Фритьоф Нансен - «Фрам» в Полярном море

• Название: «Фрам» в Полярном море
• Автор: Фритьоф Нансен
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-34134-4

Все герои и авторы серии «Великие путешествия» – личности выдающиеся. Но и на их фоне норвежский полярный исследователь Фритьоф Нансен (1861—1930) выделяется своей многогранностью и незаурядностью.

Превосходный спортсмен, отличный рисовальщик, выдающийся зоолог, доктор наук в 27 лет, – он во всем жаждал дойти до предела, проверить этот предел – и испытать себя на границе возможного.

Нансен участвовал как вдохновитель и организатор в нескольких грандиозных предприятиях, самые впечатляющие из которых – лыжный переход через всю Гренландию и легендарный дрейф на корабле «Фрам», о котором исследователь пишет в книге, предлагаемой вашему вниманию.

«“Фрам” в полярном море» – увлекательный, эмоциональный и насыщенный выразительными подробностями рассказ о знаменитой попытке покорения Северного полюса в ходе легендарного дрейфа корабля «Фрам» от российских Новосибирских островов до Шпицбергена (1893—1896).

Здесь читатель найдет и яркие описания арктической природы, и подробный отчет об изучении этого еще не освоенного в конце XIX в. приполярного региона, и замечательные зарисовки быта экспедиции. Но самое захватывающее в книге Нансена – его живой, драматический, очень личный рассказ о попытке пешего похода к Северному полюсу: откровенное, жесткое повествование о том, до чего может дойти человек под влиянием почти невыносимых обстоятельств. Кем ему нужно стать, чтобы выжить. И как вернуться обратно – не к спасительной суше, а в человечье обличье.

Нансен прошел через это главное испытание, выжил, вернулся – и стал в чем-то другим человеком. В своих запредельных странствиях он, по-видимому, понял: природа человека загадочнее и удивительнее природы Арктики. Познав истинную цену человеческой жизни, он обратился к общественной деятельности. После Первой мировой войны в качестве дипломата и верховного комиссара Лиги Наций по делам военнопленных и беженцев Нансен спас сотни тысяч жертв голода, геноцида и политических репрессий во время Первой мировой войны и Гражданской войны в России, за что в 1922 году был удостоен Нобелевской премии мира.

Он стал великим гуманистом потому, что благодаря своим героическим путешествиям понял самое важное: подвиги совершаются не личной славы ради, они совершаются для людей.

Электронная публикация включает все тексты бумажной книги о жизни и выдающемся путешествии Фритьофа Нансена и основной иллюстративный материал. Но для истинных ценителей эксклюзивных изданий мы предлагаем подарочную классическую книгу. Издание богато иллюстрировано и рассчитано на всех, кто интересуется историей географических открытий и любит достоверные рассказы о реальных приключениях. Это издание, как и все книги серии «Великие путешествия», напечатано на прекрасной офсетной бумаге и элегантно оформлено. Издания серии будут украшением любой, даже самой изысканной библиотеки, станут прекрасным подарком как юным читателям, так и взыскательным библиофилам.

---

Мы уже давно перестали верить, что наши часы показывают сколько-нибудь верное время; иначе мы должны были бы, как я уже говорил, пересечь нанесенные Пайером на карту Землю Вильчека и ледник Дове. А не заметить их – дело совершенно невозможное. Меня смущали, однако, другие факты. Если мы находимся на какой-то новой земле близ Шпицбергена, то почему никто никогда не видел там розовых чаек, которых здесь целые стаи?

И, затем, как объяснить большое магнитное склонение? К несчастью, у меня с собой не было карты склонений, а я не мог в точности припомнить, где лежит нулевой меридиан, составляющий границу между восточным и западным склонением, и только предполагал, что он должен проходить близ Северо-восточной Земли, а между тем здесь склонение по прежнему было около 20°. Все вместе взятое продолжало оставаться неразрешимой загадкой.

