Александра Потанина - Сибирь. Монголия. Китай. Тибет. Путешествия длиною в жизнь

• Название: Сибирь. Монголия. Китай. Тибет. Путешествия длиною в жизнь
• Автор: Александра Потанина
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-73059-9

Сколько их таких было – мальчишек, прочитавших «Робинзона Крузо» и «заболевших» мечтами о далеких путешествиях и великих открытиях… Но затем жизнь брала свое и мечты растворялись в жизненных буднях. Григорий Николаевич Потанин (1835—1920) – одно из очень немногих и вполне счастливых исключений из этого правила. Как гласит семейная легенда, когда ему было восемь лет, он буквально проглотил бессмертный труд Даниеля Дефо – и с того момента и до самого конца своей долгой жизни посвятил себя путешествиям.

Время меняет слова и их значения. Для современного человека «путешествие» означает комфортное перемещение «из пункта А в пункт Б», ознакомление с достопримечательностями и т. п. А «открытие» – это нечто глобальное, вроде открытия Колумбом Америки или Магелланом – пролива, названного его именем. И в этом смысле Алтай, Сибирь, Китай, Тибет, Монголия были открыты задолго до того, как их посетил Потанин. Но для такого человека, как Григорий Николаевич, возможностей для открытий оставалось предостаточно.

И дело не только в «чистой» географии, хотя «белых пятен» на карте мира после его экспедиций стало гораздо меньше. Его труды и исследования поражают разнообразием интересов. Он историк и экономист, биолог, зоолог и геолог, собравший богатейший материал. Особое место занимают его этнографические исследования – вплоть до открытия нескольких ранее неизвестных народностей.

В свою первую экспедицию Потанин отправился в 28 лет, а в последнюю собрался, когда ему исполнилось 64 года. Почти во всех знаменитых экспедициях его сопровождала жена — Александра Викторовна Потанина (1843—1893), но не просто как спутница жизни, а как самостоятельный исследователь.

Эта книга представляет современному читателю результаты экспедиций этих двух выдающихся российских путешественников: Григория Николаевича и Александры Викторовны Потаниных. Г. Е. Потанин – ученый-энциклопедист, многогранная личность, человек яркой судьбы. А. В. Потанина стала первой женщиной, принятой в члены знаменитого Русского географического общества. Тысячи километров были пройдены Потаниными по неизведанным просторам Алтая, Сибири, Китая, Тибета, Монголии. Выполнены блестящие научные исследования, собраны богатейшие геологические и ботанические коллекции. Опубликовано огромное литературное и научное наследие, не потерявшее своего научного значения до сих пор. А их неутомимая гражданская и просветительская деятельность, верность идеалам юности и своей главной любви – Сибири – снискали благодарную память россиян.

Электронная публикация включает все тексты бумажной книги и основной иллюстративный материал. Но для истинных ценителей эксклюзивных изданий мы предлагаем подарочную классическую книгу. Издание щедро иллюстрировано цветными и черно-белыми изображениями труднодоступных, экзотических и просто опасных мест, в которых побывали исследователи. Подарочное издание рассчитано на всех, кто интересуется историей географических открытий и любит достоверные рассказы о реальных приключениях. Это издание, как и все книги серии «Великие путешествия», напечатано на прекрасной офсетной бумаге и элегантно оформлено. Издания серии будут украшением любой, даже самой изысканной библиотеки, станут прекрасным подарком как юным читателям, так и взыскательным библиофилам.

---

В последнее время с учащением наших сношений с Дальним Востоком и с развитием интереса к нему со стороны Европы, и наше внимание сильнее стало приковываться к нашим восточным соседям. Стали выходить чаще книги о монгольском народе, пробудился интерес к буддизму и проскользнуло желание заглянуть в будущее монгольского народа. Хотя несмело, но брошена мысль о возрождении его; начинает интересовать вопрос: возможно ли это возрождение; мыслимо ли для монгольского народа хоть какое-нибудь приобщение к европейскому духовному движению; сделает ли он это, предварительно окитаившись, или сохранив свою народность, или он навеки осужден остаться кочевой ордой?

