Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

• Название: Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»
• Автор: Лев Толстой
• Издательство: АгентPDF8f070fbc-092c-11e0-8c7e-ec5afce481d9
• Жанр: Русская классическая проза

---

Позднее, в варианте № 102 (рук. № 42), эпизод объяснения Левина с Кити, на этот раз уже после того, как позади был отказ Кити, написан близко к окончательной редакции, с той однако разницей, что вопросы начальными буквами слов, написанными мелком на карточном столе, задают друг другу и Кити и Левин, а не только Левин, как в окончательном тексте, причем инициатива в этом немом разговоре буквами принадлежит не Левину, как в окончательном тексте, а Кити; самые фразы, написанные обоими, не сходны с теми, какие читаются в окончательной редакции, и короче их.

Естественным продолжением текста варианта № 153 является вариант № 154 (рук. № 94), представляющий собой первую редакцию текста, разросшегося в окончательной редакции на десять глав (главы XVI—XXV шестой части). В окончательной обработке от этого раннего варианта почти ничего не осталось – настолько радикально он был переработан. Начинается он с описания имения Вронского (Удашева), в котором жили повенчавшиеся Удашев и Анна, и с рассказа о самочувствии Анны в новой обстановке и ее занятиях (увлечение конским заводом, постройками, аквариумом, женской школой).[1873] Далее лишь очень кратко рассказывается об основных моментах пребывания Долли у Удашевых, причем отсутствует тот прием, который применен в окончательной редакции, – во-первых, изображение жизни Анны и Вронского преимущественно так, как ее воспринимает Долли, и, во-вторых, повествование о душевном состоянии Удашева и особенно Анны не от лица автора, а от лица самих персонажей. В черновике варианта внутреннему миру Долли почти не уделено никакого внимания; ничего не сказано о размышлениях Долли о своей судьбе по сравнению с судьбой Анны, не упоминаются гости Удашевых, жившие у нее в момент приезда Долли; отсутствует эпизод, в котором Удашев знакомит Долли со своей работой в имении; нет разговора Удашева с Долли об его отношении к Анне, как и разговора Анны с Долли о деторождении. Естественно, нет и разговора с Долли Удашева и Анны о разводе, так как они, по этому варианту, уже повенчаны. Наконец, отсутствует имеющийся в окончательной редакции эпизод обеда. С другой стороны, в дальнейшей работе над текстом исключена имеющаяся в данном варианте тема проводов Удашевым Долли до большой дороги, встречи ее Кити и вспыхнувшей по этому поводу ревности у Левина.

К тому времени, когда прекращено было печатание задуманного Толстым дожурнального издания «Анны Карениной», было сверстано, как сказано, пять листов (описание их см. под № 113 и на стр. 675). Несверстанный текст готовившегося издания дошел до нас в гранках, описанных под №№ 106, 107, 109, 114. Текст в верстке и в гранках соответствует тексту глав I—XXXI первой части окончательного текста.

Существенные отличия текста всего этого материала от текста окончательной редакции сводятся к следующему. Облонскому 36 лет, Левину – 32 года. Левин по окончании курса в университете поступает в министерство, но, неудовлетворенный тем, что он там нашел, через полгода выходит в отставку и уезжает в деревню. Зимой он живет в Москве «отчасти светским человеком». В середине его светской жизни его застает освобождение крестьян; он возвращается в деревню и становится мировым посредником. Через два года он едет за границу и, возвратившись оттуда славянофилом, решает навсегда поселиться в деревне и берется за земскую деятельность, которую, разочаровавшись в ней, через два года бросает. (Эти биографические справки о Левине находим и в тексте романа, напечатанном в «Русском вестнике».) В деревне Левин живет с мачехой. В окончательном тексте, в главе VII первой части, сказано, что Левин встречал в журналах статьи, о которых шла речь в спорах его брата (здесь он родной брат Левина – Сергей Левин) с харьковским профессором, и, читая их, интересовался, как естественник по образованию, развитием знакомых ему основ естествознания, но «никогда не сближал этих научных выводов о происхождении человека как животного, о рефлексах, о биологии и социологии с теми вопросами о значении жизни и смерти для себя самого, которые в последнее время чаще и чаще приходили ему на ум». Здесь же говорится о том, что, по тем же основаниям, «Константин Левин не мог эти статьи прочесть от скуки, которая его одолела при этом чтении», и что вообще он не интересовался новейшей философией. О том же речь идет и в журнальном тексте романа.

