Василий Емельянов - О времени, о товарищах, о себе

• Название: О времени, о товарищах, о себе
• Автор: Василий Емельянов
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1968

Настоящая книга представляет собой первую часть воспоминаний одного из организаторов советской промышленности, известного ученого, члена-корреспондента Академии наук СССР, Героя Социалистического Труда Василия Семеновича Емельянова. Кинозрители нашей страны и за рубежом знакомы с автором по одному из больших эпизодов фильма «Русское чудо». Книга посвящена в основном тридцатым годам, когда закладывался фундамент сегодняшнего индустриального могущества Страны Советов. Рассказывает В. С. Емельянов и о более раннем периоде — работе в Баку в первые годы Советской власти, учебе в Московской горной академии, встречах с И. Ф. Тевосяном, А. А. Фадеевым, А. П. Завенягиным. С большим интересом читаются страницы, посвященные пребыванию В. С. Емельянова в 30-х годах в Германии, где он работал на заводах Круппа. Автор — человек, много повидавший на своем веку, с точным пониманием людей и событий. Поэтому за отдельными фактами, характерами, судьбами перед читателем встает огромный исторический фон, интереснейшее время первых пятилеток.

---

У Круппа иногда нельзя было получить нужную консультацию, да кроме того, и атмосфера в Вецларе была более дружественной и простой, без формальностей и натянутости, которые нередко имели место у Круппа.

— Wir sind einfache Leute[77],— часто можно было слышать здесь.

Во время одного из посещений Вецлара у меня возникла необходимость получить консультацию у доктора Кубаста. Когда я вошел к нему в лабораторию, он диктовал что-то секретарю. На письменном столе перед ним лежали напильники. Часть была сломана, и я видел конусное сечение излома. Кубаста поднялся со стула и, пожимая мне руку, сказал: «Прошу вас садиться. Разрешите мне закончить письмо, и мы с вами займемся», — и стал диктовать дальше:

— Рекомендованный нами режим термической обработки и закалочная среда — масло — правильны. Трещины, которые у вас возникают при термической обработке, объясняются тем, что вы неправильно опускаете напильники в масло. Вы опускаете их узким краем, а нужно — обушком. Если вы это сделаете, трещины у вас исчезнут. С уважением — Кубаста.

Секретарь-стенографистка забрала свои записи и вышла из кабинета.

— Кому это вы пишите о трещинах? — спросил Кубасту я, с которым у меня были очень хорошие отношения.

— В Ленинград. Мы поставили туда одному из ваших заводов инструментальную сталь для изготовления напильников и получили письмо, что у них при закалке получаются трещины. Мы с этим уже встречались раньше, на одном из немецких заводов. В Ленинграде делают ту же самую ошибку.

— Вы давно из Ленинграда вернулись? — спросил я Кубасту.

— Я там не был. Почему вы думаете, что я ездил в Ленинград? Я вообще в Советском Союзе никогда не был.

— А как же вы узнали, как опускают на ленинградском заводе напильники в закалочную ванну? Что, они так подробно вам обо всем написали?

— Нет, они нам вообще ничего не сообщили. У нас на заводе был один из приемщиков Советского торгового представительства, принес нам вот эти напильники с трещинами и сказал, что мы, по всей видимости, сообщили неправильный режим термической обработки стали, поставленной нашим заводом в Ленинград.

— Значит, он вам рассказал, как на заводе производят закалку напильников.

— Нет, приемщик нам тоже ничего не рассказывал. Я его пытался расспросить, но он сам ничего не знал, — улыбаясь, произнес Кубаста.

— Откуда же вам известна такая мелкая деталь технологии? Ведь на ней вы строите все свое заключение, — спросил я вновь Кубасту.

— О, об этом мне сами напильники рассказали. Вот смотрите, — и Кубаста протянул мне один из концов сломанного им напильника. Вы только взгляните на излом, и вам сразу же все станет ясно.

На меня пристально смотрели умные глаза доктора Кубасты. Я взял протянутую мне половинку напильника и стал внимательно рассматривать излом, но ничего не видел.

— Мне этот излом ни о чем не рассказывает, — возвращая кусок напильника, признался я.

Кубаста подошел ко мне и сказал:

— Видите, тонкий край напильника прокален насквозь.

А «одетый край» — обушок — имеет только тонкую рамочку прокаленного металла и «сырую» сердцевину. Это происходит оттого, что с высокой температурой на вашем Ленинградском заводе напильники опускают в масло тонким концом. Если они будут делать наоборот, тогда толщина прокаленного слоя у обушка будет больше, а тонкий край не будет прокаливаться насквозь. Трещины исчезнут, и напильники будут обладать необходимым сочетанием свойств.

Я внимательно слушал объяснения Кубасты и думал о том, как много мы еще должны здесь изучить.

По совету Кубасты на заводе в Вецларе я проделал небольшую исследовательскую работу о марганцевистой стали, напечатанную позже в журнале «Качественная сталь».

…В горнорудной и угольной промышленности используется значительное количество стали для изготовления буров. Эта сталь изготовляется в форме длинных штанг круглого, квадратного или шестигранного сечения. В центральной части каждой штанги имеется небольшое отверстие, идущее по всей ее длине.

