Иван Истомин - Живун

• Название: Живун
• Автор: Иван Истомин
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-7529-0674-1 (Т. 1), 5-7529-0675-Х

Переиздание одноименного романа, повести «Последняя кочевка» и рассказов старейшего ненецкого писателя. Произведения, написанные на автобиографической основе, воссоздают историю Тюменского Севера 20-х–30-х годов нашего столетия.

---

Время же летело быстрее птицы.

Пришел март. Солнце поднималось уже высоко над тайгой и не торопилось прятаться. В ясные дни снег слепил глаза. Мужики сделали себе маски из бересты с узкими прорезями для глаз… Дымчатых-то очков в ту пору не было. По-дедовски берегли зрение, по старинке…

Но, как всегда в эту пору, ясные дни перемежались с пасмурными, с метелями. Охотникам часто приходилось отсиживаться дома.

Чтобы избежать новых скандалов, которые могли вспыхнуть в любую минуту, в надежде как-то сблизить своих товарищей, примирить, Гриш затеял мастерить кринки и туески из липовых чурбаков.

— У нас липу редко встретишь, а возле Мужей — и вовсе не сыщешь. Мир-лавка за милую душу возьмет… Уголь дал нажиток, а это и подавно.

Только Сенька вызвался помогать Гришу.

Бедняга искал хоть какого-то утешения. Чуял, что недолга жизнь в Вотся-Горте. Слышал, Мишка с Гажа-Элем как-то говорили — до разлива… И опять он, Сенька, со своим выводком в нужду впадет… Да еще один малец добавится. Мишкин ли, его ли — есть-пить запросит, живая душа… За всю жизнь только год и пожил без заботушки о пропитании. Согласились бы мужики не ломать пармы, он изо всех сил старался бы. Так ведь не согласятся…

От страха за будущее Сенька жался поближе к Гришу, надеялся, что тот не кинет его на произвол. Сильный, добрый. Ругал в мыслях свою Парассю, ведь из-за нее весь разлад. Поганая!.. Но гневу своему Сенька не давал выхода: брюхо Парасси раздулось, еле носила. И ее жалел, и боялся — младенцу повредит…

Довольно скоро Сенька наловчился. Как и Гриш, он выбивал с помощью деревянной втулки сердцевину из чурок. Затем осторожно снимал дерево слой за слоем. Получались стенки толщиной в палец. Приделывал к кринкам дно, крепил их обручами из таловых прутьев… За работой как-то забывались горести…

Но мартовские метели не долго выли. Не долго длилась и работа.

Еще ярче засияло солнце. Поднималось выше и выше по небосклону. Еще ослепительнее сверкала земля, покрытая иссиня-белым снегом. Мужики снова становились на лыжи, надевали берестяные очки и спешили в тайгу, на промысел.

…Нигде так не ждут весны, как на Севере. Долгая, суровая зима изнуряет. В буранные дни Елення без конца вздыхала:

— Скорей бы уж весна-то наступила, а то пуржит, аж на душе муторно.

И вот было радости, когда однажды Илька в тихий день, посиживая на крылечке, вдруг увидел летящую ворону.

— Ворона, ворона! — взвизгнул он радостно.

Ребятишки, резвившиеся во дворе, подхватили его крик. Все задрали головы, каждый показывал рукой вверх, перебивая друг дружку:

— Вон она, ворона! Ворона прилетела! Кар-р! Кар-р!

Услышав шум, выскочили из изб женщины. Увидели на березе черную птицу. Обрадовались не меньше детишек:

— Вот и дождались весны! Не зря сегодня Ворна-хат.[18]

Ворона — первый вестник весны на Севере.

А недели через две, когда кое-где по берегам проток и рек завиднелись проталины, прилетели и снегири-пуночки. Они кружились стайками, рассыпая в весеннем воздухе звонкие трели, и в поисках корма садились на проталины, на выпуклую, как сдобная буханка, дворовую печь, освобожденную от наледей ветром и солнцем. Вот стало радости детям! Ловля снегирей — любимое занятие маленьких северян. Да и не только маленьких. Мужчины порой тоже увлекаются охотой на этих птичек. У них нежное и жирное мясо.

По тающему снегу стало трудно таскать лыжи. Промысел в тайге кончился. Взрослые вместе с ребятишками занялись охотой на снегирей. Один Мишка не принимал участия в ловле. Он упорно уходил по утрам на промысел, хотя возвращался всегда с пустыми руками.

Ловили снегирей небольшими петельками из конского волоса, нанизанными на крепкую нитку. Растягивали нитки с петельками на проталинах, рядом для приманки сыпали крошки хлеба или зерно. Ловились птички хорошо. Особенно в пасмурные со снежком дни, когда все вокруг затянуто белой пеленой и лишь проталинки темнели. К ним-то и манило снегирей…

К Пасхе охотники запасли по сотне, а то и больше на семью. До конца поста их хранили в ледничке вместе с остатком мяса забитых ранее телят и быка.

