Исай Кузнецов - Жили-были на войне

• Название: Жили-были на войне
• Автор: Исай Кузнецов
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-090082-4

Исай Кузнецов (1916–2010) – прозаик, драматург, автор киносценариев “Достояние Республики”, “Москва – Кассиопея”, “Отроки во вселенной”, “Пропавшая экспедиция”, созданных в соавторстве с Авениром Заком, а также “Золотая речка”, “Похищение Савойи”, романов “Лестницы” и “Все ушли”.

Книгу “Жили-были на войне” И. Кузнецов составил в последние годы жизни из своих военных рассказов и воспоминаний. В 1941 году он ушел на фронт и служил сержантом в понтонных частях, с которыми дошел до Дрездена. Эти рассказы не о боях и сражениях, они о людях на войне. В сборник включены и его мемуарные записки “До и после” – о предвоенной и послевоенной молодости, о друзьях – Зиновии Гердте, Александре Галиче, Борисе Слуцком, Михаиле Львовском, Всеволоде Багрицком, Давиде Самойлове.

---

– Пауль Митвох, – представился однорукий, вытянувшись по стойке “смирно”. – По просьбе сограждан выполняю обязанности отсутствующего бургомистра. Что желает господин офицер?

– Сержант, – поправил его Травников.

– Прошу прощения… Что желает господин сержант?

– Соберите и приведите сюда пятнадцать работоспособных мужчин для помощи на мосту.

– Будет исполнено! – отрапортовал господин Митвох и что-то негромко приказал одной из женщин, которая тут же убежала.

Сержант присел на ступеньки и закурил. Его тут же обступили оставшиеся женщины и заговорили все сразу.

Господин Митвох прикрикнул на них, и они смолкли.

– Извините, господин сержант, – обратился он к Травникову. – Есть кое-какие проблемы, и мы не знаем, к кому обратиться. Может быть, вы поможете их решить?

– Какие проблемы? – поинтересовался Травников.

Проблем было много: от учиненного нашими солдатами разгрома маленького ресторанчика – гастхауса – на окраине города до изнасилования двух женщин, из которых одна – более чем преклонного возраста.

Вадим развел руками, дескать, война, что вы хотите, и ваши солдаты вели себя в России не лучше, а если говорить напрямую, то и гораздо хуже!

Однако главной проблемой, беспокоившей самого Пауля Митвоха, были коровы. Русские девушки, работавшие на ферме господина Цвейфингера, разбежались, сорок коров стоят недоенные и исступленно мычат.

– Что делать? Что посоветует господин сержант?

Господин сержант, не лишенный некоторого тщеславия, почувствовал себя важной фигурой, можно сказать, полномочным представителем победившей армии и, приняв значительный вид, задумался.

– Значит, так! – сказал он подчеркнуто строго. – Соберите женщин из семей руководящих нацистов и отправьте их доить коров, а молоко раздайте детям. Бесплатно!

Женщины одобрительно закудахтали, не все, впрочем, некоторые, насупившись, помалкивали. Сам Вадим находил свое решение и с деловой точки зрения, и с политической весьма удачным, что тут же подтвердил господин Митвох.

– Очень мудро! – закивал он. – Так и сделаем. – И, проникшись уважением к мудрому сержанту, предложил: – Не хотите ли, господин сержант, пока соберут людей, осмотреть наш ратхауз? Здание построено в семнадцатом веке, вам будет интересно. К тому же есть еще одна проблема.

Травников не возражал.

Митвох, отперев массивные резные двери медным ключом соответствующего размера, распахнул перед ним обе створки.

– Прошу! – пригласил он сержанта, слегка пригнув голову в полупоклоне.

Они поднялись по широким мраморным, кое-где изрядно выщербленным ступеням лестницы мимо каменных статуй древних германцев в крылатых шлемах. Митвох, гремя связкой ключей, открыл двери в огромный, высоченный трехцветный зал. Сквозь цветные стекла витражей синие, красные и желтые блики падали на многометровые столы, расставленные покоем. Вдоль столов стояли высокие резные стулья, а на столах лежало множество самого разнообразного оружия – автоматы, винтовки, револьверы, охотничьи ружья, сабли, кинжалы и даже короткие ножи с эсэсовской эмблемой на рукоятке.

– Собрано у населения в соответствии с приказом, – пояснил Митвох. – Что нам с этим делать?

Травников не знал, что с этим делать.

– Я доложу своему командованию, – сказал он неуверенно, поскольку не сомневался, что возиться с этим оружием командование батальона вряд ли пожелает.

Он прошелся вдоль столов, разглядывая оружие, и вдруг заметил плоский, длинный ящик из орехового дерева с затейливой инкрустацией. В правом верхнем углу крышки была привинчена золотая пластинка, на которой готическим шрифтом выгравирована дарственная надпись: “Высокоуважаемому, горячо любимому оберштурмбаннфюреру Эрвину Кноху от оружейников Зуля в день его тридцатилетия. Хайль Гитлер! 12 марта 1939 года”.

Вадим поднял крышку. В ящике лежала мелкокалиберная спортивная винтовка, отдельно ствол, отдельно казенная часть с прикладом. Тонкая, искусная гравировка покрывала металлические части, а приклад, как и крышка ящика, инкрустированы ценными породами дерева.

