Игорь Курукин - Анна Иоанновна

• Название: Анна Иоанновна
• Автор: Игорь Курукин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03752-6

В судьбе Анны Иоанновны было немало крутых поворотов: природную русскую царевну, племянницу Петра I, по его воле выдали замуж за иноземного принца, полжизни провела она бедной вдовствующей герцогиней в европейском захолустье, стала российской императрицей по приглашению вельмож, пытавшихся сделать её номинальной фигурой на троне, но вскоре сумела восстановить самодержавие. Анна не была великим полководцем, прозорливым законодателем или смелым реформатором, но по мере сил способствовала укреплению величия созданной Петром империи, раздвинула её границы и сформировала надёжную и работоспособную структуру управления. При необразованной государыне был основан кадетский корпус, открыто балетное училище и началось создание русского литературного языка.

Книга доктора исторических наук Игоря Курукина, написанная на основе документов, рассказывает о правлении единственной русской императрицы, по иронии судьбы традиционно называемом эпохой иностранного засилья.

---

— Прусской (Прутский. — И.К.) трактат был великой вред и безчестье нашему государству, которой в ту пору из нужды был делан, и ежели такой способ найдётся, чтобы этот трактат уничтожен был, также старые наши границы присовокупить, не лучше ли войну прекратить, как при таких обстоятельствах, как выше сего помянуто, продолжить? Только как в том деле зачинать, то мы на ваше искуство и верность надеемся; вы можете обнадёжены быть, что я вас и фамилию вашу николи в своей милости не оставлю и желаем вам скорого здоровья и пребываю в милости.

Анна»{323}.

Это недатированное письмо Остерману написано, скорее всего, в конце 1736 года. После удачного начала Турецкой кампании армия с большими потерями отступила из Крыма, генералы перессорились, а союзники-австрийцы не помогли. Анну волновала не столько военная мощь Турции (хотя она и понимала, что в одиночку Россия воевать не может), сколько бесталанность «генералитета», отсутствие поддержки со стороны Ирана и Австрии.

Даже уменьшение количества высочайших подписей не означало самоустранение императрицы от участия в государственных делах — скорее свидетельствовало об освобождении её от утомительного знакомства с растущим объёмом входящих в Кабинет бумаг. В январе, феврале и марте 1735 года, согласно кабинетским журналам, туда поступило 287 документов (98 + 76 + 113), а за те же три месяца 1738 года — уже 1165 (соответственно 330 + 395 + 440). Бывали совсем горячие дни — так, 14 октября 1738 года министры должны были наложить 28 резолюций.

Опубликованные журналы Кабинета за десять лет поражают разнообразием проходивших через него дел и высокой степенью «ручного» управления государством, когда ни Сенат, ни отраслевые органы не рисковали брать на себя ответственность за решение не столь уж и сложных вопросов и оно передавалось на самый верх. Например, когда в июле 1735 года обнаружилось «умедление» с доставкой из Риги провианта для солдат и моряков Кронштадта из-за отсутствия кулей и рогож, соответствующие указания петербургскому обер-коменданту пришлось давать министрам Кабинета. А в марте 1738 года, когда новгородский вице-губернатор Бредихин признал свою неспособность определить «к делам» местных дворян — одни не были годны «за ранами и другими неудобностями», другие «не служили и живут в домех своих» или «паспортов и указов в губернскую канцелярию не подают», — кабинет-министры отправили дело в Сенат с повелением (едва ли, впрочем, действенным) «учинить постоянное определение… к каким делам именно и кого из живущих в домах взять позволить»{324}. Анна Иоанновна лично решала участь «закомплектных кобылиц» в гвардейских полках и одобряла образцы обер-офицерских палаток; к ней же министры носили на апробацию новый «адмиралтейский мундир» — как же не оценить покрой и шитьё?

Огромное количество времени (порой министры заседали «с утра до ночи») отнимали всевозможные дела финансового управления: проверка счетов, отпуск средств на разные нужды, рассмотрение просьб о выдаче жалованья. Позднее на первый план выдвинулись вопросы организации и снабжения армии в условиях беспрерывных военных действий в 1733–1739 годах. Наряду с принятием важнейших политических решений (о вводе русских войск в Польшу, строительстве флота, проведении рекрутских наборов и сборе лошадей для армии, борьбе с эпидемией, составлении «окладной книги» государственных доходов) Кабинет отдавал множество частных административных распоряжений: об экзаменах кадетов, «приискании удобных мест для погребания умерших», распределении сенных покосов под Петербургом, разрешении спорных судебных дел и рассмотрении бесконечных челобитных о повышении в чине, отставке, снятии штрафа и т. д. Первые вельможи империи разрешали постричься в монахи однодворцу из города Новосиля Алексею Леонтьеву, обсуждали челобитную украинского казака Троцкого о передаче ему имения тестя, лично рассматривали план и чертёж фасада каменного «питейного дома» и образцы армейских пистолетов и кирас; определяли, сколько дров и свечей в сутки должны выдавать хозяева находящимся у них на постое военным…

Сохранившиеся среди бумаг Кабинета перечни распоряжений Анны показывают, что даже во время летнего «отпуска» в Петергофе она занималась делами. В 1736 году государыня требовала от Кабинета исполнения различных поручений: «сочинить» патент принятому на русскую службу полковнику Даниилу Кумингу; наградить присланного от фельдмаршала Ласси поручика Минха 500 рублями и чином капитан-поручика Инженерного корпуса; перебросить людей, «мундир и амуницию» из армии Ласси в армию Миниха и выяснить, «за чем оный провиант к армеи нашей заблаговременно не отправлен».