Такую сталь наши заводы не изготовляли, ничего не знали о технологии ее производства. Никто не представлял себе, как можно сделать небольшую сквозную дырку по всей длине штанги, достигавшей двенадцати-пятнадцати метров. Полую буровую сталь мы покупали в Германии и Швеции, платя большие деньги.

Для изучения технологии производства такой стали на практику были направлены инженеры Зыбин и Пьянов. Изучая это производство на заводе в Вецларе, мы обнаружили большой архив, в котором были собраны многочисленные материалы о всех этапах, через которые прошло это производство на заводе.

Материалы архива помогли понять и осмыслить каждую производственную операцию.

Позже результаты изучения производственного процесса по изготовлению полой буровой стали нами были опубликованы в том же журнале «Качественная сталь» и сделались достоянием советской инженерной общественности.

Мы чувствовали, как каждый день пребывания на заводе давал нам новые сведения из того опыта, который за многие десятилетия накопился здесь. Мы научились видеть то, чего ранее не замечали.

Где же Гейне!

Старинный патриархальный город Вецлар с узкими улочками и островерхими крышами жил тихой размеренной жизнью и хранил запахи и колорит прошлых эпох.

Здесь когда-то жил Гёте, и его домик был превращен в музей. К музею Гёте вела такая узенькая улочка, что двоим на ней нельзя было разойтись — один должен был становиться спиной к стене и пропускать встречного.

В центральной части города находились небольшая площадь и на пей «Kosaken Brunnen» («Казачий колодец»).

— Откуда это название? — спросил я как-то Гамельчека.

— Во время войны с Наполеоном сюда, в Вецлар, преследуя наполеоновскую армию, заходили русские казаки и водой из этого колодца поили своих коней.

А недалеко от гостиницы «Дейчлянд» был небольшой скверик, в котором на каменном пьедестале стоял белый гипсовый бюст Гейне. Я иногда заходил сюда и неизменно останавливался у памятника, садился на находившуюся рядом скамеечку и читал газеты.

Прошел 1932 год и наступил 1933-й. К власти пришел Гитлер. Грязные волны поднявшей голову реакции докатились и до тихого Вецлара. Когда весной 1933 года я приехал в город и, как всегда, остановился в гостинице «Дейчлянд», то почувствовал по каким-то еле уловимым признакам те изменения, которые произошли и здесь. Хозяева гостиницы знали меня и всегда радушно встречали. Знаки внимания и заботы я видел во всем. Мне всегда отводили наиболее спокойную комнату. На столе появлялась вазочка с домашним печеньем, а утром в щель между дверью и полом мне подсовывали местную газету.

На этот раз я почувствовал какую-то тревогу в голосе хозяина и увидел беспокойные огоньки в его тоскливых глазах. Казалось, они, эти глаза, говорили: зачем вы сюда приехали? Ну, разве вы не видите, что здесь происходит!

Когда я собирался спуститься на первый этаж и пообедать (время было обеденное), ко мне в номер зашел хозяин и сказал:

— Может быть, вам лучше пообедать в номере?

— Зачем же я буду обедать в номере? Спущусь в ресторан.

Хозяин, волнуясь и запинаясь, сообщил мне, что в ресторане находится большая группа штурмовиков. Они горланят песни и так шумят, что там трудно будет кушать.

— Если не хотите обедать в номере, я вам могу накрыть в отдельной комнате, примыкающей к ресторану, у меня есть такая. Но лучше все же в ресторан не ходите, — умоляюще произнес он.

Весь вечер снизу доносились страшный гогот и песни. А на следующий день рано утром я прошел в скверик к памятнику Гейне. Я с юношеских лет полюбил этого замечательного поэта и много раз перечитывал его произведения как в переводах, так и в оригинале. Приезжая в Вецлар, я всегда проходил к памятнику. Для меня стало потребностью побывать с Гейне.

Обычно еще издали я различал белоснежный бюст поэта. Но на этот раз я его не видел.

Где же Гейне?

Когда я подошел ближе, то убедился, что на пьедестале бюста не было — он лежал в осколках рядом на тропинке. Мне больно было смотреть на эти осколки. Казалось, что здесь лежит не гипсовый бюст, а разбитая голова самого поэта. Я наклонился и стал собирать с тропинки кусочки гипса и складывать их к подножию памятника.

Я совершенно не думал в тот момент, что меня могут обвинить во вмешательстве во внутренние дела страны. В голове была только одна мысль — нельзя допустить, чтобы осколки разбитого Гейне топтали чьи-то сапоги.

Я не заметил, как ко мне подошел старик немец. Од остановился, опираясь на сучковатую палку, потом нагнулся и также стал собирать кусочки гипса, складывая их туда же, куда складывал я. Старику трудно было нагибаться и, опираясь на свою палку, он чуть было не упал. Когда все осколки были подобраны, мы почти одновременно стряхнули пыль с ладоней рук, и наши глаза встретились. В глазах старика отражались теплота и грусть. Он хотел что-то сказать, но только пожевал губами. Глаза его увлажнились, и по щеке быстро пробежала крупная одинокая слеза.