Мигель Сильва - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Мигель Сильва
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1986

Имя одного из крупнейших прозаиков Латинской Америки, лауреата международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» широко известно в Советском Союзе. В сборник входят его романы последних лет «Когда хочется плакать, не плачу» и «Лопе де Агирре, Князь Свободы», посвященные важнейшим вопросам нашего времени: целям и методам революционного действия, насилию и тирании, необходимости борьбы с социальной несправедливостью. Талантливый писатель обращается не только к злободневному сегодняшнему, но и к историческому материалу.

---

— На самом деле, белокурая и голубоглазая донья Ана де Рохас была очень красива, хотя и не так, как донья Инес де Атьенса, господи спаси! — говорит Лопе де Агирре. — Этот проклятый ангелочек задумал убить меня, вообразила себя новой Юдифью, как сама призналась у виселицы, а меня — ненавистным Олоферном, поработившим ее отчизну. Побуждаемая злым умыслом, донья Ана пригласила меня откушать в ее доме и угостила вкуснейшими на вид пирожными, внутри которых было столько яду, что хватило бы отравить целое войско, и, без всякого сомнения, я бы умер, если бы не был вовремя предупрежден (двумя ее черными рабами) о ловушке, подстроенной мне нежной и хрупкой дамой. Что же касается разговоров о том, «что мои мараньонцы будто бы стреляли по трупу доньи Аны де Рохас, поверьте, ваша милость, это сплошные выдумки моих недругов, монахов, что хотят выставить меня перед всем светом более свирепым и злым, чем я есть. Никогда бы не позволил я зазря тратить порох и пули, стрелять в труп безоружной женщины.

20 и 21. Смерть Диего Гомеса де Ампуэро и отца Франсиско де Саламанки.

Донью Ану похоронили на местном кладбище, и тут жестокий тиран узнал, что супруг прекрасной висельницы, благородный дворянин по имени Диего Гомес де Ампуэро, безутешно оплакивает ее смерть. Этот Диего Гомес де Ампуэро по причине старости и недугов давно уже не в силах был наслаждаться телом своей супруги, хотя, судя по всему, прежде времени зря не терял, ибо успел зачать в ее лоне восьмерых детей. Ныне же Диего Гомес де Ампуэро находился в имении, в полулиге от города, поправляя собственное здоровье, ибо ничего другого ему уже не оставалось; жестокий тиран узнал о слезах, которые безостановочно лил вдовец, оплакивая свою жену, и решил успокоить его — лишить жизни. А для того и с этой целью послал он некоего Бартоломе Санчеса Паниагуа, главного альгвасила лагеря, севильца столь дурных наклонностей, что до того, как отправиться в Индии, он занимался кражей христианских детей по андалузским деревням и продавал их маврам. Этот свирепый палач в сопровождении двух альгвасилов явился в поместье к Диего Гомесу де Ампуэро и объявил, что они пришли казнить его, на что благородный дворянин ответил: «Доньи Аны нет, и мне жизнь не в радость» — и попросил одного: позволить ему пригласить священника для исповеди. Паниагуа дал согласие на то, чтобы пришел монах Франсиско де Саламанка из ордена доминиканцев, и без лишних слов задушил гарротой обоих, сперва кающегося, а потом исповедника, невзирая на то, что Лопе де Агирре дал указание казнить только

— Наш главный альгвасил Бартоломе Санчес Паниагуа возвратился в крепость в страхе и растерянности оттого, что превысил свои полномочия, — говорит Лопе де Агирре. — Генерал Агирре, сказал он мне, я пришел просить прощения у вашего превосходительства за то, что убил монаха, который в вашем приказе не значился, но глупый монах сверлил меня таким гневным взглядом, будто я сатана. Не печалься о содеянном, мой добрый Паниагуа, ответил я ему, но если желаешь получить полное мое прощение тотчас же, ступай скорее, отыщи другого монаха по имени Франсиско де Тордесильас из того же ордена, он как раз вчера исповедовал меня и наотрез отказался отпустить мне грехи. Да поторапливайся, Паниагуа, чтобы твоими стараниями оба монаха в братском единении одновременно попали на небо.

22. Смерть отца Франсиско де Тордесильаса.

Главный альгвасил Бартоломе Санчес Паниагуа пришел к монаху Франсиско де Тордесильасу из ордена доминиканцев, чтобы убить его, и застал монаха молящимся на коленях перед алтарем великой чудотворицы Пресвятой девы — покровительницы Валье. Хитрый Паниагуа выволок монаха из церкви, чтобы не совершать святотатства, и втолкнул в ближайший дом. Добродетельный слуга господа понял, что настал его последний час; он упал ничком и, впившись губами в землю, прочитал Miserere mei, Credo, Pater noster[134] и другие молитвы; и так молился бы до рассвета, но палачи прервали его, сказав, что он злоупотребляет набожностью, пора честь знать, пусть готовится к смерти, а сами взялись за дело, накинули ему на шею веревку, чтобы удушить гарротой. И тогда святой монах взмолился, прося палачей казнить его самой лютой казнью, ибо желал таким способом принести себя в жертву всемилосердному господу и очистить свою душу. Я выполню твою просьбу, сказал злобный Паниагуа и накинул петлю ему прямо на лицо, веревка изувечила лицо монаха, кровь залила его с ног до головы. Видя, однако, что несчастный мученик никак не умирает, они снова накинули ему веревку на шею и задушили, как и

