Игорь Курукин - Анна Иоанновна

• Название: Анна Иоанновна
• Автор: Игорь Курукин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03752-6

В судьбе Анны Иоанновны было немало крутых поворотов: природную русскую царевну, племянницу Петра I, по его воле выдали замуж за иноземного принца, полжизни провела она бедной вдовствующей герцогиней в европейском захолустье, стала российской императрицей по приглашению вельмож, пытавшихся сделать её номинальной фигурой на троне, но вскоре сумела восстановить самодержавие. Анна не была великим полководцем, прозорливым законодателем или смелым реформатором, но по мере сил способствовала укреплению величия созданной Петром империи, раздвинула её границы и сформировала надёжную и работоспособную структуру управления. При необразованной государыне был основан кадетский корпус, открыто балетное училище и началось создание русского литературного языка.

Книга доктора исторических наук Игоря Курукина, написанная на основе документов, рассказывает о правлении единственной русской императрицы, по иронии судьбы традиционно называемом эпохой иностранного засилья.

---

Бирон, в отличие от беззастенчивого Меншикова или глуповатого Ивана Долгорукова, играл свою роль уже по «европейским» правилам. «Не злоупотребляет своей силой, любезен и вежлив со всеми и ищет всевозможных случаев понравиться», — одобрял его поведение Лириа в 1730 году. «Он был довольно красивой наружности, вкрадчив и очень предан императрице», — признавал даже не любивший Бирона фельдмаршал Миних. «В обхождении своём мог он, когда желал, принимать весьма ласковый и учтивый вид, но большей частью казался по внешности величав и горд», — описывал его манеры Миних-сын.

Борьба за власть и влияние на императрицу шла примерно в течение двух лет. В 1730–1731 годах послы доносили о возмущении дворян тем, что «её величество окружает себя иноземцами». Позднее, когда расстановка сил стала ясна и делёж власти закончился, жалобы умолкли. Бирон вначале не слишком бросался в глаза, выступал прежде всего в качестве передаточного звена — доставил прощальные подарки неудачливому жениху Анны Иоанновны португальскому принцу Эммануэлю и выручил влезшего в долги Лириа. Английский резидент поначалу даже удивлялся, узнав, что Бирон — личность «едва известная» — получил ценные подарки от австрийского императора, но затем обратил внимание, что обер-камергер стал участником «тайных советов» у императрицы и она «решительно подпала влиянию своего фаворита».

Вскоре Бирону удалось одолеть обер-гофмейстера С.А. Салтыкова (оставлен в Москве), П.И. Ягужинского (в ноябре 1731 года отправлен послом в Берлин) и вошедшего было в милость Миниха. Военный инженер и боевой офицер Миних имел неуёмное честолюбие, был готов руководить чем угодно — армией, государством, императрицей; он не отказался бы занять место возле Анны — и, похоже, имел шансы: обладая импозантной внешностью, он, в отличие от придворного Бирона, блистал мужеством и статью генерала, с дамами был любезным кавалером, а мужчин покорял «солдатской» прямотой. Бирон едва не проглядел соперника, зато его заметили другие. «Ныне силу великую имеют господин обер-камергер и фелтмаршал фон Миних, которые что хотят, то и делают и всех нас губят, а имянно: Александр Румянцев сослан и пропадает от них, так же генерал Ягушинской послан от них же и Долгорукие, и все от них пропали», — давал оценку властному раскладу удалённый от двора и посланный строить Закамскую укреплённую линию тайный советник Фёдор Наумов. Но амбиции и подвели фельдмаршала. Как рассказывал его адъютант Манштейн, желая «стать во главе управления», Миних насторожил Остермана и Левенвольде. Бирон же сделал так, чтобы стремительного военачальника вначале перевели на другую квартиру — подальше от дворца, а затем отправили командовать находившимися в Польше русскими войсками.

Жизнь фаворита или фаворитки вовсе не была беззаботным существованием среди удовольствий и наград. У семейства Бирон, по сути, не было нормального дома. В московском деревянном Анненгофе спальня обер-камергера размещалась через три небольших покоя от царской, а дальше располагались комнаты его жены и детей. Так же они жили и после переезда в Петербург.

Незадолго до того, в декабре 1731 года, саксонский посол Лефорт писал: «На будущий год на границах Ливонии и Курляндии, между Ригою и Митавою, построят загородный дворец и назовут его Аннабургом. Со временем здесь образуется местечко, затем город и, наконец, резиденция… Аннабург будет цветущим городом и резиденциею, достаточно близкою, чтобы во всякое время подать помощь избранному в мечтах герцогу курляндскому Бирону, в пользу которого царица откажется от всех своих притязаний на Курляндию и прусский двор тотчас же уступит ему права свои на это герцогство»{457}.

