Любовь Воробьёва - Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г.

• Название: Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г.
• Автор: Любовь Воробьёва
• Издательство: ФИВ
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-91862-016-8

Вниманию читателей предлагается книга о полной драматизма судьбе Прибалтики и её коренных народов (преимущественно эстонцев) в условиях военного-политического, цивилизационного, информационно-психологического соперничества германцев (немцы, датчане, шведы) и славян (поляки, русские), мира западного (римско-католического, протестантского) и мира восточного (православного), носителей вестернизированной идеологии (социализм, этнонационализм, парламентаризм) и приверженцев идеологии традиционалистской (самодержавная власть, консерватизм, Единая и Неделимая Россия). Анализ охватывает более восьми столетий (XII — начало XX в.) и прослеживает процессы, приведшие к отрыву Прибалтики от России в 1920 г.

---

Важно отметить, что проведённые ревизия и систематизация местных узаконений и последующее их включение в качестве особого свода в общее имперское законодательство всё же ставили определённые границы административному произволу в прибалтийских губерниях. Теперь местные власти, всегда обладавшие лишь исполнительными функциями, но посягавшие на законодательную самостоятельность, должны были остерегаться принимать, как это было нередко в прошлом, законодательные постановления, отменяющие или ограничивающие силу имперских законов и указов.

Примечательно, что немецкий элемент всё же не оценил уступки правительства, выразившейся в согласии на законодательное обособление Прибалтийского края, и не хотел принимать даже тех ограничений, которые были следствием упорядочения местных узаконений и включения их в общий свод имперских законов.

В присутственных местах прибалтийских губерний немцы посмели ложно трактовать именной высочайший указ, данный сенату 1 июля 1845 г. при обнародовании Свода местных узаконений. Сопротивляясь реализации цели местного свода — служить заменой прежних привилегий, немецкие чиновники стали настаивать, что местные постановления, в сущности, лишь приведены в систему, и потому ни местный свод, ни общее законодательство империи ничего не меняют в их прежней силе и действии. Отсюда делался вывод, что местный свод не обязателен в тех случаях, когда он противоречит укоренившимся обычаям и постановлениям местных властей.

К счастью, на тот момент генерал-губернатором в Прибалтийском крае оказался не немец вроде барона Палена и не германофил вроде князя Суворова, а русский генерал Головин. В именном указе он увидел возможность отстоять те ограничения, которые Свод местных узаконений и общеимперское законодательство всё-таки накладывали на немецкие привилегии. В своём рапорте от 31 октября значение именного указа и обнародования Свода местных узаконений Головин свёл к следующим основным положениям.

1. Эта мера определяет настоящий смысл и объём привилегий, что даёт возможность проверять законность действий административных и сословных учреждений в крае.

2. Прекращает обычное и противозаконное присвоение губернскими властями законодательных прав.

3 Русский текст свода, как подлинный и обязательный, обеспечивает постоянные, с Петра Великого, старания правительства о распространении между немецким народонаселением знания русского языка.

4. Вводит в общую систему законодательства империи край, при сохранении местных прав и преимуществ его{174}.

Зная по опыту недоверчивость и нерасположение высших сословий края ко всем преобразованиям правительства и враждебное отношение ко всему ненемецкому, Головин понимал, что реализация Свода местных узаконений в духе выделенных им пунктов требует контроля. Поэтому он обратился в сенат с просьбой подтвердить указом, в частности, следующие предложения:

1. Все статьи местного свода прибалтийских губерний имеют, безусловно, обязательную силу закона.

2. Во всех случаях, не вошедших в Свод местных узаконений, действуют одни общие законы империи.

3. Во всех решениях и распоряжениях делаются ссылки только на статьи общего и местного сводов, с устранением всех предшествующих постановлений{175}.

Это представление было утверждено указом сената 27 января 1848 г. Все дела об отступлениях от местного свода было решено рассматривать в сенате, министерствах и главных управлениях без очереди, подвергая виновных взысканиям по уложению о наказаниях. Таким образом были заложены основы для контроля административного управления краем в духе указов императора и сената. Но поскольку свод местных узаконений не отменял особого остзейского порядка, а, напротив, благодаря своему включению в общее законодательство империи, укреплял его позиции, то контроль в таких условиях в значительной степени подпадал под действие субъективного фактора, т.е. зависел от того, кто занимал пост генерал-губернатора и назначался на коронные должности в крае: носители общегосударственных интересов или же защитники особых остзейских привилегий. Во всяком случае, сопротивление немецких привилегированных сословий распространению православия в Прибалтике со всей очевидностью продемонстрировало, как легко немецкий элемент, следующий своим эгоистическим интересам, пренебрегает общегосударственными интересами, закреплёнными в имперском законодательстве.

