Михаил Евзлин - Космогония и ритуал

• Название: Космогония и ритуал
• Автор: Михаил Евзлин
• Издательство: РАДИКС
• Жанр: Эзотерика
• Год: 1993
• ISBN: 5-86463-018-7

Важность космогонии и других генерационных процессов для современного «онтологического» восприятия действительности, проблема космического равновесия, соотношение между «божественным» и «хтоническим», конструктивным и деструктивным, взаимосвязанность мифа и ритуала, «реальность» сотворения мира — вот основные темы, анализу которых на примере конкретных текстов самых разных мифопоэтических традиций (от вавилонской до ведийской, древнегреческой и каббалистической), жанров и эпох (от космогонических поэм и эпических памятников до н. э. до авторских произведений XIX в.) посвящена эта книга.

В остальном — «Книга, лежащая перед читателем, говорит сама за себя» (из предисловия B.H. Топорова).

---

С темой бессмертия ближайшим образом связана тема  о ч и щ е н и я, что логически следует из антихтонической деятельности Геракла. Он должен не только одолеть хтонический элемент, но и не принять в себя нечто от его нечистоты. Очищение Авгиевых конюшен по замыслу Эврисфея должно было осквернить Геракла: «В этих конюшнях скопилось за долгое время большое количество навоза. Желая оскорбить Геракла, он приказал ему убрать навоз. Геракл отклонил недостойное его ношение навоза на своих плечах, чтобы избежать позора, на который обрекало его оскорбительное приказание» (Diod., Bibl. his., IV, 13, 3).

Избегая позора соприкосновения с хтоническими нечистотами, Гераклу, тем не менее, не удается защититься от действия хтонического яда. Τ о, ч т о  должно было защищать героя от его действия, становится причиной его гибели: он умирает от яда своих же стрел и на шкуре льва, которая была для него спасительной во многих его предприятиях. Шкура Немейского льва предохраняла Геракла от ядовитых укусов Кербера. Снимая шкуру, он надевает тунику, напитанную отравленной кровью кентавра Несса, которая разъедает его ничем более не защищаемое тело. Позволим себе высказать предположение, прямое подтверждение которого отсутствует в источниках, однако логически из них следует. Шкура Немейского льва и туника, напитанная ядом гидры, есть  е д и н о е, различаемое только по своему действию: в первом случае защищающему, а во втором — разъедающему.

Согласно Гесиоду, Лернейская гидра была рождена Ехидной от Тифона, третьей по счету после Орфа и Кербера (Theog., 306–313). Другие порождения Ехидны: трехголовая Химера, Сфинкс (320–326), и последнее — Немейский лев, рождающийся от инцестуального соединения Ехидны с своим сыном Орфом (327). Таким образом, связь льва с гидрой — кровная. Она и определяет субстанциональное единство шкуры и туники, т. е. „остаточных элементов“, которые герой пытается приспособить для своих нужд (защитное и ритуальное одеяние). И поскольку эти элементы выявляются как деструктивные, неисправимо вредные, то они уничтожаются: шкура расстилается поверх костра, и на нее восседает герой, ибо тунику, въевшуюся в его тело, он может уничтожить только вместе с собой.

Выше говорилось о ритуальной логике надевания звериной шкуры, благодаря чему посвящаемый сам становится зверем, что позволяло ему приблизиться к сакральному центру, в котором пребывал Первозверь. Убийство Первозверя может означать открытие загораживаемого чудовищем источника жизни или замещение зверя человеком. В этом последнем случае надетая шкура „прирастает“ к человеку, становится не его внешним „маскирующим“ прикрытием, но его  с у щ н о с т ь ю.

Принятие при посредстве шкуры звериной сущности есть возвращение к дочеловеческому хтоническому состоянию, преодоление которого было главной целью как космогонии, так и теогонии. Прирастание шкуры-туники в случае Геракла оказывается смертельным, поскольку в действительности человек не превращается в зверя, не возвращается к своим „корням“, обретая „полноту существования“, но разрушается окончательно и как человек, и как вообще живое существо.

Отправляясь на поиски „высшего существования“, к „источнику жизни“, человек обнаруживает bull-roarer, Кербера, хтоническое чудовище, наполненное ядом, одним словом, — не источник жизни, а источник смерти. Быть может, библейский сюжет о дереве познания добра и зла является „полемическим“ ответом всякого рода инициационным культам зверя. В мифе „диалектика“ шкуры туники представлена в предельной и устрашающей конкретности. Шкура трансформируется в ядовитую разъедающую тунику, которая прирастает к телу, выжигая своим хтоническим огнем самое нутро героя, не оставляя ему никакой надежды на излечение и избавление.

