Михаил Евзлин - Космогония и ритуал

• Название: Космогония и ритуал
• Автор: Михаил Евзлин
• Издательство: РАДИКС
• Жанр: Эзотерика
• Год: 1993
• ISBN: 5-86463-018-7

Важность космогонии и других генерационных процессов для современного «онтологического» восприятия действительности, проблема космического равновесия, соотношение между «божественным» и «хтоническим», конструктивным и деструктивным, взаимосвязанность мифа и ритуала, «реальность» сотворения мира — вот основные темы, анализу которых на примере конкретных текстов самых разных мифопоэтических традиций (от вавилонской до ведийской, древнегреческой и каббалистической), жанров и эпох (от космогонических поэм и эпических памятников до н. э. до авторских произведений XIX в.) посвящена эта книга.

В остальном — «Книга, лежащая перед читателем, говорит сама за себя» (из предисловия B.H. Топорова).

---

С ритуальной темой Геракла ставятся в прямую зависимость Трахинянки Софокла[415]. «Геракл, одетый в тунику, зажигает большой огонь для совершения очистительного ритуала. Пламя пробуждает вирулентность яда. Именно ритуал превращает добрую сущность в злую»[416]. Жирар настаивает на связи насилия со священным, а ритуал определяет как средство „успокоения“ эндемического насилия человеческого общества. Другими словами, „священное“, концентрируя в себе рассеянные повсюду „токи“ насилия, совершает своего рода коллективный transfert[417], который снимает аккумулировавшееся напряжение, разряжая атмосферу насилия. Эта „прагматическая“ интерпретация представляется односторонней, поскольку не учитывает контекста, в котором совершается жертвоприношение Геракла.

Этот контекст —  х т о н и ч е с к и й, поскольку  п е р в о е  жертвоприношение (в Геракле) совершается после возвращения из Аида, а  в т о р о е  (в Трахинянках) — после надевания туники, пропитанной ядом хтонического чудовища. Убийство Лика не является здесь главной причиной жертвоприношения, но устранением последнего препятствия для него. Жертвоприношение должно было символизировать победу над смертной хтонической стихией. Безумие Геракла, а затем его отравление ядом Лернейской Гидры через кровь Несса свидетельствуют о иллюзорности этой победы, а посему жертвоприношение „опрокидывается“. Хтонические силы, которые казались побежденными и изъятыми из сакрального центра мира (символизируемого очагом Зевса), неожиданно вновь в нем появляются, как отрубленные головы Гидры, и жалят героя, пребывающего в самообольщении из-за мнимой завершенности своих дел. Возвращение из „темного ничто“ безумия — это также  п р о б у ж д е н и е  от иллюзии. Поэтому единственным средством освобождения для героя становится самозаклание, т. е. жертвоприношение в его крайней форме.

Происходит, таким образом, не „опрокидывание“ ритуала, а обращение его в диаметрально противоположную сторону — в сторону „нижних“ хтонических божеств[418], которые требуют платы за возвращение из подземного царства. Они и меняют направление совершаемого Гераклом жертвоприношения. Ср. слова Лиссы: Подобно быку в упряжке, / Страшно ревет, призывая Кер Тартара (Eur., Her., 869–870), т. е. в безумии Геракл обращается против своей сознательной воли к хтоническим божествам, с которыми он сознательно борется. Ср. также слова Ириды, которые вводят „месть Геры“ в широкий контекст отношений богов и людей: боги должны прийти в упадок, / А люди возрасти, если он не испробует ее (Геры. — Μ. Е.) мести (Ibid., 841–842). Угроза эта касается хтонических божеств, а не олимпийских, „представителем“ которых на земле и под землей является Геракл.

Возвращение Геракла из Аида и убийство детей следуют той же единой схеме, что и возвращение богини Инанны из преисподней[419], за которое она „расплачивается“ жизнью Думмузи[420]. Хтоническая подмена ритуала, совершаемого Гераклом, становится, таким образом, средством для успокоения потревоженной героем хтонической стихии. Странствие Геракла в царство мертвых и вообще все мифо-поэтические странствия подобного рода могут рассматриваться как варианты вторжения в запретную сферу, возвращение из которой требует не просто очистительной, но именно заместительной жертвы.

Заместительной жертвой в отношении Геракла становятся его дети, т. е. часть его самого, которая, тем не менее, оказывается недостаточной, поскольку наказание касается только части, а не всего. Поэтому яд убитой Лернейской гидры выходит „наружу“ и пожирает всего героя. Жертвоприношение претерпевает здесь двойную трансформацию. „Неудача“ жертвоприношения в первый момент становится апофеозом героя во второй: хтонический огонь, который пожирает Геракла, сам пожирается божественным огнем самосожжения. Как и в мифе об Асклепии, получившем от Афины кровь Горгоны (Apoll., Bibl., III, 10, 3), здесь также обнаруживается архетипическая двойственность крови-огня, которая отравляет («с левой стороны») и излечивает («с правой стороны»). Трагичность ситуации в том и состоит, что нельзя достичь правой стороны, не пройдя прежде левой.

