Нара Плотева - Бледный

• Название: Бледный
• Автор: Нара Плотева
• Издательство: ООО «АКПРЕСС»
• Жанр: Детектив
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91293-028-7

Престижная работа, дом на Рублёвке, выгодный брак. Девяткин — вполне благополучный человек. Но на душе у бывшего детдомовца осадок. Он понимает, что за каждодневной рутиной — абсолютная пустота, а он — раб сложившегося порядка вещей. В какой-то момент всё меняется…

---

— Слуги на работе — это как роботы, — встряла Катя, глядя на Глусского, и тот подмигнул ей.

— Три экстраверта здесь, — говорила Дашка: — Фёдор Иванович, внучка его и Сергей, которые, как мы видим, за пару минут проявились целиком. Меня же, в связи с туманом, интересуют интровертные Влад и Петя. Ненастье, усиливая агрессию, вынуждает их прятаться в себя глубже, ниже критического уровня, отделяющего сознание от бессознательного.

— Я без сознания! — крикнула Катя, откинувшись на спинку стула.

— Туман провоцирует в них мотивы, обратные тем, что порождены сознанием на почве нравственности.

— Ты хочешь, — смеялся Глусский, щёлкая пальцами, чтоб унесли тарелку, — хочешь сказать, что Влад в непогоду склонен к преступным действиям? Так это, Влад? Исповедуйся!

Тот развёл руками.

— И Влад, и Петя, — продолжила Дашка, — мыслят в туман не так, как мыслили бы в день яркий. Если они и не творят безнравственного, то его возможность проходит анализ и апробацию. Я уверена. Убеждена! Не в осуждение, Влад, — поправила Дашка. — Я ведь особая. Для меня преступление, как его трактуют закон или мораль, — не преступление. Зло приходит через добро. Если кто-то вынужден совершить зло, то потому, что к этому привёл долгий путь делания добра. Это, кстати, мысль не моя, а древняя. Границы между двумя понятиями размыты, добро и зло взаимозаменяемы.

— Кое в чём ты права, — согласился хозяин.

— За вашу, Фёдор Иванович, жизнь, — сказала Дашка, — вы убеждались в этом многажды. Вы, крупный номенклатурный деятель в СССР, не могли не видеть — и в новых законах новой России удостоверить, — что бывшее зло стало добром, а бывшее добро — злом.

— Ты что, о частной собственности? — Глусский резал ножом бифштекс. — Которая из гонимой стала ценимой? О коллективизме, из ценностей перешедшем в разряд вторичных явлений в эпоху частной инициативы? О стариках, которым почёт — пенсия в сто долларов? О том, что человек человеку больше не брат, не друг и не товарищ? Но это социум. Фёдор Иванович возразит, что есть незыблемые добро и зло, относящиеся не к сферам политики, но к сферам личностного порядка. Так, Фёдор Иванович? Не убий, скажем…

— Не укради и прочее? — спросила Дашка. — И здесь тютю твои вечные якобы ценности. Для одних зло то, что другим добро. У нас в отношении одного и того же диаметральные точки зрения. Но никто не решится в этом сознаться.

— Я, — ожила Катя, — честная и хочу, чтоб умерли все гувернантки и… кое-кто ещё, — она уставилась на Дашку.

— Ты, Дарья Дмитриевна, права, — согласился хозяин. — Чтоб не плутать, надо одно: придерживаться семейных ценностей. Вот чем нельзя манипулировать. — Тесть смолк.

Девяткин понял, что это — камень в его огород, что он-де нарушил ценности. Он понял, что разговор, идущий в его присутствии, но без его участия, ведется о нём. Дашка что-то пытается ему открыть. Поэтому он не ел, водил ложкой в супе и вдумывался в подтекст, чтобы в конце перейти к вопросу, ради которого сидел здесь. Целенаправленно, с пользой и эффективно.

— Какое же, — начал молчавший Влад, — я планирую преступление? Коль у нас пифия, пусть скажет, что там за криминал? Когда я начну его?

Дашка держала в вытянутой руке фужер, пока подошедший в перчатках официант наполнял его из бутылки.

— Ты, Влад, уже его начал. Пока преступление выглядит и невинным, и мотивированным заботой о ближнем. Плоды будут позже, если удастся то, что ты задумал. Может, и не удастся… Я не осуждаю, так как — все слышали — я призналась, что нет ни добра, ни зла, но только частные интересы. Где что убавится — в другом месте прибавится. Вот формула добра и зла. Тебе станет лучше, кому-то хуже — но это, так сказать, жизнь. Дерзай.

Катя вдруг соскочила и, подбежав к роялю, забарабанила что-то дисгармоничное. Все поморщились, кроме Глусского. Дочь злится, догадался Девяткин, ибо не может понять, о чем говорят, вот и решила привлечь внимание. Он пропустил момент, когда ласковая девочка превратилась в норовистую. Впрочем, сколько лет он видел её лишь вечером или утром — сонную, спокойную и поэтому милую. Он замечал, правда, в ней и капризность, и высокомерие, но не считал их системными. Да и в розовом доме тестя он бывал редко и только с Леной — тогда обстоятельства складывались иначе. Лена вносила дух праздника и досуга, направленный на внешнее: на обсуждение блюд, нарядов, погоды, лошадиных статей или иных подобных вещей.

