Михаил Казовский - Евпраксия

• Название: Евпраксия
• Автор: Михаил Казовский
• Издательство: Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005

О жизни и судьбе Евпраксии, дочери великого киевского князя Всеволода Ярославича, ставшей германской императрицей Адельгейдой, рассказывает новый роман современного писателя М.Казовского.

---

Он пожал ей запястье:

— Не стыдитесь порыва чувств. И ступайте с Богом. Я заеду вновь в Кведлинбург в день Святой Адель-гейды. Или же пришлю с кем-нибудь подарки.

— Буду очень рада...

Женщина, отвесив церемонный поклон, быстро удалилась из сада. Генрих сидел один под дубом, окруженный зеленью и причудливыми цветами. Тонко улыбнувшись, сам себе сказал:

— Вот оно! Я нашел, нашел! Берта не годилась, вечно подвергая сомнениям все мои поступки. А живая, добрая славяночка влюбится в меня по уши. И пойдет со мной даже в Братство. Жертвоприношение на «Пиршестве Идиотов» смоет мои грехи. При союзе с русскими прежняя церковь не устоит. Это будет новая христианская империя — без Креста. Рупрехт меня похвалит.

А Опракса, продолжая скользить по каменным полам в галереях монастыря, с замиранием сердца думала: «Господи, неужто я к нему прикипела?» И боялась признаться: прикипела, присохла и прилепилась — навсегда, до конца ее жизни.

Там же, 1088 год, лето

«Вдовствующей маркграфине Адельгейде фон Штаде и великой княжне Киевской Евпраксее Всеволодовой из рода Рюрика, — многие лета.

Дщерь моя! Получил я с нарочными грамотку немецкого императора, где он просит твоей руки,

и твое письмецо с изъяснением всех событий, происшедших за эти годы. Разреши, во-первых, посочувствовать твоему неожиданному горю — удалению в мир иной твоего супруга Генриха Длинного, пусть ему земля будет пухом! Во-вторых, признаюсь, я не сразу принял решение дать свое добро на твой новый брак. И хотя Его Величество Генрих IV излагает здраво преимущества будущего союза, как то: тесная связь Священной Римской империи и Святой Руси, побуждение греческой и латинской церкви к объединению, объявление совместного похода в Палестины для освобождения Гроба Господня, — оставались в душе сомнения. Хватит ли у русичей сил? Не упустим ли, устремившись к Западу, наши вотчины на Востоке, подвергаемые опасности от поволжских булгар и остатков хазар? А Его Высокопреподобие митрополит Киевский и Всея Руси Иоанн II отговаривал тож: нечего, дескать, киевской княжне ублажать германского варвара и плодить от него потомков; мол, крепить надо отношения с Царь-градом, а не с Римом. Но, помыслив непредвзято и воспомнив о заветах батюшки моего, мудрого князя Ярослава, все же я решил не чинить препятствий твоему желанию выйти за правителя немцев. И не про христианскую церковь, расколотую надвое, не про ратные подвиги были думы мои (это дело сложное и для нас пока больно неподъемное ), но единственно про твое благо. Ибо я люблю тебя, как и прежде, и хочу, чтобы ты имела все добро, даримое Господом: сильного и знатного мужа, умных и красивых наследников, полный роскоши дом, а в семье — совет да любовь. Поступай, как знаешь, доча, и прими отеческое к тому благословение. Поцелуй от меня сердечно будущего зятя — Генриха IV (я ему отпишу особо). .

А к сему спешу сообщить, что у нас все живы, здоровы, слава Богу, молимся Всевышнему, соблюдаем посты, отмечаем праздники, и Господь к нам милостив: никаких напастей, голода и мора не обрушивает на наши смирные города и веси. Матушка твоя, а моя верная супруга, также благословляет тебя и желает счастья. Братья и сестры — Янка, Володимер Мономах, Ростислав и Екатерина Всеволодовы кланяются в пояс. А по их примеру — жители великого Киевского княжества, да хранит их Господь!

А за сим — прощай и не забывай нас в своих молитвах. Мы же молимся о тебе денно и нощно.

Твой родитель и по милости Божьей князь великий Киевский Всеволод Ярославов Рюрикович руку приложил.

Писано с его слов в лето 6596 месяца нуля в 9 день от Сотворения Мира».

Эту весточку из родного края привезли Ксюше в августе 1088 года. Молодая женщина целый год провела в Кведлинбурге, в монастыре, ожидая появления императора и торжественной церемонии обручения с ним. Генрих вел войну с не желавшим подчиняться ему маркграфом Экбертом фон Глейхеном, осадил его замок в Тюрингии и не раз участвовал в конных стычках, а свою возлюбленную навещал урывками. Приезжал измученный, запыленный, нервный от желания победить, злой на всех, кроме Евпраксии. Целовал ей руки, привозил подарки, спрашивал о ее заботах, но ответы слушал в пол-уха, машинально кивал, думая о собственных неудачах. Погостив час-другой, уезжал обратно, даже не отобедав как следует.