Когда впоследствии весной забрезжил снова дневной свет, я сделал открытие, которое привело нас в еще большее замешательство. В ясную погоду в двух местах горизонта – примерно на юго-западе и западе – я разглядел неясные очертания земли. Это наблюдение постоянно повторялось, и, наконец, стало очевидным, что это действительно земля, но земля, находящаяся, по всей вероятности, очень далеко, – не ближе 15 миль[377], по моим предположениям.

Если трудно было представить, что виденные нами раньше острова могут разместиться между Землей Франца-Иосифа и Северо-Восточной Землей, то тем труднее допустить, чтобы там нашлось место еще для этих новых. Не была ли эта сама Северо-Восточная Земля? Но этого быть не могло. Острова лежат под 81° северной широты или, может быть, еще севернее, между тем как Северо-Восточная Земля не простирается много севернее 80°.

Но, во всяком случае, эти острова должны находиться неподалеку от Северо-Восточной Земли, и если нам удастся добраться до них, то уже недалеко будет и до нее; оттуда, пожалуй, открылся бы свободный путь водою до встречи с каким-нибудь парусником из Тромсё, о котором мы мечтаем уже больше года и на котором сможем вернуться домой.

Мысль о прелестных вещах, которые мы найдем на этом паруснике, служила утешеньем всякий раз, когда приходилось особенно туго. Жизнь наша ведь не могла назваться особенно приятной. С однообразием пищи еще можно было примириться, хотя мы не прочь были внести небольшие перемены в рацион. Как чудесно было бы, например, раздобыть хоть немного сахару и мучных продуктов в придачу к этому превосходному мясу! Мысленно мы уничтожили целые блюда пирожных, не говоря уже о хлебе и картофеле, и собирались по возвращении домой щедро вознаградить себя за все испытанные лишения.

Нет, мы не упустим времени, сразу приступим к делу, как только очутимся на борту судна! Найдется ли там у них картофель и свежий хлеб? Ну, на худой конец годятся и черствые морские сухари, в особенности если поджарить их в масле и посыпать сахаром. Но лучше всякой еды будет чистое белье и платье. А потом книги… только подумать – книги! Фу, до чего отвратительно стало платье, которое приходится нам носить не снимая.

Когда хотелось пережить поистине счастливые минуты, мы начинали представлять себе огромный, благоустроенный, светлый магазин, где стены сплошь увешаны новой одеждой из чистой мягкой шерсти и где можно ходить и выбирать себе все, что понравится. Можно ли представить что-либо восхитительнее чистых кальсон и рубашек, мягких удобных шерстяных фуфаек, мягких и теплых шерстяных брюк, чистых шерстяных чулок и теплых войлочных туфель! И вдобавок, пожалуй, еще и турецкая баня!

Мы могли часами толковать обо всем этом, сидя рядом в спальном мешке. Казалось просто невероятным, что все это может существовать. Неужели мы в самом деле когда-нибудь сбросим с себя эти тяжелые просаленные отрепья, которые приходится теперь носить! Со всех сторон прилипали они к телу. Хуже всего приходилось ногам: кальсоны настолько крепко прилипли к коленям, что при ходьбе царапали, терли и рвали кожу, образовались раны, и кровь сочилась на внутренней стороне бедер.

Немалого труда стоило очистить раны от слишком большого количества жира и грязи, промывая их время от времени мхом или лоскутом перевязочного бинта, смоченными в нагретой над лампой чашке с водой. Никогда раньше я не понимал, какое это, в сущности, превосходное изобретение – мыло. Мы делали неоднократные попытки смыть с себя хотя бы часть грязи, но все они ни к чему не приводили. Вода ничуть не могла отмыть толстый слой жира; лучше было выскрести себя мхом и песком.

Песок мы находили в достаточном количестве на стенах хижины, скалывая с них лед. Самым радикальным средством было все-таки хорошенько вымазать руки теплой медвежьей кровью и ворванью, а затем оттирать их мхом. Тогда они становились белыми и мягкими, как руки самой нежной девушки, и с трудом верилось, что это часть нашего собственного тела. Когда отсутствовал этот отмывающий материал, мы находили, что грязь успешно соскабливается с кожи ножом.