Подвиги

Подвиги Геракла[421] могут рассматриваться как „перечень“ способов борьбы с хтоническими чудовищами. Проанализируем некоторые из них.

Н е м е й с к и й  л е в. Согласно Гесиоду, Немейский лев был рожден Ехидной от Орфа (Theog., 327), которого она родила от Тифона. Она же родила Кербера, Лернейскую Гидру, Химеру, Сфинкса. Орфа она родила для Гериона (Theog., 309), сына Хрисаора, рожденного из крови убитой Персеем Медузы (Theog., 328–381). Таким образом, убивая Немейского льва, Геракл входит в непосредственное столкновение с хтонической стихией, „затрагивая“ ее не на поверхности (на „периферии“, как в случае удушенных змей), а в центре. После удушения льва перед героем открываются врата ада, через которые, облеченный в „защитную“ шкуру, он преступает. Каждый новый подвиг отмечает преодоление, как в мифе о Инанне (Иштар), нового препятствия. Поэтому последним подвигом становится достижение последней глубины хтонического мира смерти, за что герой расплачивается безумием.

Согласно Аполлодору, Немейский лев, порожденный Тифоном, был неуязвим: всякое оружие было бессильно против него (Bibl., II, 5, 1). Геракл завалил камнями один из выходов из пещеры, где обитал лев, и проникнув в пещеру через второй, задушил его (Ibid.). Таким образом, сначала Геракл предельно суживает  в н е ш н е е  пространство обитания зверя, а затем аннулирует и  в н у т р е н н е е  (через удушение). Итак, первый способ борьбы с хтоническим чудовищем можно определить как лишение внешнего и внутреннего пространства, наличие которого делает возможным распространение во внешнем[422]. Этот „способ“ функционирует, когда чудовище распространилось физически во внешнем (мировом) пространстве, на которое направлено его действие. Поэтому нейтрализация чудовища возможна только через удушение, т. е. через аннулирование внешнего и внутреннего пространства.

Л е р н е й с к а я  г и д р а. Приведем описание (по Аполлодору) битвы Геракла с гидрой:

«Эта Гидра, выросшая в болотах Лерны, ходила на равнину, похищая скот и опустошая окрестные земли. У нее было огромное туловище и девять голов, из которых восемь были смертными, а средняя, девятая, — бессмертной. Взойдя на колесницу, возничим которой был Иолай, Геракл прибыл в Лерну. Там он поставил лошадей и нашел гидру где-то на холме у источника Амимоны: там находилось логовище Гидры. Метая в нее горящие стрелы, Геракл заставил ее выйти и после упорной борьбы схватил ее. Она повисла на нем, обвившись вокруг одной ноги. Геракл, сбивая дубиной ее головы, ничего не мог с ней сделать: вместо каждой сбитой головы вырастали немедленно две. На помощь гидре выполз огромный рак, укусивший Геракла за ногу. Поэтому Геракл, убив рака, и сам позвал на помощь Иолая. Тот зажег часть близлежащей рощи и стал прижигать горящими головнями основания голов гидры, не давая им вырасти. Таким способом Геракл одолел возрождающиеся головы гидры, и срубив, наконец, бессмертную голову, зарыл ее в землю и навалил на это место тяжелый камень: место это находится у дороги, ведущей через Лерну на Элеунт. Разрубив тело гидры, Геракл обмакнул в ее желчь свои стрелы»[423].

Следует обратить внимание на  м е с т о п о л о ж е н и е  чудовища — гора, пещера, водный источник. В случае Немейского льва имелись два первых, но отсутствовал последний, который можно рассматривать как расширение первоначального двуединства горы и пещеры[424]. Поскольку гора во многих случаях символизирует центр мира[425], а вода, которую „загораживает“ чудовище, — жизненное начало, без которого бытие не может раскрыться, то естественным делается соединение горы и воды[426]. Логично предположить, что там, где имеется пещера, должна быть и гора (или ее вариант, представляющий центр мира). По другой версии (Paus. II, 37, 4), логово гидры находилось под платаном, что также может служить указанием на ее местонахождение в центре мира[427]. Согласно Аполлодору гидра обитала в болоте (Apoll., Bibl., II, 5, 2). Грейвс высказывает предположение, что гидра «в действительности была морским чудовищем»[428]. Интересна также интерпретация Сервия, согласно которому гидра была источником подземных рек, неожиданно выходивших наружу, заливая близлежащие земли (Serv. a Verg., Aen., VI, 287). Это натуралистическое толкование, тем не менее, более всего приближается к архетипу водного змея, который сковывает воды. Опустошительная деятельность гидры следует из ее водного качества[429].