Любовь Воробьёва - Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г.

• Название: Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г.
• Автор: Любовь Воробьёва
• Издательство: ФИВ
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-91862-016-8

Вниманию читателей предлагается книга о полной драматизма судьбе Прибалтики и её коренных народов (преимущественно эстонцев) в условиях военного-политического, цивилизационного, информационно-психологического соперничества германцев (немцы, датчане, шведы) и славян (поляки, русские), мира западного (римско-католического, протестантского) и мира восточного (православного), носителей вестернизированной идеологии (социализм, этнонационализм, парламентаризм) и приверженцев идеологии традиционалистской (самодержавная власть, консерватизм, Единая и Неделимая Россия). Анализ охватывает более восьми столетий (XII — начало XX в.) и прослеживает процессы, приведшие к отрыву Прибалтики от России в 1920 г.

---

В общем, в 1848 г. число перешедших в православие в эстонской части Лифляндской губернии составило 63 858 человек (или 17% всего населения эстонских уездов губернии, составлявшего 375 091 чел.), в том числе: в Веросском уезде — 7236 (при кол-ве населения 65 844), в Дерптском — 14 204 (кол-во населения — 114 746), Феллинском — 104 04 (кол-во населения — 82 675), Перновском — 18 127 (кол-во населения — 65 185), Эзельском — 13 887 (кол-во населения — 46 641){170}.

Нет данных, скольким эстонцам не удалось перейти в православие из-за организационной и кадровой неготовности Церкви справиться с массовым наплывом желающих присоединиться. Как отмечает патриарх Алексий II, «жатва была обильной, но жнецов на ниве православия мало: епископ Филарет и не более десяти священников, из которых местным языком владели только ряпинский и чернопосадский»{171}. Приходили тысячи, но Церковь могла присоединить в среднем 50 человек в день.

Нет данных, сколько эстонцев было отважено от православия мерами правительства, осложняющими присоединение (в частности, ограничения в передвижении крестьян по территории викариатства, что затрудняло доступ к православным священникам; обязательность показаний, что с переменой веры присоединяющийся не связывает никаких выгод и льгот; введение полугодового испытательного срока, который помещики и пасторы использовали для запугивания крестьян и агитации против православия и русских).

Неизвестно, насколько уменьшилось число готовых отпасть от лютеранства под воздействием таких факторов, как информационно-психологическая война, развязанная пасторами против православия и русских; утрата крестьянами всякой надежды на получение земли; применение мер физического, экономического и психологического воздействия на желающих стать православными; затянувшееся во времени создание инфраструктуры Православной Церкви в Лифляндии.

Во всяком случае, шанс обеспечить в прибалтийских губерниях культурно-цивилизационное влияние России всё же существовал, но был упущен. А ведь М.А. Розберг, профессор Дерптского университета и лютеранин по вероисповеданию, наблюдая, как толпы добродушных и мирных крестьян направляются к дому протоиерея Василия Березского в Дерпте, чтобы принять русскую веру, прогнозировал, что раньше или позже весь эстонский народ примет русскую веру{172}. Но этого не произойдёт. Немцы извлекут уроки из допущенных ошибок и попытаются сделать своё религиозное и цивилизационное господство в крае необратимым. Это в полной мере прочувствует Александр III, когда попытается наверстать то, что было упущено его дедом в чрезвычайно благоприятных обстоятельствах.

VI.3. Законодательное закрепление обособленности Прибалтийского края: торжество немецких интересов над общероссийскими

Неосторожным и непродуманным по своим последствиям решением императора Николая Павловича явилось его согласие на предоставление Прибалтийскому краю самостоятельного законодательства. Благодаря такой уступке местные узаконения прибалтийских губерний вошли в качестве особого свода в общий свод законов Российской империи. В результате старинные привилегии немецких рыцарей были признаны на имперском уровне при одновременном закреплении обособленности Прибалтийской окраины.

История этого вопроса небезынтересна и с точки зрения противоборства имперских и эгоистичных немецких интересов.

Дело в том, что 10-й пункт аккордных пунктов лифляндского дворянства предусматривал решать дела в судах по древним правам до тех пор, пока не будет принято полное земское уложение. Петр I не успел приступить к этой работе. Ввиду того, что от смешения и неопределённости местных законов возникали всякого рода неудобства, в 1728 г. в царствование императора Петра II в ответ на просьбу лифляндских дворян упорядочить местные законы была учреждена особая комиссия из «добрых и искусных в ливонских правах» людей. К 1741 г. этот, по сути дела, первый комитет по составлению свода законов разработал проект местных законов в пяти книгах под названием «нового рыцарского и земского права». Но в юстиц-коллегии лифляндских и эстляндских дел проект встретил много сомнений. Потребовались дополнения и изменения. Дело затянулось, а потом и застопорилось. Когда же в 1754 г. было создана комиссия по подготовке общего законодательства Российской империи (последнее собрание законов, имевшее силу, относилось к 1649 г.), в неё по решению правительствующего сената был передан и лифляндский проект. Тем самым был подан сигнал, что правительство не считает возможным рассматривать местные остзейские законы обособленно от общероссийских. Поэтому лифляндский проект так и не получил никакого движения. Вопрос о местном своде законов не прояснила и знаменитая екатерининская комиссия, состоявшая из 565 депутатов от всех губерний и сословий и занимавшаяся в 1767–1777 гг. разработкой общего уложения, не доведя, впрочем, эту работу до конца.