— Прекрати, Катя! — бросил он резко.

— Пап, скучно! — закричала она.

— Мы не услышали, — настаивал Влад, — конкретики. — Он в упор следил за Дашкой, облокотившись руками о стол и уткнувшись подбородком в сжатые кулаки.

— Чё вы хотите, Влад Фёдорович, — кривлялась та. — Меня и без того считают сплетницей. Да и скажи я, чем докажу? Вы с присущим вам обаянием возразите, а меня сочтут дурой, кликушей. Я лучше уж в обобщениях; философия тем сильна, что конкретику сводит к понятиям и показывает, что мир вообще — сплошное преступление. Я, и даже Петя, скромный наш Петя, в какой-то ситуации можем сорваться. Вот я о чём. Вы можете тоже не то начать делать. Я о тумане-катализаторе, так сказать.

Девяткин услышал свой тихий голос:

— Кроме тумана, многое может вывести из себя.

— Любой пустяк, — подхватила Дашка. — Поэтому расстроенным людям следует спрятаться и переждать дурной час. Вот Лена…

Глусский на этих словах на полкорпуса повернулся к ней, свесив руку со спинки стула.

— Лена расстроена и что сделала? Заперлась дома и, вероятно, спит. Отсутствует. Как бы есть — и нет. Умерла на время… Выбор блестящий, мудрый: мол, отдувайтесь сами, я буду — приз, я как бы на всё согласна, не виновата я. Решение переложено на судьбу, стечение обстоятельств, случай. Значит, она затруднилась в выборе. Склонности в ней пришли в равновесие, и она, как осёл Буридана, впала в психологический ступор. Советую воспользоваться её примером и разойтись спать. Либо напиться… Петя, поедем? Подвёз бы меня до Жуковки.

Не ответив, он смотрел, как дочь вернулась к столу и ела десерт, нарочно чавкая и пачкая рот.

Глусский начал:

— Чем ты сильна, Даша, — ты пострашней природы. Туман молчит. А ты наводишь мистические туманы. Любой от тебя получает санкцию выйти из рамок. Ты лжёшь о бессознательном, что оно тоже имеет право существовать. Ты зовёшь туда, указывая, что человек не ограничивается моралью. Мы замкнуты нормами, а ты зовёшь к какой-то инобытийной воле, забыв, что у нас на неё потерян нюх. Ты ведьма. Ты провоцируешь анормальность. Чтобы потом наблюдать итог? Надо быть умным и опытным, чтоб не попасться на твой крючок! — засмеялся он громко. — При всём том ты жуть до чего земная и прагматичная. Кто б подумал, что проповедница абстракций оттяпала у супруга два миллиона, чтобы иметь возможность философствовать? Ты дьявол!

— А что остаётся, — произнесла Дашка, — бедненькой разведёнке? Быть проницательной. Скоро, глядишь, нашей сестры прибудет.

— Даже не думай, — поднял вверх палец Глусский. — Я тебя в порошок сотру.

— А нельзя без жертв?

— Нет.

Девяткин чувствовал, что не просто забыт, но стал пешкой в игре, смысла которой не понимает. Он пришёл с целью выяснить, как быть со следователем. В итоге угодил в сеть заговоров и планов, которые Дашка вытягивала из потайных углов, не называя прямо. Он хотел перебить шифрованный, оскорбительный для него трёп с двойным дном, но случилось то, что и должно было случиться. Дочь завизжала. Внимание она привлекла, теперь все на неё смотрели.

— Мне надоело!!! — нарастал визг.

— Принцесса, — подмигнул ей Глусский.

— Катя… — начал Девяткин и, не найдя слов, дал ей салфетку вытереть рот. — Я был у следователя, — закончил он.

Тесть заёрзал:

— Значит, добился?

— Речь не о том, кто добился: я или тот, кто донёс о связи со мной погибшей…

— Обвиняешь? — Тесть бросил скомканную салфетку.

— Не обвиняю… Я хочу посоветоваться. Вы же сами согласны: дело касается всей семьи.

— Был, — тесть помолчал, — согласен. Всё изменилось. Ты сам постарался разбить семью. Теперь поздно. Раньше бы думал, когда снимал шлюху.

— Вы заблуждаетесь…

— Не заблуждаюсь! Поезд ушёл!

— Папа! — встрял Влад. — Допустим, что так и случилось. Но это случилось не день назад. Сейчас не ты и не мы решаем. Решает — Лена. Даша ведь говорит, Лена на перепутье. В принципе, я и рад… — кивнул он Глусскому. — Но не сбросишь же со счетов реальность. Всё может пойти не так. Пусть Пётр всё скажет Лене, а Лена — ему. Катя ведь есть — не забывай…

— Всё так пойдёт! — гнул тесть.

— Что Катя?! — ныла дочь.

— Вы… чёрт! — Девяткин дрожал уже. — Что случилось?! Что за секрет полишинеля?! Скажете?! Влад, Даша! Фёдор Иванович играет в тайны. Что за спектакль вокруг? Я зритель? Мне встать, уйти?