Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI

• Название: Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI
• Автор: Дмитрий Быстролётов
• Издательство: Крафт+
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-93675-188-2 (том VI)

Д.А. Быстролётов (граф Толстой) — моряк и путешественник, доктор права и медицины, художник и литератор, сотрудник ИНО ОГПУ — ГУГБ НКВД СССР, разведчик-нелегал-вербовщик, мастер перевоплощения.

В 1938 г. арестован, отбыл в заключении 16 лет, освобожден по болезни в 1954 г., в 1956 г. реабилитирован. Имя Быстролётова открыто внешней разведкой СССР в 1996 г.

«Пир бессмертных» относится к разделу мемуарной литературы. Это первое и полное издание книг «о трудном, жестоком и великолепном времени».

Рассказывать об авторе, или за автора, или о его произведении не имеет смысла. Автор сам расскажет о себе, о пережитом и о своем произведении. Авторский текст дан без изменений, редакторских правок и комментариев.

---

Путешествуя по веранде на стуле, я давно уже заметил черную голову, выглядывавшую из-за забора.

— Смотрите! Кто-то подглядывает за нами.

Фельдшер мгновенно вскочил со стула и вытянулся посолдатски.

— Это, мсье, Наполеон Мубуту, ужасный человек, — отчаянно зашептал он. — Не оглядывайтесь на него, ради Бога. Он был на выставке в Брюсселе гидом и бессовестно врал иностранцам о нашей счастливой жизни. Его заметили и наградили, теперь он служит в полиции сыщиком, а для вида его сделали корреспондентом местной газеты. Знаете, этакой маленькой пешкой, но пропуск корреспондента дает ему возможность повсюду рыскать. Он должен бы собирать новости, но просто шпионит за нами. По его доносам несколько наших лучших людей уже арестовали и насмерть забили в тюрьмах. О, какой ужасный человек, этот Наполеон Мубуту!

— Так чего он здесь трется? К черту, сейчас его выпровожу! — я свирепо повернулся к дорожке на улицу.

— Нет, ради Бога, мсье! Посидите здесь, посмотрите мои коллекции! Пусть он сам уйдет, пусть убедится, что я ни в чем не виноват!

— Раз вы пригласили меня к себе, то не беспокойтесь: я с ним справлюсь. Идите и занимайтесь своим делом, а я хорошенько ознакомлюсь с вашими материалами! Не бойтесь, ступайте! Где материалы о мухе це-це? Это? Ладно. Идите!

Я стал выписывать все то, что могло пригодиться в пути.

«Це-це живет в сырых местах близ рек и болот, — писал я. — Вылетает на поиски пищи с восходом солнца. Садится на черное, из бельгийцев кусает преимущественно монахов, она не такая уж дура! С лёта сразу прокалывает кожу и начинает сосать кровь, причем от голода быстро и шумно трепещет крыльями. По мере насыщения успокаивается, потом отваливается и падает в траву».

— Очень дорогой мсье, — услышал сзади я сладкий голос. Корреспондент-сыщик уже крался по веранде. — Я хотел…

Он был великолепен: клетчатый костюм, красный галстук, зеленый платок, желтая рубашка и прочее. Большие роговые очки. Перстни. Две самопишущих ручки.

— Я хотел бы взять у вас интервью. Скажите…

— Я занят.

— Да, но…

— Вон!

«Сонная болезнь впервые проявляется припухлостью лимфатических узлов на шее: они прощупываются под кожей как монашеские четки. Болезнь начинается…» Так я прилежно писал, изредка рыча в пространство «вон!», когда сзади начинали шелестеть мягкие шаги или же из кустов раздавалось приторное: «Мсье, разрешите». Я отобрал замечательные фотографии и точные описания ритуальных танцев.

Наконец, хозяин появился на веранде, вышел в садик, осмотрел все закоулки — корреспондент-сыщик исчез.

— Ну все удалось как нельзя лучше! — мсье Лунунба протянул мне руку и с чувством произнес: — От имени моей многострадальной и любимой Родины благодарю вас за великую помощь!

Я иронически ответил на рукопожатие. Как негров ни учи, они все же остаются смешными. Даже самые симпатичные из них…

— Можно узнать в каком деле?

Черный бородач сиял гордостью и счастьем.

— Мсье ван Эгмонт, — произнес он весьма торжественно, — вы своим присутствием обеспечили бесперебойное течение исторической церемонии. Исторической!..

Я вопросительно поднял брови, изо всех сил стараясь быть серьезным.

— Вы извините, тысячу раз прошу прощения. Но я думаю, что вы тоже получили некоторую пользу или удовольствие от моих записей и фотографий и не будете на меня в претензии за использование вашей личности.

Я выпрямился. Негр вытер с лица капли пота.

— Извините, не личности, только кожи… То есть не кожи, а ее цвета… Простите, пожалуйста… Шлема… ну и сапог… Я вас вчера предупреждал насчет злой собаки и благодарен вам за хлыст в руках, хотя собаки у меня нет… Я хочу сказать… — он запутался и смолк.

— Гм… мне не особенно нравится ваша идея использовать мое лицо и сапоги для ваших исторических церемоний, дорогой фельдшер! — я закурил и минуту рассматривал в упор этого жалкого человечка. Он мял мокрый платок в руках, я играл хлыстом. — Так в чем же состояло историческое торжество, если не секрет?

