Гюи Шантеплёр - Невѣста „1-го Апрѣля“

• Название: Невѣста „1-го Апрѣля“
• Автор: Гюи Шантеплёр
• Издательство: Русское Книжное Товарищество "Деятель"
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1913

Роман о любви. История, которая началась с невинной шутки, а закончилась трепетной любовью.

---

Они завернули въ ул. Божонъ и остановились передъ домомъ, въ которомъ жилъ Мишель.

— Съ удовольствіемъ, — отвѣтилъ Даранъ.

Но это отступленіе измѣнило не надолго теченіе его мыслей.

— Я въ зтомъ сознаюсь, — началъ онъ вскорѣ опять. — Если существуетъ человѣкъ, котораго мнѣ трудно представить себѣ въ неблагодарной роли жениха, то это именно ты. Самое лучшее было бы, я думаю, чтобы нашлась молодая дѣвушка, довольно смѣлая и достаточно влюбленная, чтобы ухаживать за тобой и сдѣлать тебѣ предложеніе… Да… тогда, я тебя знаю, ты такъ добръ, ты такъ боишься причинить кому бы то ни было малѣйшее огорченіе, что, когда бы она тебѣ сказала: „я васъ люблю, хотите на мнѣ жениться?“ ты никогда не имѣлъ бы мужества отвѣтить: „нѣтъ…“и ты былъ бы счастливъ помимо своей воли.

— Конечно… Такъ какъ она дѣйствительно была бы обольстительна эта молодая дѣвушка, довольно смѣлая и достаточно влюбленная… Если бы ты видѣлся съ Колеттой, я могъ бы подумать, что она тебя подговорила, — продолжалъ Треморъ, отворяя дверь въ курительную, чтобы пропустить туда неугомоннаго увѣщателя. — Она какъ разъ мнѣ писала третьяго дня то, что ты мнѣ говоришь сегодня. Но, садись здѣсь…

— Г-жа Фовель — женщина съ большимъ здравымъ смысломъ.

— Бѣдная Колетта, — шутливо вздохнулъ Мишель. — Вотъ комплиментъ, который ей покажется новымъ. Чего тебѣ, сигаръ или папиросъ?

— Пожалуйста, сигару… А что, если даже этотъ комплиментъ дѣйствительно новъ, если здравый смыслъ не столь привыченъ м-мъ Колеттѣ, если она его обрѣла внезапно, вслѣдствіе геніальнаго наитія, изъ любви къ тебѣ? Матери, сестры, супруги, любящія женщины имѣютъ подобныя вдохновенія. Что-жъ, твоя прелестная сестра предлагаетъ тебѣ невѣсту?

— Конечно.

— Отлично! — воскликнулъ Даранъ, зажигая сигару съ удовлетвореннымъ видомъ. — А я ее знаю?

Этотъ разъ Мишель разразился очень искреннимъ, звучнымъ смѣхомъ, преобразившимъ его физіономію. Стоя, прислонившись къ камину, съ папироской въ рукѣ, онъ казался въ эту минуту особенно моложавымъ.

— Да, ты ее знаешь, конечно… Только не знаю, помнишь ли ты ее, это — миссъ Джексонъ, отдаленная кузина, внучка моей тетки Регины… Миссъ Джексонъ пріѣзжала въ Парижъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ, чтобы изучить французскій языкъ, и мы обѣдали съ ней, ты и я, у моей сестры; ты былъ тогда поглощенъ твоими археологическими изысканіями, ты разсказывалъ весь вечеръ о раскопкахъ и старыхъ обломкахъ и… кажется, твое краснорѣчіе усыпило молодую особу.

Даранъ смѣялся отъ всего сердца.

