Александр Сидоров - Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.)

• Название: Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.)
• Автор: Александр Сидоров
• Издательство: МарТ
• Жанр: История
• Год: 1999
• ISBN: 5-87688-246-1

«История профессиональной преступности Советской России» — первое серьёзное и подробное исследование отечественной профессиональной преступности начиная с 1917 года. В книге проанализированы все этапы становления и развития профессионального уголовного мира СССР, его особенности, неформальные «законы» и традиции, критикуются неверные теории и ложные концепции целого ряда исследователей. Издание сопровождается богатым документальным и иллюстративным материалом.

Рекомендуется в качестве учебного пособия для высших учебных заведений по специальностям «История России», «История государства и права», «Психология», «Социальная психология», «Пенитенциарная психология», «Уголовно-исполнительное право», «Культурология», «Социолингвистика» и другим.

---

Сталин был расчётлив и дальновиден, изолируя огромные армии военнопленных от общей массы арестантов и создавая для пленников достаточно щадящий режим. Однако по отношению к своим боевым офицерам, солдатам, матросам, наводнившим ГУЛАГ после войны, «отец народов» проявил значительно меньше бдительности. Ему казалось, что уж от этих можно не ждать никаких пакостей, церемониться с ними незачем. Много их или мало в «зонах» — какая разница: так же будут тянуть ярмо, как остальные…

И казалось, Иосиф Виссарионович не ошибся. Мы уже отмечали, что фронтовики поначалу ничем не выделялись из общей массы арестантов. Как говорят на жаргоне — «гнали», то есть тосковали, были угнетены своим положением…Однако уже через пару лет после окончания войны «автоматчики», пройдя суровую школу лагерей, освоились в ГУЛАГе и стали представлять серьёзную, ощутимую силу. Их объединению помог сам «босяцкий» мир. Вернее, раскол внутри него, та самая «сучья война», о которой мы рассказали в предыдущем очерке. Эта резня «воров» подтолкнула «автоматчиков» к объединению, чтобы противостоять и «блатным», и «сукам», подчеркнуть свою независимость.

Что ни говори, но боевой опыт и солдатская выучка — вещь серьёзная. Уголовники поняли это достаточно быстро. Поэтому и старались соблюсти по отношению к военным нейтралитет. Особенно «воры», которым и без того хватало головной боли в борьбе с «блядьми»-отступниками.

Нередко «воры» старались выказать своё расположение к бывшим фронтовикам, перетянуть их на свою сторону, подчеркнуть, что фронтовой офицер ближе к миру блатному, чем к «мужицкому», к «стаду», к «овцам». Лев Копелев вспоминает, как «подбивал клинья» под боевых офицеров «вор в законе» Федя-Нос:

Федя объяснил нам, что такое воровской закон и как надо жить в лагерях. Он уверял, что, как честный вор, уважает нас, вояк. Он с особым удовольствием величал нас «капитан», «лейтенант», «майор», участливо расспрашивал о делах. («Хранить вечно»).

Указывая на «благородство» блатного мира и благородство офицерства как близких по духу каст, Федя в то же время подчёркивал в остальных арестантах только отрицательные черты — жадность, трусость, завистливость, злобу и прочее:

Эти сидорполикарпычи вам кто? Они б вас самого без соли схавали. Я этих гадов знаю. За тряпку убьют человека, за кусок сала душу вынут. Вот вы, фронтовики, вояки, а разве они вас жалели, что вы голодаете и ничего кроме шинелок не имеете?

Разумеется, несмотря ни на что, определённое противостояние между «блатными» и «автоматчиками» оставалось. Особенно не нравилось «ворам», что к «воякам» стали активно примыкать «красные шапочки» — бывшие «штрафники» из «блатарей», которые воевали на фронтах Великой Отечественной и тем самым «уронили» «воровскую честь». Теперь эти арестанты, с одной стороны, не желали участвовать в воровской резне на стороне «сук», чем вызывали недовольство «блядской масти»; с другой стороны, по «воровским» «понятиям», они всё-таки сами были «суками», и их надо было резать. Чего не позволяли сделать «вояки», к которым «штрафники» присоединились. Раздражённые «воры» называли таких «шапочек» «ничтожествами», ставя даже ниже «сук», так как «суки» хотя бы боролись за власть в блатном мире, а «штрафники» добровольно перешли в разряд «фраеров».

Однако куда большую опасность в ГУЛАГе, как оказалось, представляли боевые офицеры и солдаты для лагерного начальства. Администрация почувствовала это, когда в лагерях началось массовое движение, получившее позднее название «самооборона», или «рубиловка» — расправы над «стукачами», «наседками», «духарями». Проще говоря — над доносчиками, работавшими на лагерных оперативников — «кумовьёв». Такая «самооборона» возникла во второй половине 40-х годов, когда в ГУЛАГ потянулись этапы бывших советских фронтовиков, а также украинских повстанцев из ОУН (Организация украинских националистов) и УПА (Украинская повстанческая армия), литовских партизан и некоторых других военизированных формирований — в том числе власовцев и казаков. Особый размах уничтожение «стукачей» приобрело после 1947 года, с появлением Указа ПВС СССР об отмене смертной казни. Теперь даже в случае раскрытия такого убийства виновному грозило самое большее 25 лет лишения свободы. Конечно, не мёд, однако и не «вышка». Тем более многие и так имели «четвертак на ушах» — срок почти немыслимый и не дающий надежд на светлое будущее. Так что лишние двадцать пять лет ничего не решали, зато какое удовольствие — «пришить» «стукача»…

