Аксель Сандемусе - Былое — это сон

• Название: Былое — это сон
• Автор: Аксель Сандемусе
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1984

Роман современного норвежского писателя посвящен теме борьбы с фашизмом и предательством, с властью денег в буржуазном обществе.

Роман «Былое — это сон» был опубликован впервые в 1944 году в Швеции, куда Сандемусе вынужден был бежать из оккупированной фашистами Норвегии. На норвежском языке он появился только в 1946 году.

Роман представляет собой путевые и дневниковые записи героя — Джона Торсона, сделанные им в Норвегии и позже в его доме в Сан-Франциско. В качестве образца для своих записок Джон Торсон взял «Поэзию и правду» Гёте, считая, что подобная форма мемуаров, когда действительность перемежается с вымыслом, лучше всего позволит ему рассказать о своей жизни и объяснить ее. Эти записки — их можно было бы назвать и оправдательной речью — он адресует сыну, которого оставил в Норвегии и которого никогда не видал.

---

«Агнес, я повстречал тебя в юности, и ты изгнала меня в самое далекое место на земном шаре. Твоя цепочка, потемневшая от времени, лежит в ящике моего письменного стола в городе на берегу Тихого океана. Прошло тридцать пять лет, и я вернулся в Норвегию с мечтой, разросшейся до небес и уходящей корнями в мрак, о котором я не желаю знать».

_________________

«Закрывая за собой калитку, я бросил последний взгляд в глубину этого сада мертвых, но там не было ничего, кроме дождя и листвы, гонимой ветром над вековыми могилами. Не вскрикнул ли кто-то жалобно у меня за спиной: отомсти за меня, отомсти за меня? Нет, это плакал ночной ветер. Сколько бы у нас прибавилось дел, если б в наши обязанности входила еще и месть!

Такси медленно ехало обратно, оно блестело от дождя. Я сел и громко хлопнул дверцей. Какое мне дело до тебя, Антон Странд, лежи себе в могиле на гранском кладбище, ты мне чужой, я не хочу иметь с тобой ничего общего».

_________________

«Г. Уэллс в „Игроке в крокет“: „Каждое слово, что он сказал вам, — правда, и в то же время каждое — ложь. Его ужасно волнуют некоторые вещи и, говоря о них даже с самим собой, он прибегает к вымыслу“».

_________________

«Почему, например, я думаю о Мэри Брук? И почему мысль о ней неизменно заставляет меня вспомнить слова Гюннера: кого любишь, убиваешь на ничейной полосе».

_________________

«Я смотрел на голову Януса. Сперва я, наверно, просто ловчил, пытаясь избавиться от тревоги, из-за которой сердце мое заколотилось часто-часто, будто мне предстояло принять важное решение. Потом я пытался уже не ловчить, а только разобраться, что же все-таки вывело меня из равновесия. Но ничего не обнаружил. Двуликая голова Януса, есть в ней нечто грозное, наводящее ужас.

В раздражении я отхлебнул из рюмки. Иной раз накатывает что-то необъяснимое, а когда проходит, остается чувство, будто нечто темное выглянуло из подполья и исчезло прежде, чем ты успел его разглядеть.

Если ты хорошо знаешь себя, тебе непременно представится случай увидеть в зеркале темное существо — свое второе „я“. Лицо своего темного спутника.

Губы мои сами собой произнесли фразу: „Увидеть того, другого, который не эмигрировал“.

Я записал эти слова на газете: „Увидеть того, другого, который не эмигрировал“.

Потом долго смотрел на эти слова, и они уже перестали что-либо значить, но сердце снова бешено застучало, и захотелось кого-нибудь убить.

Во мне все бурлило, я стиснул руки, чтобы они перестали дрожать. Господи, неужто я вдруг потерял рассудок?

Убить этого другого, убить себя, догнать кого-то и прикончить. На мгновение у меня в голове все помутилось. Мне стоило больших усилий вернуться к действительности. Меня била дрожь, и я чувствовал, что чуть не исчез. Мне хотелось показать себя себе, но я снова исчез, так и не разглядев себя».

_________________

«Я спускался вниз боковыми тропинками. Вдали слышался колокольный звон, половина небосвода, не скрытая тучами, была усеяна звездами. Было очень тихо. Не бродил ли я точно такой же ночью где-то в окрестностях Осло несколько месяцев тому назад? Вот только где? Я остановился и стал вспоминать. Нет, наверно, это было когда-то гораздо раньше. Или во сне. Скорей всего во сне.

В том сне я ушел откуда-то, где мне не понравилось, и пришел в какое-то место, где стоял кирпичный завод, который уже не работал. Огромное, неправильной формы здание окружали деревья. Все было окутано туманом, накрапывал дождь. Рядом темнели останки старого грузовика. Я осмотрел их и нашел, что они не заслуживают лучшей участи. Мотор был вынут. Металлические детали заржавели, колеса увязли в грязи. Там была канава, заполненная грязным льдом. Я шел и думал о „Бездне“ Леонида Андреева. О тех гимназистах, юноше и девушке, которые беседовали о возвышенном, возвращаясь домой через какую-то пустынную местность. Как будто все это было именно здесь. Бездна раскрыла свою пасть…

Где же я тогда шел? И во сне ли? Увидев тени, я спрятался, мне не хотелось ни у кого спрашивать дорогу. Я решил самостоятельно добраться до Осло. Не знаю почему, но у меня не было охоты спрашивать дорогу.