— Я помню, — сказалъ онъ, — маленькая Анна или Жанна… блондинка, нѣжный ротикъ которой не сказалъ ничего особеннаго, но опущенные глаза и вздернутый носикъ были чертовски говорливы. Ну, слушай, вѣдь она прехорошенькая, это дитя… Ты уже имѣлъ разъ дѣло съ скороспѣлой плутовкой…

Не обращая вниманія на нетерпѣливый жестъ Мишеля, Даранъ продолжалъ спокойно:

— Ты имѣлъ дѣло съ скороспѣлой плутовкой, и это отбило у тебя охоту къ браку. Однако, такъ какъ ты честный малый, я никогда не слышалъ отъ тебя вывода, будто, благодаря тому, что тебя обманула нечестная женщина, земля населена однѣми только измѣнницами. Этой барышнѣ не удалось отнять у тебя уваженія къ женщинѣ, и я привѣтствую твой здравый смыслъ; притомъ, развѣ у тебя нѣтъ восхитительной сестры, можетъ быть немного взбалмошной, занятой бездѣлушками, но доброй и честной женщины, которая пошла бы въ огонь ради своего мужа, своихъ дѣтей или тебя!… Что бы тебѣ жениться? Ахъ! Это такъ просто; нужно, чтобы прелестная молодая дѣвушка тебя полюбила…

— Очень просто, — пробормоталъ Мишель.

И онъ пожалъ плечами.

— Конечно, очень просто, — повторилъ Даранъ, пожимая также плечами. Очень хорошо быть скромнымъ, но не слѣдуетъ ничего доводить до крайности… и затѣмъ, ты мраченъ, ты сомнѣваешься въ себѣ, у тебя горе, ты имѣешь видъ героя романа… вотъ, что воспламеняетъ воображеніе молодой дѣвушки!

Треморъ сѣлъ съ видомъ унынія. Этотъ разговоръ, начатый шутливо, становился для него тягостнымъ.

— Это — твое быстро воспламеняющееся неосуществимымъ воображеніе, мой бѣдный другь… — воскликнулъ онъ; — нѣтъ, я не герой, но только бѣдный человѣкъ, не понимающій самъ себя хорошенько и котораго другіе совсѣмъ не понимаютъ, а это такъ тоскливо: быть не понятымъ! Мнѣ кажется, я родился съ больнымъ сердцемъ; нѣкто взялъ на себя трудъ растравить рану, теперь она излѣчена, но страданіе меня страшно измѣнило. Я не злой; страданіе другого для меня мучительно, ты правъ. Однако, я жестокъ, ревнивъ, грубъ. И затѣмъ со мной трудно жить, я ожесточенъ. Герою романа дозволительно иногда убивать, но никогда не быть въ дурномъ расположенiи духа… я часто бываю въ дурномъ настроеніи…

Мишель два раза прошелся большими шагами по комнатѣ, бросилъ въ каминъ свою папироску и сѣлъ снова.

Спустя минуту, Даранъ возобновилъ разговоръ:

— Однажды ты мнѣ объяснилъ, что такое палимпсестъ [11], и я эту мелочь запомнилъ. Ты мнѣ напоминаешь этотъ палимпсестъ. То, что видишь въ тебѣ, это не то, что было твое „я“ первоначально. Необходимо выявить въ тебѣ другой текстъ, другое содержанiе, скрытое отъ взоровъ уже долгіе годы подъ тѣмъ, который ты даешь прочитать каждому.

— Ты прекрасно знаешь, какую бы прочли исторію, — замѣтилъ горестно Мишель.

— Не нашлось ли бы тамъ подъ этой исторіей еще третьяго текста? Мишель, мнѣ бы очень хотелось, чтобы какой нибудь маленькій палеографъ, очень смышленый, смогъ бы пробудить въ тебѣ не того человѣка, какимъ сдѣлала тебя Фаустина Морель, но то дитя, которое я хорошо зналъ, работника, энтузіаста, поэта, серьезнаго юношу, слишкомъ даже серьезнаго, черезчуръ нелюдимаго, но такого добраго, такого нѣжнаго, такого довѣрчиваго, то прелестное существо, сердце котораго всегда оставалось бы совершенно открытымъ, умъ котораго расцвѣлъ бы пышно, если бы онъ могъ встрѣтить кроткую и искреннюю любовь, найти спокойную и трудолюбивую жизнь, къ которымъ онъ стремился. Ахъ! я тебя увѣряю, при небольшомъ усиліи, но большой любви, мы обрѣли бы его вновь, моего прежняго маленькаго друга.

