Оскар Хавкин - Моя Чалдонка

• Название: Моя Чалдонка
• Автор: Оскар Хавкин
• Издательство: Амурское книжное издательство
• Жанр: Детская проза
• Год: 1963

Великая Отечественная война. Из маленького забайкальского поселка на реке Чалдонке один за другим уходят на фронт мужчины. А жизнь не останавливается; день и ночь, до самого ледостава, намывают золото драги, месяцами не выходят из тайги охотники. Женщины и подростки заменили мужей, отцов и братьев. Однако работа для победы — этого слишком мало для двух школьных приятелей — Димки и Веньки. Они хотят сами сражаться с фашистами и решают бежать на фронт. Об их приключениях и о других событиях в таежном поселке, о дружбе и мужестве рассказывает эта повесть, написанная известным детским писателем Оскаром Адольфовичем Хавкиным.

---

Оскар Адольфович Хавкин Моя Чалдонка

Памяти брата

Наши дети — всегда граждане

А. Макаренко

1

— Чтоб ты сгинул, идол головастый! Пропади с глаз моих!

Паренек лет тринадцати, выскочив за двери, в одну секунду перемахнул через перила крыльца. Вслед ему полетели стопка книг и тетрадей, перехваченных резинкой, и большой мужской картуз без козырька. Паренек ухитрился поймать и то и другое на лету. Проведя рукой по заросшему затылку и показав язык притворенной двери, паренек завернул за угол и присел на завалинку.

Дверь снова открылась, и на крыльцо вышла высокая, худая женщина в распахнутой телогрейке и сбившемся набок платке.

— Дима! — пронзительно позвала она. — Димка!

Мальчик не отозвался. Женщина махнула рукой и вернулась в дом, сердито хлопнув дверью.

Дима же нахлобучил картуз, сдунул с книг крупицы серой земли и поглядел по сторонам. Холодно и ярко светило осеннее солнце. Словно охотничьи костры, горели багряно-желтые сопки. С южных хребтов набегал ветерок, играя листьями деревьев: пожелтевшими листьями берез и еще зелеными — тополей. Кое-где оборванные ветром листочки скакали по сухой земле бойкими воробьиными, стайками, шуршали, шелестели, перешептывались. Хорошо им — никаких забот, никаких обязанностей: дров не колоть, печки не топить, к урокам не готовиться. Только мчаться себе под ветерочком, не ведая куда — то ли к приисковой площади, то ли к берегу Черного Урюма.

Сегодня Дима опять ничего не сделал по хозяйству, даже воды не поставил вскипятить. Думал, что успеет, и не успел. Мать прибежала на перерыв — голодная, злая, давай хвататься то за чайник, то за топор, то за сковородку: «Где ты опять, апчутка окаянный, прошлялся все утро? Эх, гром тебя расшиби!»

Пятый класс занимается во вторую смену. Дима остался в пятом на второй год. Как это случилось, вспоминать неохота. Сам не заметил, пробегал — и все. Разве он знал, что война будет? Что отца на фронт возьмут? Что мать дом забросит?

Хриплый, протяжный гудок прерывает его мысли — знакомый с детства голос электростанции. Белый пар с силой вылетает из высокой железной трубы и расплывается облачком в синем небе. Сейчас мать сломя голову побежит обратно на базу. Лучше не попадаться ей на глаза. И давно пора Веньку Отмахова вызвать — дело к нему есть.

Дима Пуртов быстро спустился к берегу Урюма, пролетел меж низеньких бревенчатых стаек [1], меж сараюшек, обитых ржавым железом и кусками выцветшего на солнце толя, и вот он уже в маленьком палисаднике дома Отмаховых.

Здесь, за оградкой, высоченные подсолнухи ссутулились под тяжестью широких и толстых шляпок; тонкохвойные молодые листвянки светились нежной голубизной; среди сухого осеннего разнотравья белели поздние астры.

Дима заглянул в единственное оконце, выходившее в палисадник.

Веня Отмахов сидит за квадратным столиком у самого окошка. Склонив кудрявую голову, он старательно обертывает в газетный лист толстую истрепанную книгу. Слева от Вени лежит груда уже обернутых учебников, справа — старые газеты, полоски и треугольники нарезанной бумаги, большие темные ножницы.

В глубине комнаты на длинном и широком сундуке спит, накрывшись черной овчиной, дядя Яша. Он лежит лицом к переборке, и Дима видит кончик белого уса, крепкий коричневый затылок, длинные серебряные волосы. На табурете, рядом с сундуком, — деревянный протез. Когда-то дядя Яша работал отпальщиком на руднике, подрывал взрывчаткой породу. Замешкался во время взрыва, и ему оторвало ногу. А все равно, и на протезе в тайгу уходит — вон на волчьей шкуре, прикрывшей дощатую переборку, и ружье, и патронташ, и полевая сумка.

Дима, приблизив лицо к окну, тихонько свистнул.

Веня выпрямился, посмотрел в окошко. Оглянулся в сторону спящего, бесшумно положил учебник и тихонечко вылез из-за стола. Сплюснув нос о стекло (нос побелел, как обмороженный), округлив глаза, Веня знаками вопрошал: «Что тебе? Что случилось?»

«Выходи!» — повелительно махнул рукой Дима.

