Арман Лану - Здравствуйте, Эмиль Золя!

• Название: Здравствуйте, Эмиль Золя!
• Автор: Арман Лану
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1966

О жизни и творчестве Эмиля Золя написаны сотни книг и статей. У читателя, берущего в руки книгу Армана Лану «Здравствуйте, Эмиль Золя!», естественно, может возникнуть вопрос: «А что нового расскажет она мне об этом всемирно известном писателе?»

Арман Лану несколько лет работал над этим произведением. Его книга об Эмиле Золя — это яркое и своеобразное художественное повествование о большом и трудном пути автора знаменитого письма «Я обвиняю!..» и вместе с тем серьезное и оригинальное исследование творчества создателя «Ругон-Маккаров», «Трех городов» и «Четырех Евангелий». Со страниц книги во весь рост встает мужественная и самобытная фигура Золя, великого писателя и гражданина. Автор показывает его жизнь и творчество на широком фоне социальных и политических событий, происходивших во Франции во второй половине XIX века.

Иногда Лану отдает дань фантазии, вымыслу. После того как герой изучен во всех опосредственных связях, его легко представить беседующим с друзьями, работающим за письменным столом, совершающим моцион. Но Лану не увлекается «приемами романа» и после живой сценки, созданной воображением художника, следует документ и факты, факты… Все эти элементы (вымысел, документ, факт) идут друг за другом, органически переплетаясь. Они-то и создают неповторимое своеобразие книги Лану.

---

С Яникульского холма Золя «смотрит на раскинувшийся у его ног Рим, подобно тому как он смотрел так часто с Монмартра на Париж. Он видит Авентийский холм с его тремя храмами, Палатин с его кипарисами, Капитолий, который он долго не мог отыскать, новые кварталы у подножия Яникульского холма…» Его охватывает восторг в Кампо-Верано, в термах Каракаллы. Он смешивается с толпой. А в сгущающихся сумерках предается мечтам на берегу озера Неми.

В тот день, когда во французском посольстве заходит разговор об аресте капитана Дрейфуса, он не проявляет абсолютно никакого интереса к этому факту и отправляется в собор св. Петра. Его взору предстает не только мертвый город римлян, город богов, с его величием, с его изъянами, с его тайнами, но и вечно живой город: грязные и оборванные дети трущоб, нищие, солдаты, крестьяне, безработные. Он встречает римских собратьев биржевых игроков из парка Монсо. Они интересуют его больше, чем вилла Медичи.

Декабрь. Золя в Венеции. Во время официального приема профессор Кастельново заявляет:

— Позвольте сказать вам: мне часто кажется, что вы родились у нас, в Италии; что вы тесно связаны с нашим патриотическим движением, что вы страстный поклонник нашего искусства, нашей истории, — если бы это было так, кем бы вы стали тогда, дорогой мэтр? Стали бы вы достойным преемником нашего бессмертного Мандзони?..

Взволнованный Золя отвечает глуховатым голосом:

— Сейчас я приехал к вам как путешественник. Когда мой отец умер, мне было семь лет, тогда прервалась наша связь с Италией. Однако в нашей семье никогда не забывали о Венеции. Сколько раз отец говорил моей матери: «Я повезу тебя туда с сыном!» И вот я среди вас… Я чувствую себя почти как в родной семье… Я пью за этот чарующий город, в котором родился мой отец, пью за город, сыном которого я мог бы быть.

Золя в Италии — это человек, обнаруживший свою тень.

Роман «Рим», внушавший ему тайные опасения, что он окажется слабее «Лурда», — хорошая книга, хотя написана она с присущей Золя торопливостью и в ней есть целые куши, заимствованные из путеводителя Бедекера и где романист немного путает названия церквей и соборов. Неровному стилю этого произведения присуща порой поразительная красота: «это город резкого света и черной растительности». Разве это не достоверная деталь? Все проходит перед нами в этом городе: преходящее и вечное, история и человеческие судьбы. Сцена на Транстевере могла бы быть сегодня с успехом поставлена Росселини. Здесь воплощается все тот же самый идеал, который выражает аббат Пьер Фроман, герой «Лурда», этот духовный наследник Ламенне[147], которого неотступно преследует призрак нищеты. Этот призрак преследует и Золя и самое христианство, находящееся еще под глубоким впечатлением энциклики «Rerum novarum» 1891 года, где были осуждены пороки капитализма, той энциклики, которая и по сей день сохраняет свое значение и которую, как и прежде, высмеивают католики.

После создания «Разгрома» Золя еще не удавалось с такой поразительной быстротой постичь и отобразить столь обширный мир, а также охватить столь продолжительный отрезок времени (у него, как известно, отсутствовало чувство истории). И никогда еще Золя не был так проницателен.

Обратившийся в новую веру Гюисманс поздравляет его с этой книгой, хотя и высказывает некоторые критические замечания. Анатоль Франс пишет Золя:

«Сударь и дорогой собрат,

я прочитал прекрасную книгу, которую вы мне любезно прислали. Это живая энциклопедия Рима. В этой книге ясный и мощный ум вызывает к жизни и управляет той огромной массой вещей и фактов, о которых говорит Виргилий. Вы хотите понять, и вы понимаете. Если обратиться к деталям, которые произвели на меня глубокое впечатление, то я должен сказать, что описание собора св. Петра превосходно как по вкусу, так и по уму» (качества, которые больше всего ценил Анатоль Франс).

