве, не виня французов, но малого числа русских, оставшихся в Москве, предлагал размену пленных, в которой ему от меня отказано. А более всего распространился об образе варварской войны, которую мы с ним ведём; сие относительно не к армии, а к жителям нашим, которые нападают на французов, поодиночке или в малом числе ходящих, поджигают сами домы свои и хлеб, с полей собранный, с предложением неслыханные такие поступки унять. Я уверял его, что ежели бы я и желал переменить образ мыслей сей в народе…» — впрочем, сказанное далее мы знаем, а потому обращаемся к самой сути. Написанные в этом документе по-французски слова Наполеона, а также самые верноподданнические уверения князя Кутузова, на том же языке изложенные, сразу даём в русском переводе, выделяя курсивом: «Наконец, дошед до истинного предмета его послания, то есть говорить стал о мире, что дружба, существовавшая между Вашим Императорским Величеством и императором Наполеоном, разорвалась несчастливым образом по обстоятельствам совсем посторонним, и что теперь мог бы ещё быть удобный случай оную восстановить: Неужели эта необычная, эта неслыханная война должна длиться вечно? Император, мой повелитель, имеет искреннее желание покончить этот раздор между двумя великими и великодушными народами и покончить его навсегда. Я ответствовал ему, что я никакого наставления на сие не имею, что при отправлении меня к армии и название мира ни разу не упомянуто. Впрочем, все сии слова, от него мною слышанные, происходят ли они так, как его собственные рассуждения или имеют источник свыше, что я сего разговора ни в котором случае и передать государю своему не желаю; что я буду проклят потомством, если во мне будут видеть первопричину какого бы то ни было соглашения; потому что таково теперешнее настроение моего народа. При сём случае подал он мне письмо от императора Наполеона, с коего при сём список прилагается…»{162} Etc.

Честно говоря, в то, что полководец говорил именно так — мол, «проклятие потомства» и иже с ним, — не очень верится! Просто сначала Кутузов откровенно дурачил Лористона, а затем, зная мнительность и недоверчивость своего императора, — дурачил и самого Александра Павловича. И вот, даже не получив никакого утвердительного ответа на свои предложения, французы ждали начала мирных переговоров и не открывали активных боевых действий, пока 6 октября русские не дали им Тарутинского сражения — и в то же время французские войска стали покидать Москву…

Но всё равно «Император Александр I остался недоволен поступком князя Кутузова и выразил это в следующем рескрипте: “Из донесения вашего, с князем Волконским полученного, известился я о бывшем свидании вашем с французским генерал-адъютантом Лористоном. При самом отправлении вашем к вверенным вам армиям, из личных моих с вами объяснений известно вам было твёрдое и настоятельное желание моё устраниться от всяких переговоров и клонящихся к миру сношений с неприятелем. Ныне же, после сего происшествия, должен с тою же решимостью повторить вам: дабы сие принятое мною правило было во всём его пространстве строго и непоколебимо вами соблюдаемо…”»{163}.

Понять государя можно — он безукоризненно исполнял взятую на себя роль бескомпромиссного «спасителя Отечества»: никакого мира, «пока хоть один вооружённый француз…» etc. Но не понять фельдмаршала Кутузова также нельзя — он выиграл необходимую передышку путём военной хитрости. Признаем, что гораздо легче давать указания из Петербурга, нежели решать насущные вопросы, находясь на театре боевых действий.

* * *

Французы пока ещё верили русским, тогда как русские самим себе — не очень. Фельдмаршал Кутузов вынужден был лукавить перед Александром I, при том что самому русскому государю не слишком доверяли его подданные. Тильзит здорово подорвал авторитет императора; оставление без боя Российской земли и сдача Москвы возмущали буквально каждого. Слово «измена» порхало над радами отступавших войск; в придворных и в военных кругах откровенно опасались каких-нибудь новых унизительных договорённостей с Наполеоном…

Недаром в те же самые дни в офицерских палатках лейб-гвардии Семёновского полка — любимого воинского соединения Александра I, стоявшего на бивуаке под Тарутином, каждый день происходили ожесточённые споры. Молодые офицеры — Иван Якушкин, братья Сергей и Матвей Муравьёвы-Апостолы, князь Сергей Трубецкой, Пётр Чаадаев и иные — кипели негодованием, обвиняя фельдмаршала чуть ли не в прямом предательстве Отечества. Императора не называли, но намёки на него были… Присутствие Лористона вблизи русской армии воспринималось офицерами как доказательство подготовки за спинами сражающихся позорного мирного договора — ибо какого ещё соглашения можно было ждать, когда враг находился в древней столице Российского государства?

Жаждой отмщения горело каждое сердце. Однажды молодые гвардейцы даже поклялись не прекращать борьбы с врагом несмотря ни на что и в случае заключения мира сформировать и возглавить партизанские отряды из собственных солдат, вооружить крестьян и этими силами преследовать французов до тех пор, пока все они не будут изгнаны из российских пределов.

Насколько мы помним, преображенцы, семёновцы и кавалергарды были элитой гвардии и достаточно часто общались между собой. Михаил Орлов бывал на семёновских стоянках и, слушая подобные разговоры, которых никто от него не таил, всей душой сочувствовал патриотическому порыву. Ему очень хотелось утешить и успокоить своих друзей — однако делать этого было нельзя. Он, посвященный во многие тайны Главной квартиры и сам принимающий участие в этой «игре», прекрасно знал, что ведение переговоров с французским посланником — тактический ход мудрого главнокомандующего, а потому французы питают на их счёт ничем не подкреплённые иллюзии… Вот только сказать об этом Михаил не мог: лишь намекни, что никакого мира не будет и быть не может, — и радостное это известие разлетелось бы по русскому лагерю.