Адельгейда-младшая с каждым разом привязывалась к нему все сильней и сильней. Робость и сомнения, безотчетный страх и дурные предчувствия, наполнявшие ее при первых свиданиях с государем, постепенно сошли на нет. Да, конечно, она не могла не видеть, что характер его отвратен, он бывает груб, а порой свиреп, но вдова фон Штаде принимала кесаря именно таким, сочетающим в себе и хорошее, и плохое. А хорошего, по ее понятию, было больше. Красота и ум, дерзкие суждения, артистизм натуры, интересная бледность и огонь в глазах — всё внушало ей неподдельное восхищение, трепет сердца. «А семейное счастье сделает его мягче и добрее, — думала Опракса. — Я смогу окружить супруга теплотой и заботой. Он изменится, будет, как мой батюшка, — справедливый, уравновешенный». Сладкие мечты наполняли ее. Виделись кудрявые смышленые дети — мал мала меньше, трое или четверо, зала для гостей в замке Гарцбург, тихо играющая лютня... Разве это несбыточно? И она жаждет слишком многого? Почему у других все мечты сбываются, неужели судьба не подарит киевской княжне хоть немного радости? Если не мечтать, то и становиться невестой не стоит...

Вскоре, вслед за весточкой с родины, прискакал Удальрих фон Эйхштед — взмыленный, как собственный конь, с бурыми пятнами крови на плаще и набухшими жилами на шее.

— Собирайтесь, маркграфиня! — рявкнул он. — Надо убираться отсюда. Мы разбиты. А его величество ранены. Еле удалось увезти его в Гарцбург. Он велел отправить вас в Магдебург, под защиту архиепископа Гартвига. Потому что враги, во главе с фон Глейхеном, собираются брать Кведлинбург.

Побелев, Евпраксия проговорила:

— Я поеду к его величеству. Я должна находиться рядом!

— Поздно, не успеем: путь на Гарцбург уже отрезан. Умоляю, поторопитесь, ваша светлость!

— Но скажите по крайней мере: рана не опасна?

— Нет, не слишком. Наложили жгут, и кровотечение прекратилось.

Показав на плащ рыцаря, Адельгейда-младшая в ужасе спросила:

— Это кровь императора?

— Да, его.

У нее бессильно подогнулись колени, и она, опустившись на пол, стала целовать зловещие пятна.

— Ваша светлость, ваша светлость! — поднимал ее на ноги вельможа. — Мы теряем время! Не гневите Господа! Надо убегать!

Но уйти не успели: войско Экберта окружило город, и ворота Кведлинбурга замкнулись, чтобы не впустить неприятеля внутрь. Началась осада.

Рана императора не давала ему возможности встать с постели и возглавить освобождение Ксюши. Он лежал и кипел от негодования. Но потом понемногу успокоился и составил две грамоты: первую — в Магдебург, архиепископу Гартвигу (своему ближайшему другу, также отлученному Папой от церкви за неподчинение изданным понтификом законам) с приказанием наступать на фон Глейхена с северо-востока; а вторую — в Бамберг, для епископа Рупрехта, с просьбой принять особые меры к совершенно зарвавшемуся маркграфу. Отослав гонцов, государь откинулся на подушки и, задумавшись, не внимал остротам карлика Егино со своей назойливой обезьянкой.

Во второй половине августа стали поступать донесения. Гартвиг прискакал к Кведлинбургу с тысячным отрядом, но его удар оказался слаб, и противник отогнал магдебуржцев от города. В это время человек Рупрехта просочился в стан осаждающих и, когда Экберт, ничего не подозревая, мирно плавал в речке Боде, охлаждая тело в немыслимую августовскую жару, подобрался к нему под водой и всадил нож под сердце. Бездыханный аристократ всплыл в волнах, поалевших от крови. Войско без предводителя дрогнуло. Этим живо воспользовался Гартвиг: он ударил снова и прогнал тюрингцев, перебив половину войска, а другую половину рассеяв.

Кведлинбург распахнул ворота под восторженные крики простых горожан. Рать архиепископа чинно прогарцевала по улице Широкой, всюду встречаемая песнями и цветами. На Марктплац Гартвиг спешился, и ему поклонились вышедшие из ворот обители монашки, а сама аббатиса приложилась к его руке.

— Где же маркграфиня фон Штаде? — пробасил священнослужитель. Он одет был, как подобает военному, в шлем и латы, на боку висел длинный меч, а к седлу прикреплялся щит. Гартвиг (как и Герман) мало походил на духовного пастыря, — рослый, мускулистый, он прекрасно владел оружием и скакал, как заправский кавалерист; более того, отвергая закон целибата, изданный Папой, жил по-прежнему со своей «попадьей», подарившей ему нескольких детишек, и при этом, несмотря на подобную «ересь», оставался во главе Магдебургской епархии...

— Маркграфиня фон Штаде — это я, — сделала шаг вперед Евпраксия. В черном одеянии киевская княжна выглядела скромно, даже аскетично, но в глазах, выражавших радость и какой-то детский, прямо-таки щенячий восторг, не было смирения совершенно.