Если трудно было поддерживать в чистоте тело, то совсем невозможно было содержать в чистоте одежду. Мы испробовали все способы, стирали ее и на эскимосский лад, и на наш собственный, но чище она не становилась. Часами мы кипятили рубахи и, вынимая их из котла, обнаруживали, что они остались такими же сальными, как и до кипячения. Тогда мы пробовали отжимать из них ворвань. Это немного помогало. Но самым действенным средством оказалось прокипятить их, а потом, пока они еще не остыли, соскрести с них сало ножом.

Волосы на голове и бороде отрастали с невероятной быстротой. Правда, у нас были ножницы, и мы могли бы волосы подстригать. Но так как наш гардероб не отличался изобилием, то было признано нелишним добавлением к нему волос, которые начинали спускаться по плечам: зимою они могли все-таки немножко согревать. Волосы, как и лица наши, были черным-черны. Когда наступила весна, при дневном свете казалось, что зубы и белки глаз сверкают поразительной белизной.

Своеобразная жизнь во многих отношениях подвергала сильному испытанию наше терпение. И все же она не была столь невыносимой, как это, пожалуй, может показаться. Мы сами считали, что, в сущности, живем неплохо. Настроение у нас всегда было хорошее, стоило только подумать о том, что сулит будущее, как мы искренне радовались. Однажды, уже после возвращения на родину, Иохансена спросили, как нам жилось на зимовке и как мы умудрились не перессориться.

Ведь трудно все-таки жить вдвоем отрезанными от всего остального мира. «О нет, – ответил он, – нам и в голову не приходило ссориться. Одна беда была – моя дурная привычка храпеть во сне, за что Нансен иногда толкал меня в спину». Не могу отрицать, что не раз от всего сердца давал ему тумаки за его храп, но он лишь переворачивался на другой бок и продолжал безмятежно храпеть как ни в чем не бывало, разве только тоном пониже.

Так проходило время. Мы всячески старались спать побольше, чтобы время проходило быстрее, и, случалось, спали по двадцать часов в сутки. Для тех, кто придерживается еще старинных заблуждений и считает, что цинга появляется при недостатке движения, мы являемся живым доказательством того, что это неверно, ибо все время оставались совершенно здоровыми. Когда вместе с весной стал возвращаться к нам солнечный свет, мы охотнее стали выходить из хижины. Теперь выдавались дни, когда было не так уже морозно. Затем и время близилось к выступлению в путь, и понемногу нужно было готовиться к походу.

Глава одиннадцатая. Весна и солнце

«Вторник, 25 февраля. Сегодня чудесная погода для прогулки – словно весна и впрямь начинается. Появились первые птицы – люрики (Mergulus alle). Сперва стайка из десяти штук, потом еще небольшая стайка из четырех; они летели с юга вдоль берега – очевидно, из пролива на юго-востоке – и скрылись за горой к северо-западу от нас. Веселое птичье щебетанье родило в душе радостный ответный отклик. Спустя некоторое время опять послышался разговор птиц. Они, вероятно, уселись на горе над нами. Это был первый привет жизни. Здравствуйте, желанные гости, милые пташки!..

Сегодняшний вечер напоминал весенний вечер на родине. Румянец зари медленно исчезал, золотя облака, и на смену ей взошла луна. Ходишь здесь взад и вперед и воображаешь себя в Норвегии в весенний вечер».

«Среда, 26 февраля. Сегодня должно было показаться солнце, но небо заволокло облаками».

«Пятница, 28 февраля. Я открыл, что из одного обрывка бечевки можно сделать двенадцать ниток, и счастлив, как юный бог. Теперь ниток у нас хватит, и мы быстро починим одежду. Кроме того, можно расщепить ткань мешка и пустить ее в ход вместо ниток».

«Суббота, 29 февраля. Сегодня солнце стоит высоко над ледником. Теперь нам приходится серьезно экономить ворвань, если мы хотим уйти отсюда, иначе у нас останется слишком мало сала на дорогу».

«Среда, 4 марта. Когда Иохансен вышел сегодня утром из хижины, утес, нависший над нами, был покрыт люриками. Они, щебеча, перелетали с выступа на выступ или рассаживались повыше над ледником, озаряемые лучами утреннего солнца. Позже их уже не было».