Летом следующего года Анна приказала выдать польским магнатам (по приложенному списку) деньги за взятый у них русской армией провиант; отправить союзному австрийскому двору присланные ей реляции о победах русских войск под Очаковом, а известие о взятии австрийцами сербской крепости Ниш доставить в армии Миниха и Ласси. Она предписала, чтобы Ласси в Крыму «знатной поиск учинил», но при этом во избежание стремительных татарских атак войска «в малые корпуса не разделял»; потребовала срочно отправить к ней фон Вилдемана, адъютанта Миниха, для «всемилостивого пожалования».

Порой государственным мужам приходилось исполнять личные поручения государыни: А.И. Шаховскому — срочно отыскать на Украине «хороших голосов, дышкантистых и тенаристых», а кабинет-министрам — доставить ко двору Анне Иоанновне двух мартышек, прибывших с караваном из Китая, и послать людей в Псков и Новгород для ловли «около тех мест русаков сто и более зайцев»{325}. В июле — августе 1738 года она приказывала продемонстрировать пленному турецкому «сераскиру» (главнокомандующему) русскую эскадру, устроить салют в честь очередного взятия Перекопа, молебен с пальбой по случаю сомнительной победы австрийцев, отыскать «двух болших мужиков» для отсылки в подарок прусскому королю{326}.

Однако кроме этих сугубо частных распоряжений в мае того же года она дала Сенату весьма важное поручение: составить «немедленно именной список о всех, обретающихся в нашем государстве, как в коллегиях и канцеляриях, здесь и в Москве, судьях и членах и прокурорах, також в губерниях о губернаторах, вице-губернаторах и о провинциальных воеводах и прокурорах же и о товарищах при воеводах, кто именно и в котором году в те места из каких чинов, и кто и по каким указам определены из дворян и не из дворян, и кто действительно в армии служил или у гражданских дел был, и по скольку кто в год нашего жалованья получают»{327}. Была учреждена комиссия о горных заводах; изданы манифесты о рекрутском наборе и сборе лошадей для армии, указы о взимании недоимок и помощи жителям Выборга, пострадавшим от сильного пожара{328}.

Если даже «на даче» Анна занималась государственными делами, что уж говорить про остальное время. Судя по записке дежурного генерал-адъютанта В.Ф. Салтыкова, за неделю с 29 января по 4 февраля 1733 года она дважды выслушала выписки из «иностранных курантов» (газет. — И.К.), один раз приняла парад, устроила приём для штаб- и обер-офицеров всех четырёх гвардейских полков, совершила «выход» к сестре Екатерине; приказала Салтыкову допросить «служителя» своего шута-графа А.П. Апраксина Александра Тишина, «как он из Москвы ехал дорогою и как сказывал о себе»; разбирала поданные ей челобитные. 30 января она отправила один указ в Сенат и два в Синод, на следующий день распорядилась сменить гвардейцев на карауле в Адмиралтействе ради празднования собственного «тезоименитства», «выключила» из Семёновского полка подпоручика Андреяна Шувалова; затем вызвала к себе бригадира Григория Наумова из Кригско-миссариатской конторы — его доставил во дворец «ездовой сержант». Другой сержант получил задание «сыскать» подрядчика, поставлявшего сено в Конную гвардию; должно быть, государыня была обеспокоена качеством фуража… На следующий день «ездовой сержант» отправился уже за Остерманом, срочно понадобившимся государыне{329}.

Иногда министры пытались подсказать императрице оптимальное решение. Например, 23 декабря 1735 года они уговаривали её величество отменить указ о расположении трёх кирасирских полков в Эстляндии, Лифляндии и Пскове, где «содержать их веема убыточно» по причине дороговизны фуража, тогда как на Украине есть много «угодных мест» для «заготовления сен». Анна согласилась: «Учинить по сему»{330}.

Но и сама императрица вмешивалась в работу Кабинета. Так, 29 июля 1732 года гонец привёз из Петергофа её повеление отдать под суд отца и сына Мещерских:

«Указ нашим кабинет-министрам.

Князь Семён Фёдоров сын да князь Иван Мещерские учинили такое коварство над бедным гардемарином Иваном Большим Кикиным, как то всякой христианской совести противно быть может, и уповаем, что не токмо по правам, но и самому Богу ответ дать могут в том, как они его так совсем хотели разорить, что он, бедный, и дневной пищи лишён бы был, ежели бы нам то вскоре не известно учинено было. А именно оный Кикин и не у них токмо искал, нужды своей ради, несколько занять денег, а они, коварные люди, о том уведомились и, ведая, что ему в том крайняя есть нужда, призвав его, стали ему говорить, якобы по дружбе отца его не хотят его оставить, и дали ему некоторую сумму, оговорясь, что без всякого закладу и проценту. А потом лукавством своим умыслили взять с него крепостные письма, приписав раз слишком вдвое, которые б заплатить ему их чрез один день. Но и тем не удовольствуясь, написав фальшивые закладные почти на всё его недвижимое имение в такой сумме, которой он от них почти и половины не получил, принудили его, держав несколько дней у себя в доме, приложить руку. И оный Кикин, как бедности своей ради, к тому ж и от недостатка в том разумения, не зная их лукавства, паче ж они его принуждали, принуждён был подписаться…»{331}