Игорь Курукин - Анна Иоанновна

• Название: Анна Иоанновна
• Автор: Игорь Курукин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03752-6

В судьбе Анны Иоанновны было немало крутых поворотов: природную русскую царевну, племянницу Петра I, по его воле выдали замуж за иноземного принца, полжизни провела она бедной вдовствующей герцогиней в европейском захолустье, стала российской императрицей по приглашению вельмож, пытавшихся сделать её номинальной фигурой на троне, но вскоре сумела восстановить самодержавие. Анна не была великим полководцем, прозорливым законодателем или смелым реформатором, но по мере сил способствовала укреплению величия созданной Петром империи, раздвинула её границы и сформировала надёжную и работоспособную структуру управления. При необразованной государыне был основан кадетский корпус, открыто балетное училище и началось создание русского литературного языка.

Книга доктора исторических наук Игоря Курукина, написанная на основе документов, рассказывает о правлении единственной русской императрицы, по иронии судьбы традиционно называемом эпохой иностранного засилья.

---

Вольная охота в окрестностях обеих столиц запрещалась; как сообщал очередной указ, императрице стало известно, что дворяне «с охотами весьма многолюдно ездят и зайцов по 70 и по 100 на день травят»{448} — так и для царской потехи могло не хватить. Но, видно, подданные сполна разделяли увлечение императрицы охотой — строгие предупреждения не помогали. Волынский жаловался Сенату: «Не взирая на оное запрещение, партикулярные люди и ныне всяких родов птиц не только в дальних местах, но и около самого Петербурга стреляют и ловят сетками и силками и битых птиц продают в Петербурге на рынке, а некоторые тем отговариваются, что будто публикации о нестрелянии и неловлении птиц не слыхали». Он требовал принять новый указ — уже не о полном запрете охоты, а о прекращении её на несколько месяцев, «понеже с мая месяца птицы сидят на гнёздах и выводят детей, и для того обыкновенно во всех в Еуропе христианских государствах все охоты и ловы и стрельба, а наипаче о птицах, кроме птоядных (хищных. — И.К.) и вредительных, майя с 1-го по август месяц запрещается»{449}.

Современные защитники природы пришли бы в ужас от забав императрицы, но в ту пору так развлекались монархи всей Европы. Людовик XV иногда выезжал на охоту три-четыре раза в неделю. «Сегодня с дозволения императора, будет дано следующее представление: дикий венгерский бык, чьи уши и хвост украшены петардами, будет атакован бладхаундами. Затем на огромного медведя набросятся мастифы», — приглашала публику венская афиша в 1731 году. Тогда же в Берлине с неменьшим успехом проходили «бои» медведей с бизонами, одного из которых изволил лично застрелить его величество Фридрих Вильгельм I.

В Дрездене с королевским размахом гулял Август III, о чём сообщали «Санкт-Петербургские ведомости» в марте 1740 года: «В высокий день рождения её императорского величества императрицы всероссийской изволил его королевское величество от своих министров и других знатных персон сам торжеством принесённые всепокорные поздравления принять; а потом с её величеством королевою, также с принцами и принцессами в провожании всего придворного стата в егерские палаты идти, для смотрения звериной травли, которая с девятого часу утра до первого часа по полудни продолжалась. Туда приведены были разные звери, а именно лев со львицею, бабр, леопард, тигр, рысь, три медведя, волк, дикой бык, два буйвола, корова с телёнком, ослица, жеребец, две дикие лошади и двенадцать превеликих кабанов. Лев с медведем того же часа на диких свиней напали и, убив их, стали есть. Леопард принялся за телёнка; а дикой бык ослицу рогами убил. Другой медведь атаковал волка и несколько раз к верьху ево так бросал, что волк, от него ушедши, к диким свиньям прибежал. Король после того из своих рук рысь и медведя застрелил; а по окончании сей травли изволил его величество с принцами и принцессами в большой сале сего егерского дому за особливым на сорок персон приготовленным столом кушать».

Императрица периодически интересовалась экзотическими экземплярами фауны. «Пред несколько днями отдана к здешнему двору из Англии сюда привезённая великая птица струе или строфокамил (страус. — И.К.), которая ныне с другими птицами в императорской менажерии содержится. Третьего дня по обеде имел персидской посол у её императорского величества аудиэнцию. Потом приведён был индейцами и персианами пред Летний дом от Надыр шаха к её императорскому величеству в дар присланной остиндской слон в полном своём наряде. Её императорское величество изволила оного видеть и разных проб его проворства и силы более часа смотреть», — извещала столичная газета 19 мая 1737 года.

Зимой 1737 года Анна Иоанновна изволила «едва не ежедневно по часу перед полуднем… смотрением в Зимнем доме медвежьей и волчьей травли забавляться». Запас зверей для травли быстро подходил к концу, и Волынский докладывал Сенату о необходимости доставки ко двору новых медведей, поскольку имевшиеся уже затравлены или изранены настолько, что их «травить уже не можно», и сенаторам пришлось распорядиться о закупке зверей на Новгородчине. В другой раз императрицу обеспокоило отсутствие куропаток и зайцев в Петергофе; первых срочно завезли с Украины, а вторых — из новгородских лесов, причём их добычей руководил вице-губернатор, которому предписывалось изловить сотню зайцев тенетами, посадить каждого в особый ящик и доставить «водой» в Петербург в канцелярию обер-егермейстерских дел{450}. Так же собирали со всей России волков, кабанов, оленей, лисиц — прежде чем стать добычей придворных охотников, они содержались на «зверовых и охотничьих дворах» столицы.