С вступлением на престол императора Александра I, объявившего екатерининские грамоты городам основным правом всех городов, в истории местных узаконений возникла новая интрига. В Риге русские купцы и мещане стали настойчиво требовать восстановления городового положения, введённого Екатериной II и отменённого Павлом I. Немцы же настаивали на сохранении старины. Сильное противоборство этих двух партий побудило правительство учредить в 1803 г. в Риге особую комиссию по составлению городового положения г. Риги. Однако результаты её работы, законченной к 1805 г., так и не были утверждены министерством внутренних дел. В марте 1818 г. снова были образованы комитеты из сведущих людей в Риге, Митаве и Ревеле, которые повторили судьбу прежних комиссий. Безуспешной оказалась работа и учреждённой Александром комиссии по имперскому законодательству во главе с Розенкампфом.

Дело составления свода имперских законов, а также свода местных узаконений прибалтийских губерний решительно продвинул вперёд, а затем и завершил император Николай I. В 1826 г. по его повелению комиссия Розенкампфа была преобразована во 2-е отделение собственной его величества канцелярии. Директором этого отделения государь назначил своего бывшего учителя Балугьянского, а работу по кодификации всего законодательства империи поручил тайному советнику Сперанскому, впоследствии получившему графский титул. В том же 1826 г. во время коронования императора в Москве прибалтийское дворянство, следуя традиции, попросило подтвердить свои привилегии. При рассмотрении этой просьбы государственный совет счёл необходимым удостовериться в силе и широте этих привилегий. Ведь под ними, сверх преимуществ, дарованных Прибалтийскому краю верховной властью, подразумевались также возникшие в разное время и никем не утверждённые обычаи, постановления ландтагов, магистратов, губернских правлений, которые подтверждали случайные привычки и нередко противоречили существующим законам. По поручению государственного совета тогдашний прибалтийский генерал-губернатор маркиз Паулучи собрал соответствующие документы (на это потребовалось два года) общим объёмом в 23 книги на немецком, латинском и шведском языках. В 1829 г. по высочайшему повелению составление свода местных узаконений было передано во 2-е отделение собственной его величества канцелярии, куда и были сданы все документы, представленные генерал-губернатором Паулучи. В том же году тайный советник Сперанский вызвал в Петербург лифляндского ландрата Рейнгольда Самсона фон Химмельстерна для разработки свода местных узаконений для Эстляндской, Лифляндской и Курляндской губерний. Ландрат Самсон, в распоряжение которого были переданы все материалы, собранные в течение почти 100 лет прежними комиссиями и комитетами, был издавна известен в прибалтийских губерниях как учёный, юрист, писатель, а также как замечательный оратор, способный силой красноречия переубеждать своих оппонентов. К сожалению, под влияние его красноречия подпал и Сперанский, который пошёл на поводу немецких интересов в ущерб интересам общероссийским. Ведь в рамках подготавливавшегося имперского законодательства можно было снять все аккордные пункты, принятые Петром I, можно было успешно завершить дело Екатерины Великой по «обрусению» западных окраин империи. Сперанский долго колебался, не распространить ли действие общего свода законов на всю империю, поставив лишь в примечаниях остзейские местные уклонения. Именно так и произошло с законодательством для бывших польских провинций. Однако, доверившись красноречивым внушениям Самсона, Сперанский решился выделить Ливонию из общего имперского законодательства. Тем самым он совершил ошибку, имевшую самые негативные последствия для территориальной целостности российского государства, исправить которую, хотя такие попытки и были при Александре III, в полной мере всё же не удалось. Зато Самсон оказал большую услугу своим соплеменникам. Вот как пишет об этом ландрат Гринвальд: «Первая и, может быть, самая важная заслуга Самсона состояла в том, что он содействовал решению дать особое самостоятельное законодательство нашей немецкой земле… Распространение действия общего свода законов на прибалтийские губернии нанесло бы немецкому строю страшный удар, а введение русского управления, языка и русского права разрушило бы основы древнего германского здания. Но посредством влияния Самсона, много значившего в то время у Сперанского, этого не было»{173}. Затем работа была продолжена на уровне прибалтийских губерний, в ревизионных комиссиях, но это была чисто техническая работа в рамках заданного Самсоном и поддержанного Сперанским стратегического направления. Хотя местные узаконения и рассматривались под углом зрения, не противоречат ли они самодержавию и основным законам империи, они всё же противоречили интересам российской государственности. Балтийский берег, завоёванный русским солдатом, вместо того чтобы намертво срастись с имперской территорией, остался немецким. В 1845 г. после окончательной редакции свод местных узаконений был представлен в государственный совет, а затем на высочайшее утверждение. Так немец, осознающий свою ответственность перед узким сословным кланом соплеменников, и попустительствующий ему чиновник высокого ранга, злоупотребивший доверием государя, решили в ущерб России принципиальный стратегический вопрос. Этот вопрос был решён и в ущерб многочисленного коренного населения — латышей и эстонцев (общим числом в 1 млн. 400 тыс. человек), желавших сбросить с себя оковы особого остзейского порядка, перейти под защиту русского законодательства и обрести русскую веру.