Василий Емельянов - О времени, о товарищах, о себе

• Название: О времени, о товарищах, о себе
• Автор: Василий Емельянов
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1968

Настоящая книга представляет собой первую часть воспоминаний одного из организаторов советской промышленности, известного ученого, члена-корреспондента Академии наук СССР, Героя Социалистического Труда Василия Семеновича Емельянова. Кинозрители нашей страны и за рубежом знакомы с автором по одному из больших эпизодов фильма «Русское чудо». Книга посвящена в основном тридцатым годам, когда закладывался фундамент сегодняшнего индустриального могущества Страны Советов. Рассказывает В. С. Емельянов и о более раннем периоде — работе в Баку в первые годы Советской власти, учебе в Московской горной академии, встречах с И. Ф. Тевосяном, А. А. Фадеевым, А. П. Завенягиным. С большим интересом читаются страницы, посвященные пребыванию В. С. Емельянова в 30-х годах в Германии, где он работал на заводах Круппа. Автор — человек, много повидавший на своем веку, с точным пониманием людей и событий. Поэтому за отдельными фактами, характерами, судьбами перед читателем встает огромный исторический фон, интереснейшее время первых пятилеток.

---

Это хорошо!

В течение этих двух лет я часто задерживался на заводе на сутки и даже больше. В особенности когда мы осваивали новые сорта феррохрома с очень низким содержанием углерода. Это было очень трудным делом. Процесс не ладился. В какой-то бригаде, вероятно, нарушалась технология. Нужно было установить, кто нарушает и что именно. Я решил сам просмотреть работу всех бригад. Ведь я одно вижу, а другой — другое. Если кому-либо поручить, он сможет и не заметить то, что вижу я, так же как и я могу не обратить внимание на то, на что другой обращает. Ничего не случится, если пробуду у печи сутки. Нет, не сутки, ведь надо пробыть во всех четырех бригадах, каждая работает по восемь часов — это тридцать два часа нужно будет пробыть у печей и поймать в конце концов то, что ускользает от нашего внимания.

…Сменились уже три бригады и вернулась в цех опять первая, а я все находился у печи.

Еще не принимая смены, ко мне подошел бригадир и с какой-то особой нежностью в голосе спросил:

— А вы совсем не уходили? Так и свалиться можно.

Мы вам сейчас лежак принесем к печи. Вы хоть немного прилягте. Если заснете, мы вас разбудим. Слово вам даю, что разбудим.

Эта человечность и какая-то особая теплота трогала до глубины сердца, и хотелось сделать все, чтобы быть достойным такого отношения.

Производственный план 1936 года закончили досрочно со значительным перевыполнением. Все были довольны и успехами на производстве, и всеми условиями как дома, так и на работе. На заводе велось интенсивное жилищное строительство, большинство работающих было неплохо устроено, и открывались перспективы дальнейшего улучшения жилищных условий. Коллектив был крепко спаян общими интересами большого, нового производства.

Празднование Нового года решили провести всем инженерно-техническим коллективом вместе. Такие встречи мы проводили уже не раз, и на заводе действовал неписаный закон. Если директор мог позволить себе на вечере немного выпить, технический директор в этот вечер ни капли спиртного в рот не брал. Если на вечере выпивал главный механик или главный энергетик завода, то их заместители не притрагивались к рюмке. Все чувствовали ответственность за дела на заводе, и кто-то из руководства должен был быть готовым руководить производством.

Кстати сказать, среди руководящих работников завода никто не имел пристрастия к спиртному.

В этот новогодний вечер дежурными по заводу был я вместе с заместителем главного механика Сюткиным. Сюткин был очень интересный человек. Большого роста с красивой окладистой русой бородой и правильными крупными чертами лица, он напоминал мне былинного русского богатыря. Спокойный и сильный человек — Сюткин уже самой своей внешностью внушал доверие. Он обладал большими природными способностями и богатым жизненным опытом.

Как-то, рассказывая о своем детстве, он поведал мне о том, что за всю свою жизнь в школе был всего один день и выучился грамоте дома самоучкой. В день начала занятий в школе, когда он вернулся с первых уроков, отмечая начало его учения, домашние устроили праздничный чай и опрокинули на него самовар с кипятком. Он долго проболел и после этого уже в школу не пошел.

Итак, на этот вечер в «горячем резерве», как это называлось, были мы с Сюткиным. И вот, когда мы сидели за новогодним столом в клубе завода, ко мне подошел Сюткин и, чтобы не расстраивать других, наклонившись, тихо сказал:

— На заводе авария. Только что звонили, надо ехать. — И мы вместе с Сюткиным вышли из-за празднично убранного стола.

— В чем дело? — на ходу спросил я Сюткина.

— По всей видимости, прорвало магистральную трубу, питающую завод водой. Я звонил на насосную станцию, у них все в порядке, все насосы работают, а на печах воды нет. Что же еще может быть? Надо ехать на линию. Все печи отключены.

Водоснабжение для ферросплавного завода было так же важно, как и электроснабжение. При ограничении в подаче электроэнергии, так же как и при недостаче воды, мы вынуждены были отключить часть электропечей.