Ожидать ли, что условия монгольской жизни изменятся и несколько подойдут к нашим, оседлые оазисы умножатся, земледелие расширится и пр., или монгольский народ исчерпал все, что можно было сделать по культуре при физико-географических данных страны? Можно ли соединить кочевой быт с потребностями духовной жизни на европейский лад, нельзя ли создать смешанный быт? Наконец, если монгольский народ не может избежать, чтоб его не затронуло общемировое движение человеческой жизни, то откуда прежде всего придет к нему это воздействие – от нас ли, или от китайцев, обновившихся сношениями с западным миром, из Иркутска или из Тяньцзина? Сейчас же за тем напрашивается вопрос: популярны ли мы в Монголии и что мы сделали для нашей популярности?

Русское имя известно во всей Монголии и в Тибете: по крайней мере в Северном Тибете его хорошо знают. Мы видели в монастыре Гумбуме тангутских лам, которые по нескольку лет живали в нашем Забайкалье среди бурят. В Гумбуме есть даже дом, построенный на русский манер с окнами и стеклянными рамами; он выстроен ламой, который прожил более 10 лет в Забайкалье. В китайских областях члены нашей экспедиции сходили за си-янов, т. е. западных заморцев; иначе говоря, китайцы смешивали нас с французами, англичанами и пр.; в Тибете же и Монголии, наоборот, французов и англичан называли русскими. В Ордосе бельгийские миссионеры говорили нам, что местные монголы зовут их: орус.

За каких людей они нас считают, за худых или хороших, – трудно сказать. Те лица, которые живали в Забайкалье и которых рассказы собственно и знакомят монгольскую степь с русскою жизнью, знают, конечно, и лицевую, и оборотную сторону русской монеты, и, вероятно, ушедши на родину, чаще уносят память о последней, чем о первой. Я слышал в Монголии, что буряты, приходящие в тибетские и южномонгольские монастыри, скрывают, что они буряты, и выдают себя за халхасцев.

С другой стороны, недовольство монголов китайской властью едва ли велико; китайское начальство вовсе не вмешивается в народную жизнь: оно предоставляет управление монголами их собственным князьям, не трогает народных обычаев и к религии народа относится с самой широкой терпимостью. Ламам, т. е. буддийским монахам, оказывается почет; высшие духовные сановники получают печати таких степеней, что по общественному положению иногда такой лама оказывается выше китайского правителя той области, в которой лама живет, и китайский вельможа при встрече с монахом должен спешиваться и творить поклон. Ни в числе монахов, ни в числе храмов и монастырей не делается никакого ограничения; напротив, некоторые храмы и монастыри получают даже субсидии от императора, другие же и выстроены на его счет и по инициативе китайского правительства. Такое же покровительство китайские императоры оказывают и национальному достоянию монголов в виде летописей или былинного творчества. Летописи монгольские и большая народная эпическая поэма «Гэсэр-хан» изданы на монгольском языке на счет китайской государственной казны.

Конечно, есть и дурная сторона у этой системы. Правительство, отказавшись от налогов с народа, предоставило их всецело в пользу князей; князья все сборы тратят на себя, не устраивая для народа ни школ, ни больниц; правда, они не жалеют денег на монастыри, при которых есть и школы; но в этих школах преподается только тибетский язык и то, что нужно знать монаху; для светского же образования нет ни одного заведения в Монголии. Кроме того, в Южной Монголии князья, в погоне за богатством, отдают народные земли в аренду китайским земледельцам, так что хошун, или княжество, постепенно превращается в округ, населенный китайцами, вытеснившими монголов с лучших земель. В Южной Монголии действительно слышатся жалобы, что князья продали свой народ. В Северной Монголии эта измена князей своему народу имеет другой вид; там хлебопахотных земель мало, и потому жалоб на стеснение в земле китайцами нет; но зато северные монгольские князья вошли в стачку с китайцами-торговцами, монополизировали торговлю за известными компаниями, которые делятся с ними своими барышами. Нужно, впрочем, заметить, что монгольские князья живут все по своим хуторам, т. е. в своих княжествах, а не живут в столицах; они не оставляют привычек простой степной жизни и живут скромно.

