Болеслав Маркевич - Четверть века назад. Часть 1

• Название: Четверть века назад. Часть 1
• Автор: Болеслав Маркевич
• Жанр: Русская классическая проза

---

Прочелъ Гундуровъ монологъ дѣйствительно «великолѣпно.» Онъ опять — онъ это понималъ — парилъ надъ толпой и держалъ ее въ своей власти всѣмъ этимъ высокимъ подъемомъ мысли которой онъ былъ выразителемъ. Онъ былъ теперь хозяинъ каждаго оттѣнка своего голоса, каждаго движенія своего. Онъ торопилъ или сдерживалъ падавшія изъ устъ его слова, замолкалъ и начиналъ снова, не заботясь о томъ какое впечатлѣніе произведетъ это на зрителей, и зная въ то же время напередъ что онъ именно скажетъ такъ какъ нужно для наибольшаго на нихъ впечатлѣнія. Божественная сила вдохновенія уносила его снова на своихъ безплотныхъ крылахъ

— Умереть — уснуть…
Уснуть?

повторилъ онъ, оборвалъ, и, послѣ длинной паузы, уронивъ усталымъ жестомъ скрещенныя руки, самъ поднялъ голову и глядя впередъ недвижными, какъ бы потухшими, глазами, заговорилъ опять:

— Но если сонъ видѣнья посѣтятъ?
Что за мечты на смертный сонъ слетятъ
Когда стряхнемъ мы суету земную?…

Вышло это необыкновенно эффектно. Мурашки побѣжали по спинамъ зрителей. Даже блестящій петербургскій флигель-адъютантъ не могъ удержаться отъ возгласа одобренія и, наклонившись къ уху сидѣвшей подлѣ него Женни Карнауховой, прошепталъ: «Безподобный въ самомъ дѣлѣ актеръ этотъ господинъ профессоръ!» Впечатлительная Женни не отвѣчала: она не отрываясь глядѣла на Гундурова, и говорила себѣ что «конечно, Чижевскій est beaucoup plus beau въ своемъ синемъ костюмѣ, но что она понимаетъ что можно влюбиться и въ этого.»

Лина ничего себѣ не говорила, но чѣмъ глубже входилъ Сергѣй въ свою роль Гамлета, чѣмъ сильнѣе увлекало ее самую его исполненіе, тѣмъ больнѣе и больнѣй захватывала грудь ея невыразимая тоска.

Но вотъ онъ кончилъ, и взглянувъ мелькомъ на нее, проговорилъ въ сторону:

— Прелестная
Офелія!.. О Нимфа, помяни
Мои грѣхи въ твоихъ святыхъ молитвахъ!..

Взрывъ аплодисментовъ, вызванный монологомъ, замеръ разомъ вслѣдъ за этими словами Гамлета. Всѣ, знакомые и незнакомые съ драмой, почуяли что насталъ самый интересный, самый «занимательный» моментъ ея.

Офелія тихо поднялась съ мѣста и подошла къ нему, къ рампѣ…

— Мой добрый принцъ,
Какъ провели вы эти дни? Здоровы ль вы?

Онъ глядѣлъ на нее… но она не узнавала этихъ глазъ…

— Благодарю покорно, я здоровъ,

отвѣчалъ ей Гамлетъ, — настоящій, не то безумный, не то безсердечный, безпощадный Гамлетъ…

Руки у нея дрожали. Она занесла ихъ за затылокъ, отомкнула фермуаръ, закрѣплявшій концы жемчужнаго ожерелья тремя длинными нитями спускавшагося ей на грудь, и перекинувъ ихъ черезъ голову, протянула Гамлету:

— Уже давно желала я отдать
Вамъ то, мой принцъ, что вы на память мнѣ
Когда-то дали. Я прошу васъ взять
Это теперь обратно.

Онъ отвернулся, хмурясь:

— Я не возьму.
Я никогда и ничего вамъ не дарилъ.

«Точно все это въ правду, въ правду!» проносилось все тревожнѣе въ головѣ Лины.