Мы поехали к месту, где проходили магистральные трубы водопровода.

Стояла лунная ночь. На небе ни облачка, и в чистом морозном воздухе особенно ярко светили звезды. Мороз достигал тридцати двух градусов.

Когда мы подъехали к месту аварии, перед нашими глазами открылась фантастическая картина. В месте соединения двух труб пробило прокладку, и фонтан воды под большим напором бил вверх на высоту нескольких десятков метров и падал в сторону железнодорожной ветки, по которой доставлялся уголь на районную электростанцию. Падающие струи воды немедленно замерзали, образуя нагромождения льда причудливой формы. Была серьезная опасность, что лед перекроет полотно железной дороги и прекратится подача угля на станцию. Тогда авария примет районный масштаб.

Сюткин сразу оценил опасность и крикнул шоферу:

— Топор!

У каждого шофера на заводе в багажнике всегда лежал топор.

«Зачем ему топор?» — мелькнуло у меня.

— Скорее топор, — повторил Сюткин, обращаясь к замешкавшемуся шоферу.

Выхватив из рук шофера топор, он подбежал к поленнице дров и быстро затесал одно из полен на конус и бросился к бьющему фонтану. Сильным ударом обуха Сюткин вогнал клин в щель, из которой била вода, и течь прекратилась.

Весь мокрый, с сосульками замерзшей воды на бороде и бровях — он был похож на какого-то сказочного деда-мороза из детской сказки.

Сюткин снял шапку, вытер варежкой лицо и, улыбаясь, сказал:

— Ну вот, теперь можно и обсуждать, как аварию ликвидировать будем. Теперь для рассуждений у нас есть время. Печи-то включать можно, — сказал он мне.

Мы пошли на завод к печам. Сюткин быстро разработал план аварийных работ, дал необходимые указания ремонтникам и потом предложил мне вернуться в клуб.

— Вы идите, а то волноваться будут — весь праздник им испортим. Теперь никакой опасности нет. А я пойду переоденусь.

В интенсивной деятельности протекала жизнь, и один день не был похож на другой.

В течение 1936 года завод нередко навещали разного рода делегации. С завода Круппа прибыла небольшая группа специалистов. Одного из них — Кютнера — я знал лично, мы с ним встречались в Эссене. Они побывали не только на заводе, но и в окрестностях Челябинска. Когда мы подошли к берегу озера Смолина и Кютнер увидел на нем плавающих диких гусей, он буквально замер от удивления.

— Неужели это на самом деле дикие? — спросил он меня. (Кютнер был охотником.) — Признаться, когда вы мне рисовали эти картины Челябинска там у нас, в Эссене, я не верил, что здесь, на окраине большого города, может быть нечто подобное.

Завод посетила группа работников из профсоюзов Чехословакии. Прибыли комбайнеры из Кустаная. Многие из делегаций мне приходилось сопровождать по заводу и знакомить с производством.

Один из комбайнеров по дороге, когда мы шли от заводоуправления к плавильному цеху, рассказывал мне о трудностях работы на комбайне:

— Машина грохочет, кругом пыль летит, а солнце жарит, глаза пот застилает, а ее, машину-то, вести надо, глаз от нее отводить нельзя.

Когда же мы поднялись на площадку печи и он увидел ослепительно белое пламя ревущих вольтовых дуг и снующих около них в валенках и войлочных шляпах рабочих, которые железными прутьями шуровали в печи, мой рассказчик замолк.

Он не сводил глаз с тех, кто уверенно орудовал около печей, управляя потоком расплавленной массы металла и шлака.

При выходе из цеха он спросил меня:

— Они все время вот так и работают?

— Да, все время.

— А я думал, что труднее нашего дела нет ничего на свете.

Комбайнер долго еще оглядывался назад — туда, где среди огненной стихии ревели электропечи, а около них двигались люди.

…Один из членов чехословацкой делегации, посетившей завод, — старый, высокий и худой литейщик сказал мне, когда мы закончили осмотр цеха:

— А в других странах такие заводы не показывают. Таких заводов в мире не много. Никто не хочет делиться секретами своего производства, а вы вот показываете.

Потом мы пошли осматривать жилые дома. Старик литейщик из Чехословакии обращал мое внимание на каждую деталь, не упуская из виду ни одну мелочь.

Кое-что ему явно не нравилось.

— А вот так мы уже у себя в Чехословакии проводку больше не делаем. Она у вас идет на роликах по стенам, а мы ее утапливаем в стены, и на стенах ничего не болтается, все спрятано. Зачем вы так делаете?

И мне стало как-то не по себе и от его вопроса и от пристального осуждающего взгляда.

Потом он подошел к окну, посмотрел на форточку и сделал новое замечание:

— Вертушки эти тоже плохие, их надо вам заменить.

И я чувствовал, что эго говорит со мной не представитель другой страны, а свой человек, которому дорого все, что делается у нас, что он печется о том, чтобы из нашей страны не ушли секреты производства, а качество нашего строительства и всего того, что мы делаем, было бы отличным.