Борис Зайцев - Том 3. Звезда над Булонью

• Название: Том 3. Звезда над Булонью
• Автор: Борис Зайцев
• Издательство: Русская книга
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-268-00402-6, 5-268-00427-1

Третий том собрания сочинений классика Серебряного века и русского зарубежья Бориса Константиновича Зайцева (1881–1972) составлен из произведений, разносторонне представляющих творчество писателя эмигрантского периода Это романы «Золотой узор» (1924) и неизвестный российским читателям «Дом в Пасси» (1933), впервые издающаяся в нашей стране книга странствия «Италия» (1923), рассказы и новаторская повесть «Анна» (1928), обозначившая неожиданные реалистические грани таланта выдающегося мастера лирической прозы.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

В маленьких, зеленоватых его глазах что-то сверкнуло.

– Так-то вот сидишь, работаешь, вдруг явятся и говорят: пожалуйте вон!

Аркадий Иванович пил чай с блюдечка, медленно дуя на него, заедая малиновым вареньем. Его усы свисали вниз, загорелое лицо с мягкими карими глазами имело утомленный, несколько болезненный вид.

– Что поделать, – сказал он, – живы, и на том спасибо. На Ефремовском хуторке на днях одинокую помещицу просто зарезали… вот как вы ваших… питомцев режете, Матвей Мартыныч. Обобрали, ограбили, что могли, а там ищи их. Все, конечно, подозрения на Трушку. Да его так боятся, что и доказывать на него никто не станет, если б и собственными глазами видел. Он прямо по округе заявил: если кто на меня докажет, я не только что его, а и всю его деревню спалю.

– Такого не пожалеешь, – сказала Анна.

Аркадий Иваныч улыбнулся.

– Вон вы какая воинственная!

– Аннушка прав. – Матвей Мартыныч хлопнул даже ладонью по столу. – Я эту госпожу Синицыну знал, Марта, смотри пожалуйста, ефремовскую барыню убили, у которой я в третьем годе сено покупал, хорошая старушка, обходительная, и сено мне не задорого продал, а теперь ее зарезали и ограбили, ну, так я спрашиваю вас, на что же это похоже, чтобы честных людей ни за что…

Марья Гавриловна вздохнула, по лицу ее прошла тень.

– Ну, что, Аркадий Иваныч, и так не сладко, а вы все какие мрачные вещи…

– Извините, кума, правда, это я зря наговариваю. Должно, нездоровье мое во мне сидит, и все мысли, знаете, в эту сторону…

Анна взглянула быстро, вопросительно. Марья Гавриловна вновь обратилась к нему.

– Да и вот, например: у самого болезнь почек, а за нами трясется сюда, на своих дрожках…

Аркадий Иваныч слегка покраснел.

– Ну, уж это извините, Марья Гавриловна. Я в вашем доме двадцать лет околачиваюсь, а по нынешним временам отпускать дам одних…

Марья Гавриловна закурила и засмеялась.

– Леночка, смотри какой у нас Аркадий кавалер.

Леночка быстро и деловито ела варенье, низко наклонив голову к блюдечку. Она всегда утверждала, что к «Мартыну» можно ездить с единственной целью – как следует наесться. Сейчас живо подняла голову, взглянула на мать карими, несколько близорукими глазами, захохотала.

– Ар каша нас защищает от бандитов? От нападения разбойничков?

И, слегка щуря глаза, взяла руку Анны, вполголоса сказала ей:

– А я думаю, что бандиты вовсе не опасны.

– Опасны, не опасны, а темноты захватим, это уж как пить дать.

– Да, – спохватилась Марья Гавриловна, – а я еще самого главного вам не сказала… тут все свои… – Она оглянулась. – Я захватила кое-какие вещи, знаете, у нас там совет под боком, того и гляди… вы не будете добры спрятать? Ну, временно подержать у себя?

– Да, мамаша, к делу, – сказала Леночка. – Матвей Мартыныч, вы не откажете? Пойдем посмотрим.

Через несколько минут Матвей Мартыныч тащил уже по двору небольшой, но очень тяжелый чемоданчик и плед в ремнях. От напряжения на виске его надулась жила.

– Кое-что таки набралось, – говорил он довольным тоном. – Надо схоронить. Мы таки схороним. Кое-что набралось.

Ему очень нравилось, что вот у кого-то что-то есть. Марья Гавриловна вполне могла быть покойна за свое добро.

– Все с вами пересчитаем, запишем, под расписочку примем, чтобы не вышло потом чего…

Аркадий Иваныч отвязал свою лошадь и сел на дрожки.

– Я тебя подожду там на выезде, у ракиты, – шепнул он Анне. – Пройди садом.

Анна покорно кивнула, темные ее глаза покрылись влагой. Пока в столовой шел подсчет серебра, ценностей, воротников дорогих шуб, она вышла в сад.

Сад в Мартыновке находился по другую сторону дома, и это был иной мир.

Хоть и сюда доносилось хрюканье свиней, все же старый яблоневый сад, времен далеко до-мартыновских, носил облик милых русских садов – некоего скромного рая. Сейчас яблони стояли уже совсем голые. У подножия стволов чернели круги свежевскопанной земли, от них пахло терпко и прелестно. На одном аркаде сохранилось несколько бледных листиков, и на верхушке одинокое, золотистое яблочко. Изумрудно-стеклянен был вечер. Нежен, узко-серебрист месяц сквозь ветви, горек воздух. Анна шла, попирая погибшие травы.

