Юрий Салов - Люди и портреты (СИ)

• Название: Люди и портреты (СИ)
• Автор: Юрий Салов
• Жанр: Ужасы и Мистика

Май-июнь 1998. На профессионального киллера Павла Тумасова после очередного выполненного «заказа» начинается охота. Скрываясь от преследователей, Павел уезжает в родной Баку. Там он узнает, что его племянница, с которой он разговаривал пару дней назад по телефону, на самом деле уже год как погибла в автокатастрофе. Расследуя причины ее гибели, Павел погружается в криминальную жизнь города и сталкивается с каннибалами…

---

— Но почему пустой?

— Потому что во-первых, там на очереди был человек, которому была нужна новая почка. А это примерно тридцать тысяч долларов. А у твоей племянницы после аварии одна почка была цела-целехонька. К тому же совершенно здоровая.

Павел по-блатному, с силой, заскрипел зубами.

— Ну а остальное мы использовали по назначению.

— Что? — непонимающе вытаращился на них Тумасов.

— Что слышал, — напомнила о себе Татьяна. — Паш, мы съели твою племянницу. Вернее, то, что от нее осталось.

Павел прямо осел. Наручники врезались в его запястья.

— Ты хочешь знать кто мы такие, — продолжала она. — это в двух словах не объяснишь, надо будет вернуться на десятилетия назад.

— Но у нас времени много. — рассмеялся Эрик и этот смех Тумасову не понравился, он понял, что они уже решили, что делать с ним.

— Давно это было. — Татьяна откинулась в кресле и полузакрыв глаза, будто вспоминая что-то, продолжала:

— Голод в Поволжье, двадцать первый — двадцать второй годы. Вымирали целые поселки. Сначала съели весь домашний скот, потом собак, кошек, крыс, змей… Потом стали есть солому, траву, кору, листья… Даже прутьями и опилками пытались питаться. Скоро кончилось и это. А потом…

…Кроме массовых самоубийств порой отцы убивали одного из детей, чтобы накормить остальных. Было опасно выходить из дома. Случайные прохожие «исчезали» и когда из какой-то трубы шел «мясной дух», все знали, что там едят. Кожаные вещи разварили и съели еще в начале голода. Наши предки жили в Нижегородской области в то время.

Первое время они еще пробовали есть древесную кору, пить отвар из листьев. Но прекрасно понимали, что долго так не протянут. И когда были они доведены голодом до полубезумного состояния, в ночной час в дверь постучали. У порога стоял огромного роста мужчина. Почти все его лицо покрывала густая черная борода, и только маленькие глазки хищно поблескивали. Его пустили, предупредив, что не смогут накормить.

Скинув с плеча большой тяжелый мешок, он вошел в горницу. Взгляды всех словно магнитом приковало к мешку. Постоялец исчез утром так же внезапно, как и появился. Но он забыл мешок. Изголодавшиеся люди, в надежде найти что-нибудь из пищи, заглянули в него. В мешке лежало расчлененное тело человека. Через некоторое время все окрестные поселения почувствовали серьезную угрозу, так как стали пропадать люди. А по дороге, возле которой эта деревня стояла, и вовсе люди ездить перестали. Зато жители этой деревни и их дети, то есть наши с Эриком бабушка с дедушкой — выжили.

Эрик хмыкнул, вертя в руках карандаш.

— Некоторое время не могли узнать, куда исчезают люди. Лишь случай помог это узнать. Однажды маленький продотряд поздно ночью вышел к деревеньке. Хотели узнать, остались ли живые там. Проходя через двор, в потемках не заметили погребка. Подгнившие доски проломились под ними, и они рухнули в темноту. Когда один из них зажег фонарь и подземелье осветилось, волосы у них на головах стали дыбом.

Весь погреб был забит человеческим мясом и бочками с кровью.

— И что потом?

— Кого-то расстреляли, кому-то, как нашей семье, удалось бежать. Во всяком случае, когда толпа разъяренных жителей из соседних деревень прибыла на место, было поздно. Наши же предки в военное лихолетье перебрались сюда, в Закавказье.

— Так получается, вы уже каннибалы в четвертом поколении? — у Павла затекли кисти рук, он подался к стене, чтобы улучшилось кровообращение.

— Что ты в этом понимаешь! — воскликнул Эрик. — Самая лучшая еда. Мы не можем без этого. Не болеем ничем, это эликсир жизни, считай. Уже не хочется притрагиваться ни к чему другому.

Они все трое переступили черту человеческого понимания жизни, поэтому в голове у Павла вдруг прозвучала одна странная мысль: «Смерть разрушает фарс жизни».

— А где же вы берете мясо?

— Да, с этим есть проблемы. Мы сдаем на время курортного сезона половину этого дома. Постояльцев ищем одиноких, солидных, которые приезжают отдыхать дикарями. Не местных, по возможности, чтобы не было проблем с родственниками… Обычно подмешиваем в напитки… человек выпивал и превращался в бревно.

