Степан Крашенинников - Описание земли Камчатки

• Название: Описание земли Камчатки
• Автор: Степан Крашенинников
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-44013-9

Степан Петрович Крашенинникова (1711—1755) принадлежит к тем скромным героям, которыми так славна Россия. Сын солдата, за выдающиеся успехи в учебе он был выбран для научной подготовки к участию во Второй Камчатской экспедиции.

Экспедиция отправилась в путь в августе 1733 года. После четырех лет тяжелейшего путешествия члены «академической свиты», сославшись на плохое здоровье, отказались от дальнейшей поездки, сообщив в Петербург, что с исследованием Камчатки справится студент Крашенинников. И он справился!

За 10 лет (1733—1743) он проделал по Сибири и Камчатке путь в 25773 версты (больше половины экватора!), совершил множество исследовательских поездок на Байкал, по реке Лене, в Якутию, но главное – вдоль и поперек изъездил, изучил и описал Камчатку: ее границы, рельеф, климат, флору и фауну, вулканы и гейзеры, местное население, собрал богатейшие научные коллекции, сделал записи метеорологических наблюдений и описаний приливов, составил словарик корякского языка.

Но главным, эпохальным результатом титанического труда Крашенинникова стала первая русская научная монография «Описание земли Камчатки» – и она же стала первым международным бестселлером. Почти немедленно после выхода из печати в 1755 году книга была переведена на главные европейские языки: французский (1760), английский (1764), немецкий (1766), голландский (1770) – и вызвала огромный интерес как ученых, так и читающей публики.

На то, чтобы этот эпохальный труд увидел свет, его автор положил жизнь: отправившись из Санкт-Петербурга в научную экспедицию юным студентом, Крашенинников вернулся в столицу только через десять лет – и еще двенадцать, до самой смерти, готовил книгу к изданию.

Вот почему и сегодня, через 250 лет, мы с жгучим интересом знакомимся с этой terra incognita XVIII века, читая захватывающие, невероятные, но тем не менее абсолютно достоверные описания всего, что встретил и изучил во время путешествия Крашенинников. К этому добавляется чувство восхищения: вот, оказывается, как много может сделать для своего Отечества один человек.

Электронная публикация книги С. П. Крашенинникова включает все тексты бумажной книги и базовый иллюстративный материал. Но для истинных ценителей эксклюзивных изданий мы предлагаем подарочную классическую книгу. Бумажное издание богато оформлено: в нем более 150 иллюстраций, в том числе редчайших старинных карт и уникальных рисунков. Издание напечатано на прекрасной офсетной бумаге. По богатству и разнообразию иллюстративного материала книги подарочной серии «Великие путешественники» не уступают художественным альбомам. Издания серии станут украшением любой, даже самой изысканной библиотеки, будут прекрасным подарком как юным читателям, так и взыскательным библиофилам.

---

Смертоубийство в своем же роде токмо опасно, для того что сродники не оставляют убиенного без отмщения, а впрочем, никому до того нет нужды. Убийцы тем великодушнее, что не знают о будущем воздаянии.

Всего достохвальнее в сем народе то, что они детей своих хотя и чрезмерно любят, однако издетска к трудам приучают; чего ради и содержат их не лучше холопов, посылают по дрова и по воду, приказывают на себе носить тяжести, пасти оленьи табуны и другое, тому подобное, делать.

Женятся богатые на богатых, а скудные на скудных, невзирая на разум и на пригожество. Жен берут наиболее из своего рода, двоюродных сестер, теток и мачех, токмо не женятся на матерях, на родных дочерях, на родных сестрах и на падчерицах. Невест хватают по-камчатски, чего ради и малолетних, которые не могут хватать невесты, не женят.

Жениху, коли бы кто богат оленями ни был, должно работать за невесту от 3 до 5 лет, между тем вместе им спать дозволяется, хотя невеста и не схватана; впрочем, она до совершения брачной их церемонии для обряда бывает по-надлежащему опутана. При свадьбах не бывает у них никаких обрядов, достойных примечания.