— Я вас оскорбил, извините, мсье, но выхода не было. Прятаться за городом — бесполезно: там нас сразу выследили бы и арестовали. К тому же я чувствую, что вы — друг негров.

— Я — недруг колонизаторов, мсье.

— Простите, я подумаю и потом пойму тонкую разницу, мсье! Поймите — за нами уже давно следят, и выхода, повторяю, не было. Мы рисковали жизнью, пока вы изволили рассматривать фотографии. Пройдите сюда, прошу вас, мсье.

Он показал мне пустой темный чулан.

— Ну? — строго спросил я.

— Полчаса тому назад здесь произошло учредительное собрание. Делегаты пролезли в окно со двора и так же вылезли. Сошлись и разошлись поодиночке, быстро и незаметно. Прямо под носом этого ужасного человека, Наполеона Мубуту.

Его широкое лицо начало было расплываться в улыбку, но глаза поймали мой суровый взгляд, и молодой человек немедленно скис.

— Мы основали политическую партию, мсье, один солдат из местного гарнизона — он как раз сменился с дежурства, два делегата от рабочих Катанги — они сюда привезли из Жадовилля на ремонт какой-то мотор, два крестьянина — они только вышли из тюрьмы, один грузчик из Матади, наконец, я как представитель интеллигенции. Как видите, все группы населения широко представлены. Партия называется «Союз борьбы за освобождение Конго». Я избран секретарем, остальные не умеют ни читать, ни писать.

— Значит, вас всего семь человек? Немного.

— Нет, это семь делегатов, но сознательных людей в Конго две-три тысячи, а сочувствующих — двадцать миллионов. Все население. Только люди сами еще не знают, что с сегодняшнего дня они являются сочувствующими членами патриотической партии!

— И эти две-три тысячи безоружных туземцев думают свергнуть бельгийский колонизаторский режим? У губернатора двадцать тысяч черных солдат в Конго и вся бельгийская армия. В резерве все французские, британские, португальские и испанские вооруженные силы. Вы надеетесь на чудо? Где ваши винтовки?

— Их нет, мы будем воевать только словом.

— Ах, словом…

Я пожал плечами. Но фельдшер зашептал убежденно.

— Слово приведет к нам двадцать тысяч черных солдат губернатора и миллионную конголезскую армию, которой пока еще нет, но она будет. Наше слово выгонит бельгийского губернатора из дворца и посадит туда нашего президента. Мы начнем с рабочих: в портах, на железной дороге, на рудниках и заводах. Это наш первый контингент для мобилизации бойцов под наши знамена. А когда нас станет много, мы возьмемся и за оружие! Вы качаете головой? Не верите?

— Что значат семь человек?

— А что было у большевиков в России, когда они собрались где-то на окраине Петербурга на учредительное собрание своей партии? Это означает искру, а позднее из нее разгорится пламя. Это будет, мсье, будет. Мы победим!

Я успокоился, чувство обиды прошло. Он использовал мою наружность? Ну и что? Пустяки. А вот учреждение партии в кладовке — это не пустяки, это печальная гримаса конголезской жизни, трепетание мушки в лапах паука. Мне стало грустно.

— У вас не было даже стульев?

— Ничего, все сидели на полу. Стулья у меня есть в помещении станции, но семь стульев в кладовой — улика. Наполеон Мубуту мог ворваться и…

— Ворваться? — я смерил его взглядом.

— Бог послал вас, мсье, сам Бог! Конечно, негодяй не посмел бы! Но все прошло хорошо. В землю вложено семя, а земля у нас щедрая. Скоро из семени покажется росток!

— А потом?

— А потом, — Морис Лунунба вышел на веранду, осмотрелся, вернулся ко мне и проговорил тихим шепотом: — Потом будет война в Европе. Мы надеемся на нее. Ждем страстно, исступленно! Она нужна нашему ростку, как дождь и солнце. Росток при всяких условиях разовьется в чудесное дерево, но война удобрит почву и ускорит его рост. Я сам, своими глазами увижу наше торжество! И вы его увидите, мсье!

Мы помолчали.

— Вы — коммунист, мсье Лунунба?

— Нет, я очень верующий католик. Я хотел стать священником.

— Как, вы — верующий? — я изумился и вспомнил отца Доминика.

— О да, конечно! Я воспитывался в католическом приюте.

Теперь я вспомнил полковника Спаака. Когда-нибудь колонизаторы просчитаются. Их глаза довольно искаженно видят окружающее.

— Я не могу быть коммунистом, я не знаю, чего они хотят. Здесь невозможно достать нужных книг и газет. Но их опыт говорит сам за себя. Они делают у себя то, что нам нужно сделать у нас. Они опровергли сказку об избранных народах и быстро догоняют Европу. Так будет и с Конго.

— Не скоро будет!

— Скоро, мсье. Нужно только одно-единственное условие.

— Какое?

Мсье Лунунба улыбнулся.

— У наших крестьян повсюду возникают тайные общества для того, чтобы укрепить дух народа, вселить веру в себя и подняться на борьбу. В тех районах, куда вы едете, мсье, сейчас волнения. Вы слышали? Нет? Ну понятно! Бельгийцы скрывают это. Я знаю, их военные уже рыщут там. В лесах стихийно возникло тайное общество, символ которого — леопард, самый сильный зверь джунглей. Члены общества узнают друг друга по рычанию «роу-роу». Бедные голые люди! Слабые! Мы для нашего общества тоже выбрали пароль — это не рычание леопарда, а человеческое слово.