Александр Солженицын утверждает в своём романе, что во главе подобных «рубиловок» стояли именно малороссийские националисты:

Не знаю, где как (резать стали во всех Особлагах, даже в инвалидном Спасске!), а у нас это началось с приезда дубовского этапа — в основном западных украинцев, ОУНовцев…

Молодые, сильные ребята, взятые прямо с партизанской тропы, они в Дубовке огляделись, ужаснулись этой спячке и рабству — и потянулись к ножу…

Теперь убийства зачередили чаще, чем побеги в их лучшую пору. Они совершались уверенно и анонимно… В излюбленное время — в пять часов утра, когда бараки отпирались одинокими надзирателями, шедшими отпирать дальше, а заключённые ещё почти все спали, — мстители в масках тихо входили в намеченную секцию, подходили к намеченной вагонке и неотклонимо убивали уже проснувшегося и дико вопящего или даже не проснувшегося предателя. Проверив, что он мёртв, уходили деловито.

Они были в масках, и номеров их не было видно, — спороты или покрыты. Но если соседи убитого и признали их по фигурам, — они не только не спешили заявить об этом сами, но даже на допросах, но даже перед угрозами кумовьёв теперь не сдавались, а твердили: нет, нет, не знаю, не видел… Потому что назвавший был бы убит в следующие пять часов утра, и благоволение оперуполномоченного ему ничуть бы не помогло.

И вот убийства (хотя их не произошло пока и десятка) стали нормой, стали обычным явлением. Заключённые шли умываться, получали утренние пайки, спрашивали: сегодня кого-нибудь убили?..

Это делалось совершенно подпольно. Кто-то (признанный за авторитет) где-то кому-то только называл: вот этого! Не его забота, кто будет убивать, какого числа, где возьмут ножи. А боевики, чья это была забота, не знали судьи, чей приговор им надо было выполнить…

На пять тысяч человек убито было с дюжину, — но с каждым ударом ножа отваливались и отваливались щупальцы, облепившие, оплетшие нас. Удивительный повеял воздух! Внешне мы как будто по-прежнему были арестанты и в лагерной зоне, на самом деле мы стали свободны — свободны, потому что впервые за всю нашу жизнь, сколько мы её помнили, мы стали открыто, вслух говорить всё, что думаем!.. А стукачи — не стучали… («Архипелаг ГУЛАГ»)

По поводу роли бандеровцев в лагерном движении сопротивления мы уже говорили достаточно подробно (глава «Ще не вмэр Степан Бандера»), Хотя в спецлагерях (а именно о спецлаге ведёт речь Солженицын) они действительно могли играть поначалу заметную роль в осуществлении «рубиловок». К концу 40-х годов сюда стали приходить этапы, где значительную часть зэков составляли настоящие украинские партизаны-националисты — ребята из ОУН и УПА. Эти «захидники», получив «полную катушку» (то есть 25 лет лишения свободы), могли уже ничего не бояться, легко шли на пролитие крови (тем более после отмены смертной казни в 1947 году). Особенно свирепствовали они по отношению к уголовникам (в своё время «хохлов» лихо «щипали» на этапах и в лагерях «уркаганы»).

Здесь есть смысл рассказать о спецлагерях подробнее. Система особлагов, или спецлагов — режимных лагерей принудительного труда с особо строгим режимом — была создана во исполнение секретной инструкции МВД СССР) весной 1948 года. Лагеря эти предназначались исключительно для содержания «политиков», «фашистов», «контрреволюционеров» — другими словами, для арестантов, осуждённых по злополучной 58-й статье. Дело в том, что Великого Вождя и его приспешников тревожило создавшееся в лагерях положение, когда нарушались спускаемые сверху строжайшие инструкции НКВД-МВД, согласно которым «политиков» разрешалось использовать только на тяжёлых (так называемых «общих») работах. Лагерная же администрация на местах вынуждена была использовать специалистов-интеллигентов (в подавляющем большинстве — «контриков») там, где необходимы были их опыт и знания: надо же выполнять и перевыполнять план, тут не до высоких материй! (См. подробнее главу «Литёрки» в очерке «Сталинская перековка воровского братства»).

Чтобы раз и навсегда пресечь подобные «злоупотребления», Москва решила создать отдельные исправительно-трудовые лагеря с суровым режимом, где исключалась бы всякая возможность использовать интеллект политзэков, заставляя их только надрываться на тяжёлых физических работах. Проект организации таких лагерей и тюрем со строгим режимом «для содержания особо опасных государственных преступников» подготовили в январе 1948 года министр госбезопасности СССР В. Абакумов и министр внутренних дел СССР С. Круглов. Планировалось для осуждённых к лишению свободы агентов иностранных разведок, диверсантов, террористов, троцкистов, правых, меньшевиков, эсеров, анархистов, националистов, белоэмигрантов и других участников антисоветских групп и организаций в шестимесячный срок организовать особые лагеря общей численностью 100 тысяч человек: Колыма — 30 тысяч, Норильск — 6 тысяч, Коми АССР — 6 тысяч, Темники Мордовской области — 20 тысяч, Вологодская область — 10 тысяч, Ивановская область — 12 тысяч, Караганда — 6 тысяч, а также особые тюрьмы во Владимире, Александровке, Верхне-Усольске. В течение 1948–1949 гг. необходимо было создать также особые лагеря в районе Байкало-Амурской железнодорожной магистрали (Иркутская область и Хабаровский край) — на 45 тысяч человек. Впрочем, все планы были перекрыты с лихвой: к 5 марта 1950 года С. Круглов просит увеличить «население» особлагов до 250 тысяч человек.