Жен имеют по две и по три и содержат их по разным местам, дав пастухов и табуны особливые. Все удовольствие жизни в том полагают, чтоб, переезжая с места на место, осматривать скот свой. Притом сие весьма удивительно, что коряк, счета почти не знающий, в великом множестве оленей тотчас приметит урон свой и скажет, какого оленя нет и какой шерсти.

Наложниц у них нет, токмо некоторые содержат коекчучей, которые у них кеиев называются, однако не в чести, как у камчадалов, но в презрении: ибо у коряков за великую брань почитается назвать кого кеиевом.

Сидячие коряки, по странному своему суеверию, имеют вместо жен простые камни: одевают их в платье, кладут спать вместе и временами шутят с ними и забавляют, как бы чувствующих забавы. Таких два камня получил я от укинского жителя Окерача, один из них, который называл он женою, был больше; а другой, который сыном, был меньше. Большему имя Яйтель-камак («целительный камень»), а другому – Калкак.

А каким случаем и по какой причине понял он такую достойную жену, рассказывал он мне следующее обстоятельство. Лет за десять был он в огноище немалое время; между тем, будучи на реке Адке, которая течет в Уку, с юго-западной стороны от устья Уки в 10 верстах, нашел он помянутый большой камень токмо один, и как взял в руки, то камень на него, будто человек, дунул.

Он, испугавшись, бросил камень в воду, отчего болезнь его так усилилась, что он лежал все то лето и зиму. На другой год принужден он был искать с великим трудом объявленного камня и нашел его не в том уже месте, где бросил, но далеко оттуда, лежащим на плите купно с Калкаком, или с малым камнем, которые он, взяв с радостью, принес в острог свой и, сделав им платье, от болезни избавился, и с того времени держит он их у себя и любит каменную жену паче настоящей, а Калкака всегда берет с собою в дорогу и на промыслы.

Правда ли то, что каменная жена милее ему настоящей, утверждать нельзя; впрочем, то могу сказать, что он камни отдал мне не с охотою, невзирая на мои подарки: ибо говорил он, что он, лишаяся их, лишается купно и здравия, которое от них зависело.

Детей своих безмерно любят, однако с младенчества не нежат, как уже выше объявлено. Как скоро родятся, то богатые отделяют им несколько оленей на их счастие, которыми, однако ж, не могут дети пользоваться до возраста совершенного.

Младенцам дают имена старые бабы со следующим колдованием. Ставят две палочки и перевязывают ниткою, на средине вешают на нитке ж камень, обшитый в кожу каменного барана, а при том неведомо что шепчут и спрашивают у камня, как звать младенца, напоминая имена его сродников, и на котором имени покачается камень, то бывает младенцу и имя.

Родильницы дней по десяти не выходят из юрты и не кажутся. При кочеванье возят их в санях закрытых. Детей кормят грудью до трех лет и больше, а после приучают к мясу. Колыбелей и пеленок не знают, но кладут их на земле, а во время кочеванья возят их за плечами и за пазухой.

С болящими водятся прилежно. Все болезни шаманы лечат, как выше показано, а травами пользоваться не знают.

Умерших тела сжигают с нижеописанными обрядами. Сперва наряжают их во все их лучшее платье и отвозят на место сожжения на тех оленях, кои, по суеверию, их умершим любы, кладут с ними на великий костер дров всю сбрую их военную и домашнюю, то есть копья, сайдаки, стрелы, ножи, топоры, котлы и пр., и зажигают.

Между тем как костер горит, колют они оленей, на которых привозят мертвых, и съедают, а остатки в огонь бросают.

Любимыми оленями почитаются, которые, будучи впряжены в сани, перевозят их чрез нарочно подложенный кол без скрипа полозьев. Таким образом переменяют они под умершим пар по десяти оленей, избирая угодных. Лямки таким оленям кладут на левые плечи, а не на правые, как сами ездят.