Хорошо бы снова увидеть то место, но оно находится в другом мире, и я уже никогда не увижу его. Бывает, фантазируешь о таинственных местах, в которых, кажется, побывал, и они представляются более реальными, чем улица, где стоит твой дом. А меж тем они находятся на Сатурне или в ином мире.

Взглянув на мерцающие звезды, я снова вспомнил двуликого бога. Таким его вытесали из камня, но ведь это неверно. Янус никогда не был подобен двухголовому теленку из бродячего цирка. У него было одно лицо, которое у тебя на глазах превращалось в другое и тут же опять принимало первоначальное выражение. Одно из лиц заставляло тебя в ужасе зажмуриваться, но ты никогда не знал заранее, какое из них тебе сейчас откроется.

Я стоял в темном коридоре, образованном высокими елями, и смотрел на звезды».

_________________

«Можно ли умышленно что-то забыть? Я часто раздумывал об этом. Первый раз эта догадка пришла мне в голову много лет назад и очень взволновала меня. Мне стало страшно, и в то же время я испытал смутную радость при мысли, что можно умышленно что-то забыть. Ты намеренно прячешь до поры до времени что-то важное, большое, значительное.

Когда я впервые подумал об этом, я пробродил всю ночь. Потом мне казалось, что той ночью я припомнил все, что когда-то забыл. Я бродил лунной ночью и помнил все, но когда взошло солнце, воспоминания исчезли.

Позже память о том, чего я не помнил, внушила мне ужас. Я жаждал снова все вспомнить, как человек утром жаждет припомнить интересный сон».

_________________

«Одиночество стоит дорого. Я плачу за него. И буду защищать его, как свою жизнь. Меня без него не существует. Если кто-нибудь попытается проникнуть сквозь стеклянную стену, которой я отгородился от мира, он получит серьезное увечье. Теперь уже почти никто и не пытается этого сделать. Женившись, я жил бы в вечной тревоге за это укрепление и, вполне вероятно, начал бы превентивную войну, ибо всегда подозревал бы, что жена хочет докопаться, чем я занимаюсь в одиночестве. В один прекрасный день я предпринял бы что-нибудь такое, отчего она больше не раскрыла бы рта».

_________________

«Но когда я очутился у себя в номере, настроение упало. Я лег и погрузился в то состояние, которое лишь отчасти можно назвать сном. Вскоре я встал, чтобы выпить воды, и босиком подошел к крану. Ощущение у меня было такое, будто я подкрадываюсь к нему, и я думал: уж если Антону Странду все равно было суждено умереть, мне бы хотелось видеть, как это произошло.

От этой мысли я окончательно проснулся. Меня терзало, что такая мысль могла прийти мне в голову, хотя бы и в полусне. Надо быть начеку, даже когда спишь».

_________________

«В саду было темно, и я боялся, что меня увидят прежде, чем я успею туда нырнуть. Непонятно, что именно мешало мне войти в сад, неожиданно это препятствие исчезло, и я оказался на лужайке. Там стоял дом, и была дверь, в которую я должен был войти, но в саду опять появились какие-то неторопливые тени, и я крикнул: „Мама!“ У меня получился лишь задавленный всхлип. Тени медленно тянулись ко мне. В этой медлительности было что-то жуткое. Тени были бесформенные и самоуверенные. И считали, что спешить некуда. Я был в их власти. В голове у меня что-то взорвалось, и я проснулся, некоторое время я лежал неподвижно. Все было не так, как обычно бывает, когда пытаешься вспомнить сон. Я, наоборот, торопился забыть его, убежать от него, захлопывая дверь за дверью.

Надо остерегаться подводных течений. Можно заблудиться, отдавшись их власти и поверив, что они-то и есть настоящая жизнь, и будешь блуждать, пока в одно прекрасное утро не найдешь на берегу свой собственный труп».

_________________

«Миновав угрюмые холмы, я снова остановился — мне открылся дом, в котором прошло мое детство. У меня было еще достаточно времени, и мне захотелось поразмыслить кое о чем, что всегда мучило меня, когда являлось мне. Эти смутные видения заброшенного кирпичного завода, которые всплыли вчера вечером… но ведь видел-то я его гораздо раньше и не во сне. Это произошло однажды в Америке. Лунной ночью я бежал к садовой ограде, чтобы выбраться наружу. Прячась в кустах, я пробирался к чугунным решетчатым воротам, я знал, что они не заперты. Я добрался до них и вышел наружу, страх впился мне в затылок. Однако никто не гнался за мной из дома, стоявшего в глубине сада, большого белого каменного дома, залитого лунным светом. Передо мной лежала дорога, но она была такая белая, такая светлая, что я не посмел идти по ней. Я свернул в хвойный лес, где знал тропинку, ведущую в поселок. Я нашел эту тропинку и дальше уже ничего не помню.

Это случилось давно, начало и конец этой истории мне были неизвестны. И теперь, на дороге, я опять похолодел от этого воспоминания, как холодел всегда. Оно неизменно сопровождалось мыслью, вернее даже не мыслью, а каким-то смутным чувством, что во мне, эмигранте, прячется другой эмигрант.