Нелли Шульман - Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая

• Название: Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая
• Автор: Нелли Шульман
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2013

Продолжение семейной саги "Начало пути", описывающее время Великой Французской революции и наполеоновских войн.

---

— Думаю, — задыхаясь, ответила Елизавета, — что я тебя люблю, капитан.

— Я тоже, — он застонал, целуя белое плечо. Услышав ее крик, он шепнул: "И так будет всегда, всегда, пока мы живы!".

— Говорят, если ислам принять, сразу на свободу отпускают, — провансалец шмыгнул смуглым, перебитым носом. "Врут, я тут у одного спрашивал, он давно в плену. Так он сказал, что хозяин его потрепал по плечу и рассмеялся: "Молодец, мол, что стал правоверным, а теперь иди, чисть отхожее место". Суки, одним словом, — мрачно добавил крестьянин и спросил: "А ты откуда, акцент у тебя незнакомый".

— Из России, — вздохнул Степан.

— Далеко тебя занесло, — присвистнул провансалец. Степан согласился: "Далеко". Дверь загремела, на пол поставили корзину с лепешками и двое дюжих мужиков внесли ведра с водой.

— Может быть, сейчас? — сказал себе Степан. "Нет, там, наверху, их еще несколько. Я же видел, когда нас сюда привели. Да и города я не знаю, сразу поймают. Нет, надо дождаться аукциона, и потом бежать — уже по дороге".

Он вспомнил карту. "Тут же пустыня везде, — вздохнул мужчина. "А ближе всего — Испания, туда и надо пробираться, через пролив. Тут недалеко, со шлюпкой я управлюсь. Только сначала узнать, где синьора Изабелла. Только вот как?"

Степан разломил лепешку: "А женщин где держат?"

— А кто ж их знает, — горько сказал крестьянин, пережевывая сухой хлеб. "Ты поменьше жену вспоминай, все равно, — он махнул рукой, — не увидитесь больше, зачем себе сердце рвать".

Закатное солнце в окошке сменилось черной полосой ночи. "Сириус, — подумал Степан, глядя на белую, яркую звезду. Он поднял руку, загремев кандалами, и положил ее на серебряный медальон — прохладный, как ее ладонь.

— Вода, — увидел Степан. "Кто-то бежит к борту корабля, прыгает. Серая вода, северная. И порт незнакомый, — черепичные крыши домов, много судов на рейде. Английские флаги. Пытается плыть, но холодно, слишком холодно. Шлюпка подходит, человека вытаскивают, он кашляет, вырывается, опять пытается прыгнуть. Господи, да кто же это?"

Серебро стало ледяным, как зимний ветер. Степан, отдернув пальцы, шепнул: "Елизавета".

Железная дверь подвала открылась, и он услышал два голоса, что говорили по-арабски. Высокий, мощный мужчина с короткой, черной бородой, с фонарем в руках, наклонился к Степану и велел, на ломаном, французском языке: "Пойдем".

Тюремщик разомкнул кандалы. Степан, поднявшись, сдержал стон. "Конечно, — угрюмо подумал он, поднимаясь по узкой, скользкой лестнице, — почти неделю тут сижу, без движения". Мужчина велел что-то тюремщику. Тот, поклонившись, подобострастно распахнул перед ними низкую дверцу.

Над очагом висел котелок с чуть побулькивающей смолой, на деревянном столе были разложены ножи, и, посреди них Степан увидел, в свете очага — блеск драгоценных камней. Он сдержался, чтобы не протянуть руку к сабле, и посмотрел на мужчину. В глазах того промелькнул смех. Он махнул головой — тюремщик закрыл дверь.

В открытое окно веяло томным, жарким ветром пустыни, переливался Млечный Путь. Степан услышал ленивый голос: "Где ты украл этот клинок?"

— Я не воровал, — он потер освобожденные от оков руки. "Он был в моей семье с незапамятных времен, передавался от отца к сыну".

— С незапамятных времен, — повторил мужчина, и, провел ладонью по седеющим волосам: "Я купил его, — он указал на саблю, — я торгую старинным оружием. Откуда твоя семья взяла этот меч?"

— Не знаю, — Степан пожал плечами: "Верните его мне".

Араб расхохотался — весело, звонко, и вынул саблю из ножен. "Этот клинок, — сказал торговец, — любуясь серой, узорной сталью, — стоит больше чем все вы, — он топнул ногой по полу, — там, внизу. Такое в жизни можно увидеть только раз, и вот, — он улыбнулся и поцеловал меч, — я увидел, Аллах наградил меня. Это дамасская сталь. Такой мои предки разрубали доспехи христианских собак, воюя в Святой Земле. Этому мечу пять сотен лет, а то и больше. А вот эфес…, - он погладил сапфиры, — это другая история, раб, совсем другая".

— Я не раб, — упрямо сказал Степан. Темные глаза араба презрительно оглядели его с головы до ног. "Ты смердишь, и на тебе отрепья, — коротко сказал он. "Завтра тебя продадут, и ты до конца дней своих будешь мостить дороги, под палящим солнцем и ударами плети. Но я хочу, чтобы ты знал — в конце концов, кто тебе еще расскажет об этом чуде из чудес? — он нежно прикоснулся к эфесу.