Разговенье ожидалось не скудное. Гажа-Эль с Гришем вздумали даже сготовить самогон и принялись ладить аппарат.

Один Мишка держался особняком. С приходом весны он стал еще сумрачнее, еще крепче полюбил одиночество, почти каждый день уходил в тайгу. От мрачных предчувствий ли, от солнца ли, но потемнел он до черноты. Когда Мишка не ходил в тайгу, он возился в конюшне. Словно знал, что кони его выручат в трудную минуту.

2

Дни стояли уже долгие, ночи — серые, вот-вот вовсе побелеют… Но весна не спешила радовать теплом. Иногда задувал северный ветер, делалось студено. Даже буранило. Вороны и снегири исчезли. Тайга за Хашгорт-Еганом по-зимнему куржавела. Казалось, зима раздумала уходить, решила еще повоеводить на земле.

В один из таких непогожих дней, незадолго до Пасхи, к соседкам прибежал встревоженный Сенька.

— Бабы, помогите… — проговорил он торопливо. — Парасся…

Соседки сразу догадались.

— Наконец-то! — сказала Марья. — С таким животом давно пора опростаться.

— Мне, что ли, пойти? — засуетилась Елення и кивнула Сеньке. — Веди Парассю в баню. Тепло еще, поди, там. Вчера топили. Сейчас приду…

Елення не ошиблась: в бане было тепло, и вода в котле над камельком не успела остыть. Она помогла Парассе войти в мыльню и приняла от Сеньки какие-то тряпки да детскую малицу, приготовленную для новорожденного.

— Не уходи, дожидайся в предбаннике, отнесешь ребенка домой, — предупредила Елення Сеньку и закрыла дверь.

Сенька уселся на лавочку и достал трубку. Руки его тряслись. Немного лихорадило. Он долго набивал трубку табаком, долго не мог высечь огня… Не только руки, но и мысли плохо повиновались ему, путались, куда-то пропадали… Спохватившись, что табачный дым может повредить младенцу, Сенька вышел из предбанника и прислонился к наружной двери, чтобы не прослушать, когда позовет Елення. Ожидать было невыносимо. Но назад он не отважился войти. В нем все напряглось.

Из бани доносились стоны и крики жены. Сенька ежился от них. «Ох сошло бы все!» — мысленно твердил он. «А если на Мишку похож будет?! — подкрадывался к нему страх. — Ух, гады они тогда, сволочи!» — сжимал Сенька кулаки.

Неподалеку от бани беспокойно суетился Гриш.

Не было у них еще такой критической минуты. Вот появится маленький человечек и либо примирит всех, либо рассорит до крови. Последнего больше всего боялся Гриш. Как бы Сенька чего не сделал с ребенком, как бы снова не схватился с Мишкой… На всякий случай Гриш наказал Элю быть наготове, а еще лучше зачем-нибудь зайти к Мишке и там дождаться конца родов.

Эль заглянул к Мишке и не узнал его: до чего трусит — лица на человеке нет. Яснее ясного — совесть нечиста. Кобель! Все засквернил. Перед товарищем, соседом сподличал. Хоть и захочет остаться в парме — не оставим. Сандру жаль… Ревет да костерит мужа, но что такому бабья побранка…

Гриш прислушался к крикам. С одной стороны, из Мишкиной избы, Сандра бранится, не унимается, с другой — Парассины стоны…

Вдруг Гриша и Сенька вздрогнули, раздался звонкий голос младенца.

Сенька суетливо сунул невыколоченную трубку в карман, но, видно, ожегся, вытащил, дрожащими руками застукал трубкой о дверную ручку. У него перехватило дыхание. Вот сейчас все разрешится, все узнается…

— Ты не ушел? — послышался голос Еленни.

— Здесь я, здесь, — отозвался Сенька и, взволнованный, вошел в предбанник.

Елення вынесла ему младенца, с головой закутанного в малицу.

— Мальчик! — торжественно сообщила она.

Сенька на это никак не отозвался. Принял бережно сверток. Стараясь разглядеть лицо новорожденного, он смешно вытянул шею.

— Потом, потом увидишь, — торопила его Елення. — Отнеси скорей и бегом возвращайся. Малицу верни да прихвати еще тряпки какие-нибудь.

— Зачем? — пролепетал Сенька.

— Значит, надо. Иди-иди! И мигом обратно. — Елення скрылась за дверью мыльни.

Сенька на негнущихся ногах ковылял домой, осторожно неся младенца в полусогнутых руках. Сенька досадовал, что не видит лицо сына, и думал-гадал, для чего еще нужны тряпки… С Парассей что худое? Так малица детская зачем?..

Дома он положил младенца на кровать, вынул его из малицы, как из мехового мешочка. Новорожденный был запеленат с головой. Опять не удалось увидеть его лица! Распеленывать Сенька побоялся, да и Елення не велела задерживаться. Порывшись в груде тряпья, он выбрал которое почище, прихватил еще и старенькое платьице младшей дочурки Нюськи и поспешил обратно в баню.

Выходя, наказал дочерям:

— Последите за новым братишкой!