Недовольство в народе есть, и, может быть, им поддерживаются мессианские легенды и мессианские надежды, но где и в каком народе не найдешь его? Подданнические чувства монголов к китайскому императору нисколько не колеблются этим недовольством; Эджен-хан, т. е. китайский император, остается выше всех этих нареканий. Монгольский народ говорит, что сам Эджен-хан желал бы делать только добро и благодеяния для народа, но он сам народа не видит, а мандарины его обманывают. Уважение к народным верованиям, которое выказывает китайское правительство, денежная помощь монастырям и постройка ламайских храмов, вероятно, немало содействуют воспитанию в монгольском народе того преданного чувства, которое он питает к Эджен-хану.

Мессианские легенды, о которых я сказал выше, можно слышать по всей Монголии. В Западной Монголии у калмыков ожидается пришествие Амурсани; в северной части Халхи ждут Шидирвана, а в Южной Монголии – Чингисхана.

Ордосские монголы верят, что Чингисхан вновь явится и уведет их из Ордоса опять на старую их родину. Эту свою старую родину, откуда был родом также и сам Чингисхан, они указывают на северо-запад и называют ее Алтай-Хангай Алтын-тебши. Рассказывают, что в Чингисхановой усыпальнице, которая теперь находится в Ордосе и состоит под охранением особого сословия дархатов, хранится седло Чингисхана, убранное серебром; оно всегда лежит обращенное передней лукой на северо-запад; предполагается, что, когда Чингисхан явится, он сядет на это седло и поедет на северо-запад. Говорят, что в Ордосе вообще соблюдается обычай класть всякое седло, где бы то ни было, передней лукой на северо-запад, в той мысли, что рано или поздно ордосский народ отправится в этом направлении. Обычай выставлять флаги над домами или перед домами также объясняется ожиданием пришествия Чингисхана. Оставляя землю, Чингисхан сказал монголам: «Выставляйте у домов пятицветные флаги, чтобы по ним я мог отличить монгольские дома и во время избиения своих врагов пощадить их».

В усыпальнице Чингисхана, кроме седла, хранятся серебряное корыто, чашка и трубка знаменитого завоевателя, с тою целью, чтобы посредством их мог быть узнан ребенок, в виде которого возродится Чингисхан. Когда ребенок достигнет трехлетнего возраста, он будет говорить: «В стране, где я прежде жил, есть такая-то лошадь, на которой я ездил, есть такое-то седло, такая-то узда, которые надевали на мою лошадь; такое-то серебряное корыто, из которого я ел, такая-то чашка, из которой я пил, такой-то платок, которым я повязывался». По этим словам узнают его хранители усыпальницы, дархаты, и приведут в Ордос. Иные говорят, что Чингисхан уже возродился, что ему теперь три года и что дархаты ездят повсюду и ищут его. Они возят с собой 10 одинаковых чашек и 10 одинаковых ложек, в числе которых одна чашка и одна ложка – те самые, которые Чингисхан употреблял при жизни, остальные – поддельные. Дархаты показывают эти чашки и ложки всем трехлетним мальчикам; тот мальчик, в котором возродился Чингисхан, схватится не за поддельные, а за настоящие чашку и ложку. Этим способом дархаты надеются найти Чингисхана, но пока все их поиски остаются без успеха: любящая мать возродившегося Чингисхана не желает расстаться с ребенком и, заслышав о приближающихся дархатах, тщательно прячет его от них.

Шидырван был князь в Северной Халхе; он жил в начале прошлого столетия. Он участвовал в смутах тогдашнего времени и был казнен; к этой действительной истории примкнула потом народная легенда. Последняя рассказывает, что Шидырван составил заговор между монгольскими князьями с целью отложиться от Китая. Заговорщики убили черного козла, ели его мясо и пили его кровь. В то уже время один товарищ Шидырвана, некто Кривой Дондук, предупреждал Шидырвана, что один из князей, именно Уйджанджин, не заслуживает доверия, что он хочет изменить. Однако Шидырван сказал: «Дондук смотрит только одним глазом и хорошо не видит», – и не поверил ему.