Она печально закачала головой:

— Нѣтъ, ваша свѣтлость знаетъ хорошо
Что вы меня дарили — и съ словами,
Которыхъ сладкій запахъ придавалъ
Вещамъ двойную цѣну. Запахъ тотъ
Теперь изчезъ *). Возьмите же назадъ!
Для сердца благороднаго не дорогъ
Подарокъ отъ того кто насъ не любитъ.

[45]

Но все такъ же сурово, все такъ же безпощадно глядѣлъ на Офелію Гамлетъ.

— А, а, заговорилъ онъ, согласно съ тѣми пропусками и замѣнами которые, какъ извѣстно читателю, слажены были въ кабинетѣ князя Ларіона въ первые дни постановки Гамлета въ Сицкомъ: «Ты безкорыстная красавица?»

— «Что хотите вы сказать, принцъ?»

— «А то, что красота и безкорыстіе несовмѣстны. Я любилъ тебя когда-то.»

О, какъ знакомъ былъ ей тотъ оттѣнокъ его голоса съ которымъ онъ произносилъ это до нынѣшняго дня! Какъ часто ночью, просыпаясь внезапно, казалось ей что этотъ голосъ стоялъ надъ ней, шепталъ надъ самымъ ея ухомъ эти знакомыя ей слова: «я любилъ тебя,» и она засыпала опять, счастливая и улыбающаяся, повторяя: «да, любилъ… любитъ»…

А теперь ни тѣни тѣхъ прежнихъ, сокровенныхъ звуковъ… Боже мой, что же это такое, что такое?…

Она всею глубиной своихъ глазъ глянула ему прямо въ лицо и проговорила, едва сдерживая пронимавшую ее дрожь:

— «Ваша свѣтлость, дѣйствительно, заставили меня вѣрить этому.»

Онъ понялъ (и у него были руки холодны какъ ледъ, но въ ушахъ его, словно звонъ погребальнаго колокола, стояли слова полупьянаго Ашанина: «надо отрѣзать ножницами… надежды нѣтъ!»)… И онъ въ отвѣтъ ей все такъ же глядѣлъ на нее безцвѣтными, свинцовыми глазами:

— «А не надо было вѣрить… Я не любилъ тебя!»

Она безсознательно поднесла руку къ груди, закинула назадъ голову и замирающимъ голосомъ произнесла:

— «Тѣмъ болѣе z была обманута!»…

Шепотъ одобренія пробѣжалъ по залѣ изъ конца въ конецъ ея, но никто не заплескалъ: лихорадочное любопытство оковывало зрителей. «Совсѣмъ даже на театръ не похоже, а точно правда,» какъ бы сказывалось въ сознаніи каждаго.

Княгиня Аглая, красная какъ кумачъ, глядѣла на дочь растерянно моргая круглыми глазами. — «Mais c'est tout à fait iri-convenable ce rôle de Lina, une demoiselle qu'on a trompée»! разсуждала она мысленно, — «que va penser le jeune comte et puis cette princesse Dodo qui est si mйchante!»… Ей страшно было пошевелиться: она такъ и ждала удара не съ той стороны, такъ съ другой…

А блѣдный Гамлетъ въ растрепанной одеждѣ, съ падавшими на лобъ волосами и выраженіемъ холоднаго отчаянія на лицѣ, говорилъ въ это время на сценѣ:

— «Ступай въ монастырь! Зачѣмъ создавать на свѣтъ грѣшниковъ? Я самъ пополамъ съ грѣхомъ человѣкъ добродѣтельный, однако могу обвинять себя въ такихъ вещахъ что лучше бы мнѣ на свѣтъ не родиться. Я гордъ, мстителенъ, честолюбивъ, готовъ на зло, и только воли у меня не достаетъ сдѣлать все дурное что могу придумать дурнаго… Къ чему такимъ тварямъ какъ я ползать между небомъ и землею? Мы обманщики всѣ до одного; не вѣрь никому изъ насъ! Иди въ монастырь! Прощай!»