Но он добавляет с лукавой улыбкой: «Между нами говоря, у Конгрегации было основание осудить новый Рим аббата Пьера!» Анатоль Франс, судьба которого в дальнейшем будет родственна судьбе Золя, подмигнул своему товарищу, но понял ли тот, что означало это подмигивание? Вряд ли. Золя верил в своего аббата Пьера, в свою новую религию, которую надо было создать, и в будущий синтез науки и веры.

Нет, Рим не мог не осудить «Рим».

У аббата Пьера Фромана ясный ум, когда речь идет не о вере. Недавно он принес истину в жертву вере (сам Золя поступил как раз наоборот). Пьера охватило сомнение. Его поездка в Лурд пробудила в его душе бунт. Нужно прогнать торгашей из храма. Это покушение постоянно таит опасность для церкви: оно породило Реформацию. Фроман (и на сей раз автор сознательно дал своему герою символическое имя) устремляется навстречу христианскому социализму: пишет книгу «Новый Рим». На его книгу наложен запрет. Чтобы защитить ее, он направляется в Вечный город. Этот чистосердечный человек пытается доказать свою правоту, но проигрывает дело. Разве могла церковь простить романисту это глубочайшее разочарование героя:

«Пьер задыхался. Он встал со стула, подошел к окну, выходившему на Тибр, и, открыв его настежь, облокотился на подоконник… Какой это был умирающий Рим, наполовину поглощенный сумерками, резко отличавшийся от молодого фантастического Рима, который он создал в своем воображении и страстно полюбил в первый же день!»

Открыть окно. Как это сделал Золя. Естественно, последовал скандал, стали негодовать ограниченные люди и возмущаться ханжи, в центре внимания оказалось добропорядочное общество, которое высекли и которое было довольно тем, что его высекли. Один критик из «Тан» в довершение всего обвинял Золя в плагиате. В связи с этим журналист получил следующее красноречивое письмо:

«Я воспользовался своим неотъемлемым правом. Мне остается повторить: я не ученый, не историк, я романист. Моя обязанность — изображать жизнь с помощью всех деталей, которые я беру там, где они лежат…»

К сожалению, тотчас же вновь виден человек, склонный к гигантомании: «У крупного производителя, творца, одна лишь обязанность: поглотить свой век, чтобы вновь создать его и вдохнуть в него жизнь». Да, но тем не менее как прекрасно это сказано — поглотить свой век!

Оценивая «Рим», обратимся еще раз к суждению Малларме:

«Вы наложили на этот город свой отпечаток, который сохранится навсегда, и слово „Рим“ отныне не может не вызвать в памяти имени Золя».

Гости тесно окружили хозяйку дома. Возле нее женщина с тонкой талией, в длинных черных перчатках, слушала, что ей говорила Жоржетта, дочь г-жи Шарпантье; здесь же можно было увидеть Юлию Доде, Александрину, Альфонса Доде, Мирбо, Лоти, Марселя Прево и Золя. Затем Иветта стала петь. Вначале она исполнила песенку Жюля Жуй «Пьяная женщина». Ее голос, слегка глуховатый, с безупречно четкой дикцией, брал за душу, как голос Терезы, исполнительницы песенки «Нет ничего святого для сапера». Золя сидел в кресле рядом с Доде и, не переставая, играл своим пенсне. Потом Иветта спела «Цветок у дороги» — этот забытый шедевр Жана Лоррена, музыку к которому она написала сама. У Золя приподнялись брови: его сразу очаровала Иветта Жильбер, с гибкой талией, поражавшая своей вызывающей худобой:

Он, сидя в лодке над рекой,
Меня малышкой звал.
Как он ласкал, как целовал,
С ним забывала я покой.
Вот был мужчина — и какой!

Золя тихо поднялся с кресла и подошел к Иветте:

Он лез ласкаться то и дело,
     Кривил, мурлыча, рот:
«Ты что ж, проведать захотела,
     Что делает твой кот?»
Проклятье небесам,
Как трудно умирать с душой счастливой.

Золя и Доде стали с жаром аплодировать. Затем Иветта в течение двух часов пела песенки Брюана.

Отец мой быть веселым не привык,
Был в Западне гробовщиком старик,
И называли все его в Монруж:
Отец Базуж.

Куплеты следовали один за другим, песня за песней:

Его мамашу Флорой звали,
Отца его совсем не знали,
Он в раннем детстве в Батиньоле
Учился в школе.
Был сущий рай на горке той,
Ни драк, ни брани площадной,
     Поверьте.
Гулял с Нини я в эти дни,
Мечтала свить себе Нини
     Гнездо в Монмерте.

Монруж, Бельвиль, Батиньоль, Монмартр, Монмерт, Монмертр — это был весь Париж Золя!

— Мадемуазель, сколько искренности в вашем исполнении! — сказал он Иветте. — Какая вы большая актриса!

Иветта поблагодарила романиста. Но она была разочарована: ее разочаровал не этот весьма сдержанный комплимент, но Золя как мужчина.