Пройдя мимо шалаша в дальний конец, выходивший к дороге, она услыхала то медленное в вечернем воздухе позвякиванье, постукиванье, ход подкованной лошади, те мирные звуки, которые говорят о приближении друга. Никогда Трушка так не приближался. И действительно, через минуту, взбежав узенькой тропкой сквозь акации по канавке к дороге, она увидала эти простецкие дрожки, чалого коня, длинного Аркадия.

Увидев ее, он улыбнулся.

– Ты нынче не такая, как тот раз.

Анна села на дрожки боком, обняла его, прижалась щекой к его шее – ус щекотал слегка ей лоб.

– Прости меня, Аркадий, прости.

Все улыбаясь, он обернулся. Темные, сумасшедшие глаза в упор смотрели на него. Он провел рукой по ее волосам, поцеловал в лоб, сказал тихонько:

– Проводи меня до кургана. Анна молча к нему прижалась.

– Я сегодня так хотела, чтобы ты приехал… и действительно, смотрю, вы и въезжаете. Да, – прибавила она упрямо, – да, больше я не могу.

– Что не можешь?

– Не могу тут жить, не могу без тебя…

Лошадь шла шагом. Внизу, направо, выступила в лощине деревушка Мартемьяново. Там мычали коровы. Слышен был гул молотилки. По временам бич хлопал. И-о-о! И-о-о! – равномерно покрикивал погонщик. Мартемьяново уходило в голубовато-синеющий туман вечера.

Аркадий Иваныч молчал.

– Мне писали из Тулы, – сказал он, – теперь совсем скоро развод. Как получу, обвенчаемся. Я непременно хочу обвенчаться, чтобы все как следует. Будет, довольно. Хочется, чтобы так благочинно… по-настоящему. А то вот прошла жизнь, и столько зря наделано, натрепано… ужасно много…

Все так же позвякивало что-то в дрожках, лошадь медленно ступала по сухому проселку, слегка подымавшемуся. Подъехали к кургану – небольшому, ровному холму на высоком месте. Открылся далекий вид на поля, леса, овраги, взгорья. Что в этом кургане, никто толком не знал, да может быть, и ничего не было – просто сторожевая вышка, откуда наблюдали за жутким востоком, за страшной татарщиной – заревами, дымом надвигавшейся. Аркадий Иваныч остановил коня. Они слезли и сели у канавки. Солнце садилось. Тень векового кургана их одела, над его верхушкой пылали еще лучи, небо на северо-востоке было холодное, сине-стальное. К нему снизу шли яркие, густые зеленя. Их замыкал темный парк Серебряного. Белая колокольня, пересекая пейзаж, горела в последнем блеске.

– Вот там ты, – сказала Анна, – там ты живешь, твое Машистово, и там пропала моя головушка…

Она засмеялась.

– Хорошо, что пропала. Тебя тоже, наверно, скоро оттуда выгонят, это ничего, мы где-нибудь устроимся, не все ли равно. Мне с тобой хорошо. Мне с тобой очень хорошо. Но сейчас ужасно грустно.

Она опять к нему приникла.

– И все страшно… Аркадий, мне как-то очень страшно.

Аркадий Иваныч вертел в руках сухую былинку. Иногда откусывал кусочек. Он ничего ей не ответил. В пояснице начиналась вновь привычная, тупая боль.

– Нет, – сказала Анна, – если до Рождества развода не будет, я все равно к тебе сбегу. Это уж как хочешь.

Со стороны хутора на дороге показалась карфажка. Солнце село. Сизый, прохладный сумрак обозначился в лощинах. Аркадий Иваныч встал.

– Пора. Наши едут. Вот и застали темноты.

– У тебя есть с собой?..

Аркадий Иваныч похлопал по карману.

– Я приду в воскресенье.

Он обнял ее, поцеловал в лоб и сел на дрожки.

* * *

Было уже темно. С каждой минутой глубже погружалось заведение Матвея Мартыныча в первоначальную тьму, смывавшую дома, леса, людей, животных, чтобы возродить их утром. Зато на небе восставала своя краса. Зима близилась. Уже Орион выводил, еще невысоко над горизонтом, свой таинственный семисвечник. Под ним кипел вечно юный Сириус.

Сириус стрелял уже разноцветными лучами сквозь голые сучья сада, когда Анна вошла во двор. Дверь инструментального сарайчика была открыта. Там возился Матвей Мартыныч.

– Аннушка, это ты? – спросил он, услышав ее шаги.

– Я.

– Где же ты был?

– В поле.

Из-за темноты Анна не видела лица Матвея Мартыныча, передвигавшего какие-то ящики, но ее поразил изменившийся, задохнувшийся его голос, когда он почти крикнул:

– Ты все за этим Аркадием бегаешь… Я уже давно, уже с лета замечайл…

– Ну и что ж, что замечал?

Матвей Мартыныч выскочил из сарайчика.

– Ты понимай, что он бездельник, он только всю жизнь по ярмаркам ездил, на гитаре играл и любил девушек…

– Да тебе-то что? – вдруг грубо сказала Анна. – Ты чего раскипятился? Ты кто сам?