— Клофелин? — поинтересовался Павел с интересом. — Обычная история.

— Клофелин оставь своим проституткам, — бросил Эрик. — существуют гораздо более совершенные препараты. Клиента затем мы с помощниками перевозили в больницу, где потрошили на органы — это же валюта — благодаря этому удалось домик обставить, а остальное привозили назад, сюда. Потом мы с сестрой перетаскивали тело в этот подвальчик, разделывали. Мясо засаливаем, маринуем. Нам хватает.

Павел собирался с мыслями. Слишком много шокирующей информации свалилось на него.

Та-ак. Та-ак. Нормальненько. Поедание приезжих туристов. И доказательств никаких нет. Да уж, вурдалаки новоявленные. Эрик и Татьяна…

— Вообще-то проще было бы тебя отшить, чтобы ты не путался под ногами. Тем более, что у тебя, как оказалось, проблемы с законом, — размышлял Эрик, сдвигая руками всевозможные бутылки и банки к стене, оставляя больше пространства. — но потом у Татьяны возникла мысль сделать так, чтобы ты больше никуда не уехал отсюда. Поэтому она начала тебе подыгрывать. Сначала мы к тебе присматривались, проверяли, дейстуешь ли ты один или выполняешь чье-то поручение. А потом, когда выяснилось, что ты просто неравнодушный родственник…

— А вот меня вам не удастся на запчасти разобрать, — хихикнул Павел, расслабившись, насколько позволяла вынужденная поза. — я в свое время гепатитом переболел и органы мои для пересадки не годятся.

— Да? — с некоторым сожалением произнес Эрик. — Ну что же, ничего страшного, у тебя будет другой финал. Ты, надеюсь, никаких иллюзий не питаешь? Так что оставляем тебя пока так на некоторое время. Не скучай. Пошли, Тань.

Они вдвоем ушли в эту дверь, и по чмоканью, с которым она, дверь, закрылась, Павел определил: тяжелая, солидная, серьезная дверь.

Наступила тишина и темнота. Полная. Абсолютная. Могильная.

Глава двадцать восьмая

В подобных ситуациях человек совершенно теряет чувство времени и пространства. Павел не мог понять, сколько времени он так висит. Болели затекшие кисти рук. Слева от себя под потолком он разглядел огонек датчика противопожарной сигнализации, но как этим воспользоваться, Павел не представлял.

Прошло еще какое-то время и наконец послышался знакомый зуммер. Снова подвал осветился неярким светом. В этот раз Татьяна была одна. И не одна. Она тащила за собой мольберт с натянутым холстом.

Она поставила мольберт справа, напротив прикованного к трубе Павла и подвинула к своему «рабочему столу» кресло. Затем она принесла подставку и поставила рядом с мольбертом. Взяв с полки несколько банок она их вскрыла — пок, пок, пок, и вместе с непрозрачной пластиковой емкостью поставила на подставку, чтобы все было под рукой.

— Какой сегодня день? — спросил Павел, наблюдая за ее приготовлениями.

— Это неважно, — Татьяна накладывала краски на палитру. — тебе тут не холодно? Ты наверное, есть хочешь?

— Ну уж во всяком случае, не блюда вашего рациона, — отозвался Павел. — сердца-то вам зачем? Тоже для пересадки?

— Нет, здесь условия хранения не те. Я ими рисую.

— Чего?

— Все дело в том, — тихо начала говорить Татьяна, глядя прямо в глаза Павлу. — что я при написании своих картин использую человеческую кровь и краски на ее основе. А эти дураки еще часто спрашивают, почему красный цвет так доминирует в моих картинах! Это моя слабость. У наших, так сказать, гостей мы достаем сердца, я их вскрываю и рисую портреты этих людей их сердцами!

— Так ты что, рисуешь картины кровью умерщвленных вами людей?

— Да, разумеется. Как же иначе? Только на это единственно и годны человеческие сердца. Нет, я должна оговориться: в основном для портретов и то далеко не всегда.

— И как ты готовишь краску из сердец?

— Ну просто кровью я бы не смогла писать — она на холсте плохо держится. Поэтому я добавляю смолы, лаки для загустения и закрепления. А уже обескровленные сердца я бальзамирую особым образом — тебе, далекому от химии, процесс ничего не скажет, — и натираю их в краску. Она используется непосредственно при написании деталей картины, но в основном идет на фон. У меня правило — на каждый портрет одно сердце, данного конкретного человека. Я как-то работала над портретом одного фермера из Запорожской области. У него было совсем маленькое, совершенно детское сердце, несмотря на то, что ему стукнуло пятьдесят два года. Хватило на пол-картины. Но я добавила обычной крови и замысел был раскрыт полностью. Портрет отобразил человека и на психологическом уровне, как отображение целой эпохи, можно сказать.

— То есть студентка, посетитель кафе — это реальные люди, которые гостили у вас в разное время?