VI.4. Балтийский опыт генерал-губернатора Е.А. Головина

Е.А. Головин служил генерал-губернатором в Прибалтийском крае менее трёх лет: с мая 1845 г. по февраль 1848 г. Его назначение последовало в год высочайшего утверждения Свода местных узаконений для Прибалтийского края, обеспечившего обособленность края от общего законодательства Российской империи. Это было время, когда новый мощный всплеск движения лифляндского лютеранского крестьянства к православию со всей очевидностью показывал, что коренные народности Прибалтики не хотят обособления от России и торжества немецкого элемента в крае. Правительство оказалось в чрезвычайно трудном положении. С одной стороны, утвердив Свод местных узаконений, оно согласилось с гегемонией лютеранства на прибалтийской окраине империи, с другой стороны, интересы государственной религии и политические выгоды её утверждения в крае на добровольной основе требовали внесения коррективов в практическую политику на балтийском направлении. В конечном итоге правительство оказалось в положении политического шпагата между коренным населением края, чаяния которого совпадали с государственными интересами России, и немцами, водворившимися в крае силой оружия и отстаивавшими своё господствующее положение ссылками на приобретённые сословные права и укоренившиеся со временем обычаи. Хотя Свод местных узаконений ставил пределы желанию немецкого элемента жить и управлять по старине, однако эти ограничения не меняли сути особого остзейского порядка, который по-прежнему функционировал в режиме противостояния особых прибалтийско-немецких и общих российских интересов.

В сложившейся ситуации политика имперского центра не могла не быть противоречивой. Это выражалось и в чехарде кадровых назначений, когда представители проостзейской и пророссийской партий сменяли поочерёдно друг друга, и в спускавшихся сверху противоречивых инструкциях по управлению краем.

Так, в 1845 г. новое и притом обширное движение к православию лифляндского лютеранского крестьянства побудило Николая I сменить генерал-губернатора барона Палена и назначить на его место генерала Е.А. Головина. В то же время в 6-м пункте инструкции Головину предписывалось: принять меры, дабы, с одной стороны, не было допускаемо подстрекательство к переходу лютеран в православие, а с другой, устранено всякое противодействие сему, равно как притеснение перешедших. Как мы видели в параграфе 5.8, первая часть 6-го пункта была выполнена по максимуму, т.е. для отклонения от православия было сделано гораздо больше, чем допускает закон, и употреблены все средства, кроме решительного запрещения, вторая же часть по причине жёсткого сопротивления немцев была реализована крайне неудовлетворительно. И это при том, что Головин, как русский, не мог, по собственному признанию, не желать соединения эстонцев и латышей в вероисповедании с русским народом. Однако, стеснённый рамками противоречивых инструкций и отчаянным противодействием немцев, он был не в состоянии обеспечить адекватность управленческих решений масштабам и потенциалу движения. Более того, его попытки взять под защиту гонимых и притесняемых крестьян и проводить независимые расследования по фактам их жалоб порождали вначале негодование среди господствующего немецкого сословия, затем ненависть и интриги. Последовавшее затем освобождение Головина от управления Лифляндской губернией явилось для тамошнего дворянства и бюргерства полным торжеством, которому они открыто предавались.

Во всеподданнейшем отчёте от 10 февраля 1848 г. Головин попытался ответить на им же самим поставленный вопрос: «Следует ли допустить, в видах государственных, переход этот (т.е. в православие) или же остановить оный, как потрясение, нарушающее спокойствие всего немецкого в балтийских наших губерниях сословия, — сословия, в котором сосредоточивается общественная и умственная деятельность края?»{176}

По мнению Головина, стремление эстонцев и латышей к перемене веры представляет замечательное событие в истории Прибалтийского края. Хорошо зная отношение крестьян в этом крае к своим немецким помещикам, он видел настоящие причины такого движения и потому допускал, что не чисто религиозное чувство побуждало лифляндских крестьян переменить веру{177}. В его понимании это был акт национального самосознания туземных племён, которое наконец пробудилось в стремлении слиться с русской национальностью в русско-религиозном элементе, чтобы покончить со своим многовековым уничижением, перейдя к мощному корню русского племени. Поэтому Головин был убеждён, что, стоит устранить условия, затрудняющие переход в православие (отрицание житейских выгод, шестимесячный срок и т.д.), и тогда крестьяне не только Лифляндской губернии, но и Эстляндской, и даже Курляндской захотели бы перейти в русскую веру. Было ли б справедливо возбранять им это? — спрашивает в своём отчёте Головин, хотя для него самого ответ очевиден.