Веня почесал пальцем кудряшки у виска и снова оглянулся на сундук. Овчина мерно подымалась и опускалась. Ночью дядю Яшу подняли стуком в дверь: «Э-гей, плотники! Авария! Драга тонет!» Оказалось, понтон камнем прошибло. Ну, дядя Яша живым манером — на Верхний Стан — пробоину эту дощатым пластырем закрывать. Пока пуда, пока обратно, ночь и прошла! Теперь дядя Яша долго отсыпаться будет.

Веня повесил ножницы на гвоздик у окошка, убрал газетные лоскуточки и стал складывать в сумку тетради и учебники.

За Димкиной спиной кто-то легко и осторожно шорохнулся в траве.

— Чернобоб!

Черный до смоляного блеска песик выпрыгнул из кустов. Припадая на передние лапы и отрывисто, притворно-сердито тявкая, он заплясал вокруг мальчика.

Дима сорвал с головы картуз и перекинул через оградку палисадника:

— Ищи!

Чернобоб почти с места перемахнул метровую изгородь и тотчас вернулся с картузом в зубах. Он курлычисто рычал, притворяясь, что не хочет отдавать находку. Увидев Веню, Чернобоб отпустил картуз и бросился к хозяину.

— Дядя Яша заругает, что без обеда, — проговорил Веня. — Отстань, Чернобоб, довольно!

— Подумаешь, важность — без обеда! — ответил Дима, нахлобучив на голову изжеванный Чернобобом картуз, и дробно щелкнул по Вениной сумке. — Чего глядишь баранухой? Пойдем-ка, скажу кой-чего! Давно собираюсь.

— Ну? — Венины глазки заблестели, но он солидно сказал: — Тогда пойдем.

Мальчишки закоулками, мимо стаек, мимо загородок прошли от реки к глухой кирпичной стене механических мастерских. Лицевой стороной мастерские выходили на Партизанскую.

— Ну, говори же! О чем хотел? — Солидность оставила Веню, и он от нетерпения перескакивал с ноги на ногу.

— Ты вперед скажи: не струсишь?

— Я? Ты что! Хочешь, честное пионерское дам?

— Вот еще! Ты же не пионер!

— Ну и что ж, слово-то крепкое!

— Смотри, Венька, я когда дружу, знаешь, как верю! А уж если продать… — Дима заговорил почти шепотом: — Знаешь. Венька, надоело мне тут. Подамся я отсюдова.

Веня застыл, стоя на одной ноге.

— Куда? Ты что?

— Куда? — Дима моргнул рыжеватыми ресницами. — Знаю — куда! Погоди, идет кто-то!

Дима выглянул из-за угла мастерских.

— Учителки! — с досадой сказал он. — Пусть себе пройдут.

Вверх по Партизанской, к приисковой площади, шли старшая вожатая Тоня Рядчикова и новая учительница арифметики. Тоня — та, как всегда, в синей спортивной блузе, в синих брюках. Спортсменка лучшая в районе! В волейбол когда играет, так мяч подаст — только голову береги. И диск да-алеко бросает. На лыжах хорошо ходит, из малопульки метко бьет… Не идет, а летит, будто против ветра. Тонкая, а крепкая, и волосы, как у мальчишки, коротко остриженные и ничем не прикрыты, хотя и морозец.

Новая учительница одета по-городскому: и жакет и юбка одинаковые — светло-серые, в голубую полоску. Еще туфельки на высоких каблуках и чулочки тоненькие-тоненькие. А сама, хотя и не очень высокая, но собою солидная, волосы длинные — по плечи; идет и встряхивает ими, будто мешают.

— Я бы в-все равно с ним вместе! — Антонина Дмитриевна чуть запиналась. — Я выносливая… Все равно ушла бы, ни за что бы с ним не рассталась! Не верите?

Она остановилась. Остановилась и новая учительница.

Дима сплюнул со злости: стали, загородили дорогу!

— Что же вам помешало? — спросила учительница арифметики.

— Б-брат у меня, Степушка, во втором классе.

«О ком это она? — подумал Дима. — «Все равно с ним вместе ушла бы». И мгновенно сообразил: да, конечно, об Алексее Яковлевиче! Он и Тоня вместе всегда ходили — и в школу и с уроков.

— Ну, говори же, — затеребил его Веня, — они уже вон где, у площади.

Со стороны южных сопок донеслись пыхтящие звуки, будто кто-то отдувался, взбираясь на высоту, и рядом с пыхтеньем — стукотня вагонных колес: ток-чок, чок-ток. Тонко и торопливо просвистел гудок паровоза. Черно-серый дым застлал пестрые склоны сопки: из туннеля вышел поезд.

— Опять эшелон!

Веня, играя пульками ремешка, следил за вереницей красных коробочек и тонких, как карты, площадок, скользивших у подножия сопки, — на запад…

— Двенадцатый с утра, и все больше платформы. Танки тяжелые, самолеты…

— Отсюда, что ли, видишь? Ну, ты и глазастый, Димка!

— Я-то уж знаю. Не заврусь, как ты!

Димины узковатые глаза под тяжелым нависшим лбом были устремлены в сторону разъезда. Он подбросил в воздух сверток с книгами, ловко поймал:

— Давай к поезду. Может, остановится?

— Ну и что? Ты скажи, что надумал-то!

— Говорят тебе, давай к поезду!