Может быть, Анна и Бирон и вправду мечтали о жизни вдали от сурового и неуютного Петербурга? Но реальность не позволяла начать царствование со столь решительного шага. Да и своё положение Бирону надо было охранять. Отец и сын Минихи сообщали, что фаворит неустанно присутствовал рядом с Анной, «которую никогда не покидал, не оставив около неё вместо себя свою жену». Императрица постоянно обедала и ужинала с семейством Бирон и даже в комнатах своего фаворита. «В угождение ему сильнейшая в христианских землях монархиня лишила себя вольности своей до того, что не только все поступки свои по его мыслям наиточнейше распоряжала, но также ни единого мгновения без него обойтись не могла и редко другого кого к себе принимала, когда его не было… Герцог с своей стороны всеми мерами отвращал и не допускал других вольно с императрицею обходиться, и если не сам, то чрез жену и детей своих всегда окружал её так, что она ни слова сказать, ни шага ступить не могла, чтобы он тем же часом не был о том уведомлен».

День за днём, год за годом находиться «при особе её императорского величества» и при этом не надоесть, не вызвать раздражения, нелегко. Реальные отношения при дворе не похожи на экранно-романные «тайны» и увлекательные приключения. Они включают не только интриги, но и будничные проблемы, и обязанности, в том числе прислуживание за столом, переезды, надзор за подчинёнными и слугами: не холодно ли в спальне императрицы, не заменить ли неловкого лакея, каких лошадей и карету подать завтра на выезд, кого из придворных взять с собой в Петергоф и всё ли там готово для переезда, каковы причины отсутствия одной из фрейлин, кого сегодня стоит допустить к государыне, а кого придержать под благовидным предлогом.

Через Бирона шли назначения на придворные должности, приглашения на дворцовые торжества, распоряжения о их подготовке; он вёл дела с «гоф-комиссарами» («поставщиками двора»), причём обычно торговался по мелочам. Он выполнял обязанности как обер-гофмейстера (Салтыков, формально сохранявший этот пост, остался в Москве), так и обер-шталмейстера, поскольку очень интересовался делами придворного конюшенного ведомства{458}.

При этом нужно было всегда выглядеть свежим, быть одетым к месту, вовремя замечать перемены настроения государыни, развлекать её приятными сюрпризами. Так, в 1734 году во дворце, «к высочайшему удовольствию» императрицы, несколько раз показывались «острономические обсервации», а также «пневматические и гидравлические опыты», а в 1739-м фурор произвела «мужицкая жена» Аксинья Иванова, обладавшая пышной чёрной бородой и усами. Придворные спорили, является ли Аксинья женщиной, но академики рассеяли сомнения: путём научного «осмотрения» установили, что она — «подлинная жена и во всём своём теле, кроме уса и бороды, ничего мускова не имела».

В течение многих лет фавориту надлежало подчиняться распорядку дня императрицы, её склонностям и даже капризам — и всё это время находиться под прицелом замечавшего любые промахи придворного общества, постоянно ощущая дыхание соперников в спину. Конкурентов нужно было устранять, но теперь уже отправляя не в Сибирь или на плаху, а на почётную должность вдали от двора, как Бирон сделал с Минихом и камергером Корфом. Нет оснований подозревать фаворита в неискренности, когда он рассказывал о своей «работе» на следствии в 1741 году: «Он в воскресные дни в церковь Божию всегда не хаживал, и то не по его воле, понеже всякому известно, что ему от её императорского величества блаженные памяти никуды отлучиться было невозможно, и во всю свою бытность в России ни к кому не езжал, а хотя когда куда гулять выезжал, и в том прежде у её императорского величества принуждён был отпрашиваться, и без докладу никогда не дерзал, и партикулярные его письма читывал он как в воскресные, так и в другие дни, когда он от её императорского величества отлучиться удобное время усматривал».

Фавориту надлежало входить в самые интимные подробности высочайшего самочувствия. Иногда это было сложно, так как императрица «свою болезнь сами всегда изволила таить, и разве ближние комнатные служительницы про то ведали». За два года до смерти у Анны появились симптомы заболевания — «в урине её императорского величества такая ж кровь оказалась, и тогда она урин свой чрез комнатную девицу Авдотью Андрееву изволила послать к обретающемуся тогда в Петербурге больному придворному доктору Лестениусу, который, высмотря той урин, сказал, чтоб её императорское величество от того не изволила иметь никакого опасения и пользовалась бы только красным порошком доктора Шталя». Бирон, «припадая к ногам её императорского величества, слёзно и неусыпно просил, чтоб теми от докторов определёнными лекарствами изволила пользоваться; а больше всего принуждён был её величеству в том докучать, чтоб она клистир себе ставить допустила, к чему её склонить едва было возможно»{459}.

Можно представить, как герцог расспрашивал «комнатных девиц» об этих подробностях, а то и лично отправлял высочайшую мочу на анализ. Ему приходилось не только уговаривать «особу её императорского величества» поставить клизму, но и сопровождать её к зубному врачу. Даже недоброжелательные к Бирону мемуаристы вроде Миниха-сына признавали, что его «служба» бывала тягостной: «Весьма часто многие слыхали, как он жаловался, что для своего увеселения ни одной четверти часа определить не может. Я сам чрез целые восемь лет не могу припомнить, чтоб видел его где-либо в городе, в беседах или на пиршествах, но дабы и других людей пример не возбудил в нём к тому охоты, императрица не только худо принимала, если у кого из приватных особ весёлости происходили, но называя их распутством, выговаривала весьма колкими речами».