Превращение шкуры в тунику обозначает трагическое завершение борьбы героя с хтоническим „подпольем“. И поэтому тема очищения мира переходит в тему  о ч и щ е н и я  ч е л о в е к а, благодаря которому обретается бессмертие, т. e. состояние радикально противоположное хтоническому — смертельному по определению. Поэтому на костре расстилается шкура зверя и сжигается вместе с отравленным хтоническом ядом телом. Это радикальное очищение становится условием перехода к подлинно высшему „онтологическому состоянию“, которое символизируется союзом Геракла с богиней вечной юности Гебой. Но здесь уже речь идет не о ритуальной смерти, а о действительной, поскольку первая имела своим результатом „игрушечного“ Кербера и бесполезные плоды недоступного человеку бессмертия. Возвращая Афине яблоки, Геракл как бы возвращает богам добытое „окольным путем“ бессмертие. Прямой путь к бессмертию становится для него  п у т е м  ч е р е з  о г о н ь. 

12. Персей и Горгоны

Странствие Персея в страну Горгон разворачивается по схеме ритуальной охоты за головами[498]. Однако сама по себе ритуальная схема не в состоянии объяснить архетипического значения „мотива“. Этнологические данные позволяют реконструировать космологические представления, связанные с головой как „вместилищем“ концентрированных космических энергий[499]. Отрезание головы в этом контексте представлений есть символический акт, имеющий своей целью освобождение „свернутых“ (сконцентрированных) в голове энергий. При этом голова, поскольку она концентрирует энергии, является  о п а с н о й[500].

Персей отправляется за  о п а с н о й  головой, представляющей опасность не только для людей, но и для богов. Поэтому ему помогают  в с е  боги, непосредственным образом заинтересованные в сохранении существующей космосистемы, главную опасность для которой в данный „космологический момент“ представляют ужасные сестры — Горгоны.

Местоположение Горгон

Горгоны живут по соседству (Aesch., Prom., 798) с Граями. У Овидия Граи также поставлены в непосредственную зависимость от Горгон — путь к Горгонам проходит через место, где живут Граи: И повествует Персей, что лежит под холодным Атлантом / Место одно, а его защищает скалистая глыба, / И что в проходе к нему обитают тройничные сестры, / Форка дочери, глаз же один им служит, всем общий. / Как он, хитро, изловчась, при его передаче, тихонько / Руку подсунул свою, овладел тем глазом: и скалы, / Скрытые, смело пройдя с их страшным лесом трескучим, / К дому Горгон подступил… (Met., IV, 772–779). Граи помещаются в проходе, который ведет в царство смерти (страшный лес, каменные подобья людей и животных), которое они охраняют[501]. Ср. также описание местообитания Грай у Эсхила: К ним луч не проникал еще, / Дневного солнца и ночного месяца (Prom., 796–797), т. е. мир Грай является абсолютно непроницаемым даже для ночного, лунного света.

Непроницаемость мира Грай подчеркивается также наличием у них только одного глаза, который никогда не закрывается[502]. Персей овладевает глазом в момент его  п е р е д а ч и, когда он  о т д е л е н  от своего „носителя“. Таким образом, глаз является опасным не в „самом себе“, а в соединении с другим элементом, представляемый телом-головой чудовища. Ср. выкалывание Одиссеем единственного глаза Полифема (Hom., Od., IX, 382–390). Нейтрализация глаза циклопа позволят  в ы й т и  Одиссею и его спутникам из  п е щ е р ы, т. е. из хтонического подземелья-утробы, которое их  п о ж и р а л о. Связь глаза с пожиранием (попадание в „поле зрения“ циклопа ведет к поглощению) выявляет „архетипическую логику“ соединения в Граях зуба с глазом.

Окаменение

Окаменение живого существа происходит вследствие непосредственного „глазного“ контакта с Горгонами: Кто им в  г л а з а  заглянет, в том остынет жизнь! (Aesch., Prom., 800); Что обратились в кремень, едва  у в и д а л и  Медузу (in silicem ex ipsis visa conversa Medusa. Ovid., Met., IV, 781); Лик он Горгоны  у з р е л  и в камень тотчас обратился (Gorgone conspecta saxo concrevit oborto. Ovid., Met., V, 202). Причастие conspecta (con-spicio) предполагает двунаправленность смотрения, т. e. пустой и мертвый взгляд Медузы активизируется в тот момент, когда живое существо заглядывает в ее глаза.

Окаменение можно рассматривать как вариант поглощения чудовищем живого существа, поскольку окаменевающее существо теряет свое своеобразие и превращается („переваривается“) в однообразную каменную „массу“. Наличие зуба указывает на основную функцию Грай, состоящую в поглощении. Если рассматривать окаменение как „сильный вариант“ поглощения, то тройничных сестер можно интерпретировать как „смягченный“ вариант Горгон. Эта „смягченность“ определяется пространственным положением Грай: они находятся „по соседству“, „в проходе“, который ведет в хтоническое царство Горгон[503], т. е. в отличие от Грай, которые обитают на хтонической „периферии“, Горгоны пребывают в „центре“ (в „доме“). Периферийное местоположение Грай определяет неполную сращенность глаза с телом. Центральное положение Горгон определяет сращенность глаза с лицом, которая в данном случае может рассматриваться как свидетельство максимальной плотности хтонической „материи“, из которой составлены чудовища. Это центральное („плотное“) положение Горгон определяет непосредственное превращение в камень всякого, кто заглядывает к ним в глаза. Превращение в мертвую материю происходит здесь без предварительного пожирания и переваривания.