— Монахи — дело особое, — говорит Лопе де Агирре. — Уверяю вас, ваша милость, я почитаю и выполняю все установления святой матери римской церкви и глубоко верую в заповеди господни, но проклинаю и ненавижу монахов всей силой своего христианского сердца, а сила эта недюжинная. Разврат, творимый монахами в этих землях, столь велик, что ни одному из них, слава богу, не удастся уйти от адского пламени. В Индийские земли пришли они не души спасать, но заниматься торговыми делишками, копить бренные богатства без меры, дешевле, чем за тридцать сребреников, продавать церковное таинство, тешить похоть свою с нестарыми женщинами, которые заодно служат им кухарками, задаром и немилосердно пользоваться трудом доставшихся им индейцев. Монахи, живущие здесь, в Новом Свете, враги бедных, они жадные до власти, они обжоры и сластолюбцы, скупцы и лентяи, развратники и завистники. А гордыни-то у них, святой боже! больше, чем у самого сатаны. У этого Франсиско де Тордесильаса, который только что умер от руки главного альгвасила Бартоломе Санчеса Паниагуа, а перед смертью напоказ выставил себя мучеником, гордыни было больше, чем у кого-либо, и был он из всех монахов самым подлым. Раскаиваешься ты, что предал смерти дона Педро де Урсуа и еще других на реке Амазонке? — спросил он меня посреди исповеди. Да, раскаиваюсь, ответил я ему. Раскаиваешься ты, что лишил жизни губернатора этого острова, его алькальдов и судей? — спросил он меня. Да, раскаиваюсь, снова ответил я. А раскаиваешься ты, что восстал с оружием на своего законного короля, славного Филиппа Испанского, коего хранит бог? — спросил он меня под конец. А вот в этом, последнем, я совсем не раскаиваюсь и ничуть не сожалею, поскольку это не грех, ответил я ему. И он не отпустил мне грехов, сказав, что в глазах господа бунт против короля — вина еще более тяжкая, нежели убийство ближнего. Ну, теперь-то ты мертв на веки вечные, монах Франсиско де Тордесильас!

23. Смерть Симона де Соморростро.

Симоном де Соморростро звали старика лет пятидесяти, который прибыл в крепость в рядах островитян, записавшихся добровольно в войско мараньонцев. «Я буду служить вашему превосходительству, пока не увижу вас владыкою Перу или отдам жизнь за это дело», так сказал Симон де Соморростро, и жестокий тиран принял его в добрый час и выдал ему копье, одежду и кольчугу, какие полагались солдату. Однако через пять дней этот Симон де Соморростро раскаялся в своем безрассудном поступке и предстал перед Лопе де Агирре, прося разрешения покинуть войско и вернуться к себе домой жить, как жил раньше. Жестокий тиран велел позвать своих негров Франсиско и Хорхе и сказал им: «Этот человек говорит, что он слишком стар и устал от войны, отведите же его в надежное место, где бы королевское правосудие не достало его, где бы его не беспокоили островитяне, не пекло бы солнце и не мочил дождь». Негры правильно поняли злонамеренные слова жестокого тирана, взяли Симона де Соморростро и на первом же попавшемся дереве повесили его за — Никто не просил Симона де Соморростро, который вовсе не был так стар, как говорил, никто не просил его идти к нам на службу, — говорит Лопе де Агирре. — Он пришел к нам по доброй воле, а уйти ему присоветовала его трусость. Я не виноват, что он предпочел умереть висельником на дереве, а не воином в битве против короля.

24. Смерть Аны де Чавес.

Тогда же, перед самым отплытием в Тьерра-Фирме, жестокий тиран приказал казнить одну несчастную женщину, жительницу острова, которую звали Ана де Чавес. Ее обвинили в том, что она дала приют солдату, бежавшему ранее из крепости, что не донесла на него, а помогла беглецу спрятаться в таком месте, где его так и не нашли. И хотя женщина эта клялась всеми святыми, что не знала ничего ни о каком побеге и что никого не укрывала, жестокий тиран не поверил ее словам и велел повесить ее

— Эту ведьму из ведьм звали Ана де Чавес, или Мария де Чавес, или Исабель де Чавес, но местный люд знал ее просто как Чавес, и никто не верил, будто у нее был муж, как положено по христианскому закону. Все в городе Эспириту-Санто шептались и перешептывались, что привечала она у себя в доме молодых людей не затем, чтобы молитвы читать, но чтобы забавляться с ними. Я никогда не позволял моим солдатам чинить насилие или бесчестье над женщинами, я их оберегаю и защищаю от всякого зла. Честных женщин я глубоко почитаю, а к шлюхам и потаскушкам вроде той, что звалась Чавес, я отношусь без уважения и наказываю их за пороки и мерзость, как они того заслуживают.