Главный «зверовой двор» на месте нынешнего Михайловского замка в Петербурге занимал обширное пространство, обнесённое высоким деревянным забором. На дворе устроены были «покои» для животных с каменными фундаментами «для лучшей зверям теплоты». В одном из них обитали две доставленные из Англии львицы, в другом — два леопарда, в остальных — рысь, чернобурая лисица и три мартышки. В особом «остроге» со специально вырытым прудом содержались четыре белых медведя, а их бурые собратья — на медвежьих дворах за Невой около Охты.

На берегах Фонтанки располагались Малый зверинец (там жили дикие козы и вывезенные из Англии индийские и американские олени — «малая американская дичина») и Слоновый двор с отапливаемым «амбаром». При слоне, доставленном из Ирана в 1737 году, состоял персидский «слоновый учитель», обязанный ухаживать за ним, в том числе прогуливать его по городским улицам. На корм великану полагалось в год «корицы, кордамону, мушкатных орехов — по 7 фунтов 58 золотников каждого сорта, шафрану — 1 фунт 68 золотников, сахару — 27 пудов 36 фунтов 4 золотника, пшена сорочинского (то есть риса. — И.К.) — 136 пудов 36 фунтов, муки пшеничной — 365 пудов, тростника сухого — 1500 пудов», а «для сугреву» — 40 вёдер виноградного вина и 60 вёдер водки. Однажды «слоновый учитель» пожаловался, что водка «к удовольствию слона не удобна, понеже явилась с пригарью и не крепка».

Истинной страстью аннинского фаворита были лошади. Он покупал породистых животных в Дании, Германии, Италии и даже в Стамбуле, откуда дипломат И.И. Неплюев сообщал цены на арабских жеребцов. Вышеупомянутый Иван Кирилов «имел прилежное старание о иноходцах», но нашёл только трёх достойных, которых и отправил Бирону из Уфы в марте 1735 года{451}. Об увлечении фаворита знал и российский резидент в далёком Иране Семён Аврамов. «…как слышел, что ваше высокографское сиятелство соизволите охоту иметь к арабским и персицким конем, ис которых я яко раб вашего высокографского сиятелства и без повелителного об них высокомилостивого писма двух кабылиц арапских сыскал да двоих жеребят, той же природы кабылицу и жеребца, но не знаю, как оные к вашему высокографскому сиятелству переслать. А ещё сколко моей возможности будет, искать как кабылиц, так и аргамаков арапских и персицких буду»{452}, — сообщал дипломат в июне 1734 года из Исфахана, за старания прося немного — чтобы могущественный граф пожаловал его личным «отеческим писмом» да помог получить из казны недоплаченное жалованье и компенсацию за истраченные на службе собственные средства.

Доставкой ко двору лошадок и роскошных «конских уборов» занимался уже начальник Аврамова, главнокомандующий русскими войсками в Северном Иране В.Я. Левашов. Ему же давались особо важные поручения — например, добыть персидских «аргамаков одношерстых ровных, чтоб в цук годны были»; таких ценных лошадей доставляли из-за моря с «великим бережением» и держали студёной зимой в тёплых конюшнях в Царицыне.

Однажды некие «обносители» шепнули Бирону, что самых лучших коней Левашов оставляет себе; он в ярости приказал обследовать конюшню в имении генерала и забрать утаённых красавцев. Донос не подтвердился; российский генерал-аншеф с облегчением писал: «…безумен был [бы], когда бы вашему высокографскому сиятельству не лучшими лошадьми служил»{453}. Будь иначе — любовь Бирона к лошадям могла стоить карьеры одному из самых способных российских генералов.

Понимавшие страсть фаворита старались ему услужить: адмирал Гордон на своём корабле отправил двух жеребцов, прибывших из Англии, графу в Ораниенбаум, а новгородский вице-губернатор Бредихин лично занимался подрядом и доставкой четырёх тысяч пудов наилучшего сена «про обиход» конюшни Бирона{454}. Зато герцог устраивал для гостей парад своих красавцев. Удостоенные чести присутствовать на нём пленные французские офицеры увидали в манеже Бирона «до сорока или пятидесяти лошадей, поразительных своей красотою и покрытых богатыми красными попонами, шитыми золотом. Во второй раз их провели перед нами без попон с роскошными чепраками и сёдлами, украшенными также золотым шитьём. Все эти украшения получены из Пруссии. Наконец, любезный хозяин приказал оседлать лошадей простыми манежными сёдлами, и наездники, вскочив в сёдла, показали нам всё искусство этих благородных животных». Внесённые в опись звучные имена герцогских кобылиц — Нерона, Нептуна, Лилия, Эперна, Сперанция, Аморета — кажется, подтверждают расхожее мнение, что к лошадям Бирон относился с большим расположением, чем к людям…