Поминовение усопшим бывает токмо однажды, спустя год по смерти их. Сродники их берут с собою двух каргин, то есть неезжалых оленей, и великое множество оленьих рогов, которые во весь год нарочно копят, и, придя на место сожжения или на другое какое высокое место, когда место сожжения в дальнем расстоянии, закалывают каргин и съедают, а рога втыкают в землю, которые шаман во образ табуна отсылает к умершему.

При возвращении в дома проходят между двумя прутами, которые ставятся нарочно для очищения, и шаман, стоя при них, бьет проходящих прутом же, отговаривая, чтоб умершие их к себе не брали.

Что касается до других обстоятельств и жития сего народа, то нет между ними и камчадалами разности. Военное их ополчение, сбруя, труды мужеские и женские во всем сходствуют: ибо и коряки по большей части нечаянно нападают на своих неприятелей, и военное их оружие состоит в луках, стрелах и копьях, которые прежде сего из костей же и из камней делали, и женщины их в таких же трудах упражняются, как камчадалки: ибо на них лежит вся кожевенная, портняжная и сапожная работа, токмо корякские бабы и есть варят, чего камчадалки не делают.

Кожи выделывают они лучше и мягче камчатского, а вместо икры намазывают их оленьим калом. Шьют оленьими становыми жилами.

Оленьим кожам как от россиян, так и от коряков разные названия. Рослые кожи россияне постелями, а коряки наман называют. Кожи больших оленей осенние по-российски недорости, а по-корякски гаингай-налган; кожи телячьи, то есть молодых оленей, по-российски пыжики, а по-корякски хаюй-налган. Кожи выпоротые оленьи из брюха по-нашему выпоротки, а у них килкаю-юналган, замша по-российски ровдуга, а по-корякски начеиган.

Главная разность сего народа от камчадалов состоит в языке, в котором, по счислению господина Стеллера, три диалекта. Первым диалектом, или коренным языком, говорят сидячие коряки у Пенжинского моря и оленные, и сей язык выговаривается мужественно и крепко.

Другой диалект, который употребляется у олюторов[425] и от россиян вторым морским корякским языком называется, весьма крепче помянутого. Третий, чукотский, выговаривается легче, мягче и со свистом. Впрочем, между всеми диалектами такое сходство, что коряки, чукчи и олюторы без труда друг друга разуметь могут.

Но если олюторский диалект почесть за особливый, то столько почти будет диалектов в корякском языке, сколько острожков; ибо нет такого осторожка, в котором бы не было против других знатной отмены; таким образом, укинский, карагинский, островной карагинский и чендонский могут назваться особливыми диалектами.

Я за коренной корякский язык почитаю тот, которым говорят оленные коряки[426], для того что в нем нигде нет большой разности, как можно видеть в собрании корякских слов под литерами А и Б. О прочих можно вообще сказать, что сидячие коряки чем далее живут к северу, тем чище говорят по-корякски, а чем далее к югу, тем больше камчатских слов употребляют и больше имеют разности в окончаниях.

Для удовольствия любопытных читателей прилагается собрание слов разных корякских наречий. Под литерою А содержатся слова оленных коряков, которые живут на севере. Под литерою Б – слова оленных же коряков, которые, не в давние годы лишась табунов своих, поселились на реке Аваче.

Под литерою В – слова сидячих коряков, которые живут на Уке-реке, а под литерою Г – слова островных карагинцев. Причем надлежит ведать: 1) где пишется глаголь со штрихом наверху (ѓ), там оный произносить должно как латинское, 2) где против слов столба А в столбе Б, или против слов столба В в столбе Г ничего не писано, но токмо точки поставлены, там сходство в словах разумеется.

Сими именами рыбу, птиц и пр. называют сидячие коряки[427], а оленные не столь любопытны, чтоб они и то знать или называть могли, чем не пользуются.

И хотя, впрочем, много из того им известно, однако как их имена писать, так укинские и карагинские рассудилось мне за излишнее: ибо укинцы называют все вещи отчасти по-камчатски, а отчасти по-корякски, а карагинцы – по-корякски с некоторою малою отменою: так, например, гусь по-камчатски кейшугыш, по-укински кейшугаш, по-корякски гейтуант, а по-карагински отегету.