Травников смотрел на это великолепное произведение оружейного искусства с восхищением. С восхищением и вожделением: еще до войны он обладал значком ворошиловского стрелка первой степени и выбивал девяносто пять очков из ста.

– Работа знаменитого оружейного мастера Гельмута Вальдорфа, – сказал Пауль Митвох. – Лучший мастер в Зуле. Ему заказывал оружье сам Герман Геринг! – Упомянув имя Геринга, он запнулся, с испугом взглянул на сержанта и, чтобы замять неловкость, неожиданно предложил: – Может быть, господин сержант желал бы иметь эту замечательную вещицу?

Сержант желал.

– Что ж… Пожалуй… – согласился он с притворным равнодушием.

– Если господина сержанта не затруднит… – смущенно произнес Митвох. – Может, вы напишете расписку?.. Если не затруднит…

Травников написал расписку – дескать, получил от исполняющего обязанности бургомистра города Копица, господина Митвоха, мелкокалиберную спортивную винтовку производства оружейного мастера Гельмута Вальдорфа. Господин Митвох благоговейно сложил расписку и сунул ее в карман.

Когда с ящичком под мышкой Вадим вышел из ратхауза, то увидел выстроившихся у подъезда пятнадцать “работоспособных немцев”. Он скептически оглядел их – большинство явно преклонного возраста, несколько подростков и даже три женщины.

– Женщин не надо! – сказал он и повел “работоспособных” к мосту.

2

К вечеру, когда работы на мосту закончились, капитан Сергей Подлеснов – будем называть его просто Сережей, поскольку он был непозволительно молод для своего звания, направился к себе составлять рапорт и остановился возле брошенного местным нацистским лидером розового особнячка, в котором размещалось хозяйство старшины Белякова.

У ограды стояла широкая, плоская телега на резиновых шинах, запряженная двумя могучими, мохноногими першеронами. Почтальон Новоселов, ерник и матерщинник, по привычке матерясь, грузил на телегу солдатские посылки. Невдалеке медсестра Маша Карасева, сидя в мягком парчовом кресле, не выпуская изо рта папиросы, доила черно-белую корову в широкую фарфоровую вазу с изображением трех танцующих пастушек.

Мельком глянув на нее, Сережа мысленно осудил подобное использование мейсенского фарфора. Столь же неодобрительно поглядел он и на груженную посылками телегу. Ему не по душе было недавнее разрешение на посылки.

Несмотря на то что за время войны Сергей достаточно нагляделся на всякое, он все же сохранил романтическое отношение к Красной армии как к армии– освободительнице, и возня с посылками вызывала в нем досаду и огорчение.

Конечно, много добра, брошенного немцами, погибало, затаптывалось, пропадало впустую, это он знал. Но знал и то, что разрешение на отправку посылок приводило к самому беззастенчивому мародерству, а порой и к откровенным грабежам.

Сам он ни одной посылки не отослал из принципа, над чем многие офицеры откровенно посмеивались. Ему, конечно, хотелось иметь какой-нибудь сувенир в память о четырех годах войны и победы над гитлеровской Германией. Но что это должно быть, он не очень себе представлял. Во всяком случае, нечто, подтверждающее свое германское происхождение, красивое и не такое громоздкое, как хрустальная люстра, которую возит с собой Шерстенюк, командир второй роты, и уж, безусловно, не мейсенский сервиз на двадцать четыре персоны, отправленный с оказией в Москву начальником штаба майором Проворовым.

А пока в его чемодане хранился лишь комплект масляных красок да дюжина великолепных кистей. Дело в том, что еще в школе он мечтал стать художником, для чего у него были все данные. Помешала война. В сорок первом, окончив школу, он попал в военно-инженерное училище, откуда вышел лейтенантом и был направлен в Кириллов, где формировалась понтонно-мостовая бригада. В альбоме, с которым он не расставался, сохранились наброски тамошнего монастыря и близлежащих окрестностей. Альбом от случая к случаю пополнялся портретами его подчиненных и сценками армейской жизни.

Теперь он мечтал об одном – демобилизоваться и поступить в художественное училище. К сожалению, это ему не светило. Он считался одним из лучших офицеров бригады, и шансов на демобилизацию у него не было – его имя стояло в списках направляемых на учебу в военно-инженерную академию, о чем ему уже намекнул командир батальона, полковник Сухарев, намекнул не без ехидства, зная о его желании выйти в отставку и заделаться профессиональным художником, что, по мнению полковника, чистейшее мальчишество и глупость.

Сережа снова взглянул на Машку – неплохо было бы зарисовать эту экзотическую сценку. Но та уже закончила дойку и, приподняв тяжелую фарфоровую вазу, обливаясь, пила из нее теплое парное молоко.

Капитан усмехнулся и направился во владения старшины Белякова. Бывшая гостиная особняка, превращенная в каптерку, была забита ящиками и мешками, круглый полированный стол завален консервными банками, пачками сигарет, коробками с печеньем и шоколадом, бутылками вина и буханками хлеба, а в углу громоздилась куча солдатского обмундирования.