Мишель покачалъ головой.

— Еще одна иллюзія, — сказалъ онъ.

Онъ пошелъ въ уголъ комнаты, взялъ съ этажерки изъ американскаго дерева флаконъ оригинальной работы, налилъ мадеры въ рюмку и поднесъ ее Дарану.

— Въ добрый часъ! — одобрилъ этотъ, — это не мой эликсиръ.

Затѣмъ, какъ если бы наслажденіе отвѣдать очень стараго и душистаго вина дало ему живѣе почувствовать гармоничную прелесть окружавшихъ его предметовъ, онъ сталъ оглядывать комнату, въ которой его такъ часто принималъ Мишель.

Теплый свѣтъ, струившійся сквозь большія стекла, таинственный, священный, какъ бы исходившій изъ стариннаго раскрашеннаго молитвенника или книги легендъ, оживлялъ увядшую красоту старинной парчи и потемнѣвшую позолоту рамъ и золотыхъ и серебряныхъ вещей, окружалъ атмосферой старины, пышности и вмѣстѣ съ тѣмъ сосредоточенности, мебель итальянскаго стиля XVI столѣтія. На мольбертѣ голова Христа, геніальный набросокъ, приписываемый Леонардо-да-Винчи и найденный Треморомъ у торговца старьемъ въ Болоньѣ, съ устремленными на что-то невидимое, полными непостижимаго, глазами.

— Красиво, очень красиво здѣсь, мой милый Мишель! Что это? Что-то новое — это расшитое церковное облаченіе, которое ты задрапировалъ тамъ подлѣ тѣхъ кинжаловъ. Какая дивная работа! воскликнулъ коллекціонеръ, поднимаясь со стаканомъ въ рукахъ, чтобы подробно разсмотрѣть золотые цвѣты ризы.

Затѣмъ онъ опять подошелъ къ Мишелю и, стоя передъ нимъ, продолжалъ восхищаться:

— Очень хороша твоя башня слоновой кости! Ни одной погрѣшности въ деталяхъ стиля этой мебели, этихъ мелкихъ сокровищъ, собранныхъ знатокомъ, ни одной ошибки вкуса въ утонченномъ капризѣ фантазіи, находившей удовольствіе окружить ихъ всѣмъ этимъ новѣйшимъ, искусно скрытымъ, комфортомъ! И однако, если бы въ горлышкѣ той амфоры находилась вѣтка сирени, а тамъ дальше, въ той чашѣ, совсѣмъ свѣжія розы, твой восхитительный музей пріобрѣлъ бы нѣчто болѣе интимное и болѣе живое… Укрась же свою жизнь цвѣтами, мой дорогой Мишель. Это необходимо!

Когда Даранъ ушелъ, Мишель вернулся опять къ г. Алленжъ, чтобы подписать бумаги, неготовыя утромъ, и нотаріусъ подробно разсказывалъ ему объ одномъ предпріятіи, въ которое онъ самъ вложилъ капиталы.

Дѣло шло объ акціонерномъ обществѣ, основанномъ съ довольно значительнымъ капиталомъ, намѣревавшемся увеличить значеніе французскихъ колоній, приспособивъ ихъ для эмиграціи въ широкихъ размѣрахъ при содѣйствіи французскихъ администраторовъ и рабочихъ, развивая въ земляхъ, завоеванныхъ Франціей, земледѣліе или разрабатывая естественныя богатства, свойственные мѣстной почвѣ и климату. Въ настоящее время намѣчены были только нѣкоторые пункты колоніальной территоріи, но мало-по-малу, поле дѣятельности должно расшириться настолько, чтобы захватить всѣ французскія колоніи.