Характеристика брата Николая, сделанная в связи с разговором о нем Константина и Сергея Левиных, сделана здесь в еще более мрачных красках, чем в журнальном и окончательном текстах. О нем сказано, что он игрок и пьяница. Слуга Прокофий видел его на улице «в ужасном виде», оборванным. По словам Сергея Левина, он сделал подлость – взял у одной барыни билеты, чтобы разменять, и украл их. Это сообщение наводит Левина на мысль о необходимости рассказать Кити Щербацкой о своем несчастном брате, «чтоб она знала все дурные стороны семьи ее мужа». «Да, – говорит себе Левин, – надо объяснить мои отношения к мачехе и к брату Николаю».[1874] Отношение Сергея к своему брату Николаю выступает здесь с более положительной для Сергея стороны, чем в журнальной и окончательной редакциях. Там он, чувствуя себя глубоко оскорбленным братом Николаем, проявляет по существу полное равнодушие к его судьбе, заявляя, что рад был бы помочь ему, да знает, что это невозможно сделать. Единственно, что он сделал для брата, – это то, что он оплатил его вексель. Здесь же он интересуется, где живет брат, и спрашивает его в письме, не может ли он чем-нибудь помочь ему. Несмотря на дерзкий ответ брата, он собирается следить за ним и помогать ему через третьи руки, так как знает, что от него брат ничего не возьмет. Сам Левин видит, что брат Сергей «не имел и тени досады на Николая и только жалел его и хотел ему помочь», несмотря на жестокие оскорбления, которые наносил Николай авторскому самолюбию Сергея. По совету брата, Левин не едет к Николаю, как предполагал это сделать раньше, а едет в присутствие к Облонскому, а из присутствия к Щербацким. Там он не застает никого дома и отправляется в Зоологический сад.

Сверстанный текст обрывается на эпизоде вечера у Щербацких. Дальнейший текст дожурнальной редакции, заключающей в себе окончание эпизода вечера у Щербацких и заканчивающийся рассказом о возвращении Анны в Петербург, сохранился в гранках, частично исправленных Толстым, частично не исправленных. В гранках, описанных под № 106, Толстым при правке их дописано, что Вронской не мог не видеть, что не только мать и отец Кити, но и сама Кити уже начала мучиться в ожидании того решительного слова, которое он должен был сказать ей, и всё же он чувствовал себя еще очень далеким, чтоб сказать это слово, и далее добавлено: «Ему становилось совестно за то, что он так мучает ее, не говоря того слова, которого она так робко и страстно ожидает». В журнальном и окончательном текстах, как мы знаем, Вронский вовсе не задумывается о том, что он мучает Кити. При встрече в вагоне с сыном старуха Вронская выражает искреннюю радость по поводу слухов о его намерении жениться и, встретив сдержанный отпор Вронского, с робостью говорит ему о том, что она не посмотрит ни на богатство, ни на знатность, только бы он был счастлив. В журнальном и в окончательном текстах мать Вронского по поводу этих слухов делает замечание в иронически-шутливой форме. Наконец, в тексте этих гранок подчеркнуто нерасположение Долли к возможным христианским увещаниям, которых она ожидала от Анны, судя по тому, что она знала об увлечении Анны настроениями высшего утонченно-православного петербургского круга, в котором она вращалась. В окончательном тексте читается лишь следующее: «Только бы не вздумала она утешать меня! – думала Долли. – Все утешения, и увещания, и прощения христианские – всё это я уже тысячу раз передумала, и всё это не годится».

В гранках, описанных под № 109, сделаны существенные исправления в эпизоде посещения Левиным его брата Николая, прообразом для которого здесь, как и в дальнейшем, до момента его смерти, послужил старший брат Толстого Дмитрий, умерший в 1856 г. от чахотки. В неисправленных гранках, восходящих в наборной рукописи (см. вариант № 28), ничего не сказано было о прошлом Николая. Внешность его описана так: «Маленький, нескладный рост, растрепанная, грязная одежда, невьющиеся густые, висящие на морщинистый лоб, взлохмаченные волосы, короткая борода, не растущая на щеках, усы и брови длинные и висящие вниз, на глаза и губы, худое, желтое лицо и блестящие, неприятные по своей проницательности глаза». У брата, кроме его подруги, женщины «молодой, рябоватой и некрасивой, но очень приятной», Левин застает старого, крашеного, молодящегося господина с стразовой булавкой в голубом шарфе. Этот господин, вызывающий в Левине сразу же чувство отвращения, оказывается адвокатом, которого Николай пригласил по своему карточному делу и которого он в его же присутствии третирует и называет «дельцом». Вопросы неустройства и несправедливости человеческой жизни волнуют Николая здесь преимущественно в общеморальном и религиозном плане. Он не уважает писаний своего брата Сергея потому, что он спокойно, без любви и без волнения, говорит о философии, которая должна разрешать вопросы жизни и смерти. Он сочувствует брату Константину в его разочаровании хозяйством и земской деятельностью. Это значит, по его мнению, что брат лгать не может, не может заниматься игрушками. Миром руководит, по словам Николая, один закон – закон насилия: «Сильнее ты другого – убей его, ограбь, спрячь концы в воду, и ты прав, а тебя поймают – тот прав. Ограбить одного нельзя, а целый народ, как немцы французов, можно». Разрешение всех противоречий и уяснение истины Николай Левин надеется найти в загробной жизни, и об этом он говорит восторженно и вдохновенно. Он переводит Библию, некоторые книги которой, особенно книгу Иова, очень высоко ценит.