В фонарях на стене потрескивали свечи. Степан услышал, как во дворе тюрьмы перекликаются стражи.

— Смотри, — сказал араб, поднося свечу к рукояти сабли. "Ты видишь эти значки?"

— Это рисунок, — сказал Степан, глядя на символы, что вились между драгоценных камней.

— О нет, — почти ласково улыбнулся торговец. "Я уже встречал такое. Это руны, такими писали люди с севера, в незапамятные, как ты говоришь, времена. "Меч Сигмундра, сына Алфа, из рода Эйрика. И да поможет нам Бог, — прочел он: "И вправду, — клинок, достойный руки монарха. Эфес старше, чем сама сабля. На севере были прямые мечи, а не изогнутые".

— Это наш меч, — сжав зубы, сказал Степан. "Нашей семьи. Верни его мне". Он вспомнил себя, пятилетнего, на коленях у отца, и его благоговейный голос: "Наш предок, варяг, служил великому князю Ярославу Мудрому, в Киеве, он и похоронен там, в Лавре".

— За такой меч не жаль отдать правую руку, — задумчиво сказал араб.

Степан посмотрел ему в глаза и спокойно положил на стол правую кисть. Торговец рассмеялся: "И вправду, видна хорошая кровь. Вот только ты, — он почесал в бороде, — без руки сдохнешь еще быстрее, да и зачем мне она? Мне нужны деньги. Но раз ты настаиваешь, раб… — он одним, неуловимым движением рубанул своей саблей по столу.

Темная, быстрая кровь брызнула из раны. Степан, схватив левой рукой клинок — вонзил его в смуглую шею торговца. Тот захрипел, сползая по стене. Мужчина, не обращая внимания на резкую боль в правой руке, — вылил котелок кипящей смолы прямо в лицо арабу.

— Я левша, — спокойно сказал Степан, наклонившись над выжженными глазами араба, отрубая ему голову. В глазах на мгновение потемнело от боли. Степан, не глядя, выплеснул остатки смолы на свою руку. Запахло паленым мясом, и он подумал: "Плохо дело, пальцы и не двигаются вовсе. Потом, все потом".

За дверью раздались голоса стражи. Степан, даже не думая, придерживая левой рукой клинок, — спрыгнул из окна на спину лошади, что была привязана во дворе. Он рванул поводья правой рукой, и чуть не упал — боль заполнила все вокруг. "Надо, — сказал себе мужчина. Пришпорив коня, перескочив низкую, глинобитную стену, слыша сзади крики охранников, он скрылся в путанице узких, извилистых переулков медины.

Во дворе, вымощенном мрамором, было прохладно и тихо, чуть журчала вода фонтана. Изабелла подумала: "Очень разумная архитектура. Защищает от солнца и обеспечивает свободный поток воздуха. Жаль, что никак не зарисовать, — она посмотрела на свои руки, над которыми трудились две смуглые, молчаливые девушки.

Третья вынула ее узкие ступни из серебряного таза. Вытерев их шелковой салфеткой, она спросила по-французски, с резким акцентом: "Почему у тебя все пальцы на руках в пятнах?"

— Потому что я — художник, — коротко ответила Изабелла, и, закрыв глаза, раздула ноздри: "Все равно я убегу, рано или поздно. Доберусь до Европы, нельзя тут жить".

В медной, большой клетке щебетали яркие птицы. Девушка стала аккуратно массировать ей ноги — запахло чем-то горьким, тревожным. Она подняла глаза: "Апельсин. Фатима сказала, что это твой запах, ты такая же резкая, как он. Ты понравишься мужчине, который любит объезжать диких лошадей и усмирять непокорных женщин".

— Очень надеюсь, что я никому не понравлюсь, — пробурчала Изабелла. Она услышала ядовитый голос сзади: "Ты родилась не для того, чтобы прозябать в гареме какого-то торговца".

— Я вообще — родилась не для гарема, — Изабелла поджала губы.

— Я тоже, — вздохнула седоволосая, худая пожилая женщина, и взяла гребень слоновой кости, — в пятнадцать лет, дорогая моя, попав сюда из Генуи, думала так же. А потом, — темные глаза усмехнулись, — привыкла. Полвека здесь. И ты привыкнешь. За тебя, — она медленными, ласкающими движениями расчесывала каштаново-рыжие волосы, — будут отчаянно торговаться. Тут есть евнухи из Стамбула, Дамаска, Каира, Багдада. Купцы с юга, из тех стран, что лежат за пустыней, там живут чернокожие короли…

— У нее маленькая грудь и узкие бедра, — презрительно заметила девушка. "Она умрет первыми же родами".

Фатима усмехнулась. "Все еще вырастет, дорогая моя. Тебя-то, — она посмотрела на девушку, — гложет зависть, ты до конца жизни будешь подстригать ногти тем, кто будет приносить наследников престола".

Девушка покраснела, и, пробурчав что-то, — замолкла.

— А как вас звали раньше? — спросила Изабелла, разглядывая мраморный фонтан. "Надо зарисовать, — сказала себе она. "Очень изящная форма, я такого не видела в Италии".