Онъ быстрыми шагами отошелъ отъ нея къ выходу.

«Гордъ, золъ, мстителенъ!» словно ударами молота отзывалось въ потрясенномъ существѣ Лины:- да, онъ съ утра избѣгалъ меня. Онъ не можетъ простить что я ему сказала утромъ… Но, Боже мой, неужели онъ не понимаетъ, не понимаетъ?…

И всплеснувъ руками, она тѣсно, крѣпко прижала ихъ къ труди и воскликнула по тексту роли:

— О, исцѣлите его власти небесныя!

Но Гамлетъ еще не кончилъ, ему надо было добить ее двоими жестокими уколами…

— Когда ты выйдешь замужъ, вотъ тебѣ въ приданое мое проклятіе, заговорилъ, онъ опять, такъ же быстро возвращаясь на нее и заглядывая ей прямо въ лицо растерянно тусклыми глазами:- будь чиста какъ ледъ, бѣла какъ снѣгъ, ты не уйдешь отъ клеветы. Ступай въ монастырь! Прощай! Или, если ты непремѣнно хочешь выйти замужъ, выбери пошляка; умные люди знаютъ какихъ чудовищъ вы изъ нихъ дѣлаете… Поди! Ни слова!.. Это свело меня съ ума… Въ монастырь! И скорѣе! Прощай!

Онъ кинулся со сцены не помня себя, съ чувствомъ чего-то ужаснаго, нечеловѣческаго, будто только-что совершеннаго имъ…

— Splendid indeed! раздался на всю залу горловый голосъ мистера Нокса, все время сидѣвшаго уткнувшись носомъ въ своего карманнаго Шекспира, рядомъ съ воспитанникомъ своимъ, зѣвавшимъ во всю мочь.

— Сережа, Гаррикъ, богъ, очарованіе! хрипѣлъ Вальковскій, бросаясь къ пріятелю съ раскинутыми руками. Тотъ его толкнулъ въ грудь такъ что «фанатикъ» чуть не свалился — и побѣжалъ, самъ не зная куда несли его ноги.

— Да онъ просто удивительный актеръ вашъ племянникъ! вскликнула подъ гулъ поднявшихся рукоплесканій княгиня Додо, сидѣвшая по другой рукѣ Софьи Ивановны Переверзиной.

— Онъ мнѣ противенъ? нежданно для нея самой, съ сердцемъ отрѣзала на это та, не отрывавшаяся глазами отъ Офеліи.

Княгиня Додо разсмѣялась. Она не поняла…

А Аглая Константиновна, все такая же красная и растерянная, шептала въ то же время своему сосѣду:

— Я нахожу очень глупо совѣтовать дѣвушкѣ идти въ монастырь, и я, certainement, никогда не позволила бы моей дочери. Une jeune personne comme il faut должна выйти замужъ, и не за «пошляка,» comme dit ce monsieur, а за умнаго et un homme bien né.

— Это театръ, а не настоящее! пропѣлъ ей на это въ утѣшеніе графъ какъ съ амвона.

Лина стояла одна на сценѣ, держась рукой за высокую спинку готическаго кресла. У нея двоилось въ глазахъ… Она начала:

— О, что за благородный омрачился духъ!
Утѣха, цвѣтъ. и упованье царства,
Ума и нравовъ образецъ, — все, все погибло!..
А мнѣ, ничтожнѣйшей, мнѣ суждено,
Весь нектаръ клятвъ его вкусивши, видѣть
Какъ свѣжей юности краса исчезла,
Цвѣтокъ весны, подъ бурею увядшій!
О, горе мнѣ! Что видѣла я прежде —
И что теперь!

У нея едва хватило силы договорить до конца… Занавѣсъ упалъ. Она добралась до кулисы, опустилась на стулъ случившійся тутъ и, улыбаясь чрезъ силу, чуть слышно проговорила кинувшимся къ ней изо всѣхъ угловъ съ испуганными лицами актерамъ: