Дэвид Стори - Такова спортивная жизнь

• Название: Такова спортивная жизнь
• Автор: Дэвид Стори
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1967

Дэвид Стори — один из известных писателей современной Англии. Он вырос в шахтерской семье и в 19 лет стал профессиональным игроком в регби, чтобы заработать деньги для поступления в Высшую художественную школу. Несмотря на то, что ему удается достигнуть определенных успехов — его картины выставлялись на нескольких выставках в Лондоне, — он оставляет живопись и целиком посвящает себя литературному творчеству.

«Такова спортивная жизнь» — первый роман Стори. Он сразу же принес ему мировую известность. В 1962 году роман был экранизирован. Фильм «Такова спортивная жизнь» с успехом обошел экраны многих стран мира и в том числе Советского Союза. С тех пор Стори опубликовал еще два романа — «Бегство в Кэмден» и «Рэдклиф».

---

— Вы получили счет, сэр? — спросил он, задыхаясь.

Я хотел ответить ему как-нибудь поязвительней, но сумел выдавить из себя только: «Нет».

Он скорчил гримасу, довольно вежливую, и на подносе подал мне счет. Набралось около двух фунтов шестнадцати шиллингов. Я спросил, откуда взялась эта цифра. Он старательно объяснил, чувствуя, что настал, наконец, долгожданный миг; он перечислял все, что мы съели, отмечая цену в меню своим красивым карандашом и предвкушая удовольствие позвать управляющего. Я спросил, не ошибся ли он, подводя итог.

Карандаш мотнулся вверх по столбцу пенсов, соскользнул вниз по шиллингам и стремительно набросился на фунты. Я сказал, что, по-моему, он ошибся в пенсах. Он снова сложил их, немного медленнее, взглядывая на меня каждый раз, когда набегал шиллинг. Я высказал предположение, что не мешало бы сверить цены, стоящие в счете, с ценами в меню. Он сверил — цифры счета были теперь похожи на детский рисунок — такие они стали толстые оттого, что он множество раз их обводил. Его карандаш затупился. Он весь кипел. Я все еще не был уверен, что он не ошибся. Он начал снова проверять счет и не мог разобрать несколько цифр.

Я аккуратно отсчитал деньги и положил сверху шесть пенсов на чай.

— Благодарю вас, — сказал он; его глаза горели как угли.

Они ждали около машины. Линда плакала, а сонный Йен прислонился к крылу. Когда я подошел, он сердито посмотрел на меня, как будто я был виноват во всех его бедах.

— Что случилось с нашей малышкой? — спросил я миссис Хэммонд.

— Ее отшлепали за то, что она бегала между столами, — ответила она.

Я укоризненно кивнул Линде и отпер дверцы. Мы расстались с Хаутон-Холлом, чувствуя себя победителями.

Я поехал назад кружной дорогой по тем местам, где я ездил только мальчишкой на велосипеде. Словно чемпион, совершающий круг почета. Лин заснула. Пришлось остановиться, чтобы положить ее на заднее сиденье; миссис Хэммонд села рядом с ней. Мы вернулись на Фэрфакс-стрит, когда уже вечерело.

* * *

Несколько недель я был слишком занят, чтобы раздумывать, какое впечатление произвела эта поездка. Миссис Хэммонд как-то притихла. Я возвращался поздно, и мы почти не разговаривали. Я увеличил плату, она не возражала. Зато я больше не мыл посуду и не помогал ей во время стирки. Изредка я приносил уголь.

Большую часть времени я тратил на то, чтобы освоиться в новой компании, и здесь моим лучшим помощником был автомобиль. Хотя бы потому, что мне стало легче избегать Джонсона. Раньше это было трудное дело: возвращаться домой можно было только на автобусе, а идти пешком — только через парк. Теперь я видел Джонсона лишь после матчей на нашем стадионе да иногда на вечерних тренировках. Вокруг меня всегда толкалось много новых друзей, и я быстро научился находить способы улизнуть от него.

А Уивер всегда был готов сделать мне какую-нибудь любезность. Я стал уже совсем своим, и мы с ним были прямо приятели. Когда я получил пятьсот восемьдесят фунтов за «хамбера», он помог мне купить «ягуара» и одолжил недостающие сто пятьдесят фунтов, чтобы я не трогал денег в банке. К его удивлению, я расплатился с ним уже через пять недель. По очень простой причине: несколько недель подряд я выигрывал фунтов до двадцати на собачьих бегах в Стокли, в шахтерском поселке ниже в долине, где жил капитан городской команды Фрэнк Майлс.

С машиной и свободными деньгами пришла уверенность, к тому же я становился известным, и вдруг оказалось, что у меня есть дар легко сходиться с разными полезными людьми вроде местных фабрикантов, управляющих стадионами, футбольных звезд из окрестных городов и членов парламента от нашего округа. Правда, такая дружба продолжалась обычно недолго. Не считая Мориса, только с Тэффом Гоуэром у нас было что-то прочное. С тех пор как я расплющил ему нос — он так и остался свернутым на сторону, — мы стали приятелями, никак специально этого не показывая. Мы никогда не делали друг для друга ничего особенного. Как ни странно, но что-то тут пошло от истории с носом — из-за того, что я тогда разбил ему лицо. Я часто встречался с Тэффом, даже когда он перестал играть и купил пивную недалеко от Примстоуна, — вечерами по четвергам он помогал тренировать молодых.

Я не настолько приблизился к Уиверу, чтобы не видеть, что он тоже из тех, у кого сегодня одна блажь, а завтра другая. Дружба так и осталась для него чем-то вроде снисходительной опеки. Раньше, наверное, он был очень честолюбив — настолько, что я даже представить себе этого не мог, да и сейчас он ни в чем не хотел уступать Слоумеру, своему единственному сопернику. Они считались самыми опасными людьми в городе — если только в этом городе могли быть опасные люди, — а «Примстоун» был их общей забавой. Они покупали и продавали игроков, возносили их и бросали, словно мальчишки — оловянных солдатиков. Ну, да в любом профессиональном спорте делается то же самое. Я считал, что мне важно держаться поближе к Уиверу.

Когда я только с ним познакомился, вернее, когда он познакомился со мной, я понятия не имел, какие у него возможности. Я думал, что если Уивер или кто-нибудь вроде него ходит за мной по пятам, значит я это заслужил. Я никогда не знал, на какую ненависть способны люди, пока не познакомился кое с кем из тех, кто ненавидел Уивера или Слоумера. Про Уивера болтали, что он со странностями, наверное, потому, что он очень уж беспокоился о своей репутации. Может, у него и были странности, но он не давал себе воли. Он часто смотрел, как мы моемся в бассейне, иногда хлопал одного-другого по спине или клал кому-нибудь руку на плечо, но на этом все кончалось. Он проявлял свое расположение и нерасположение откровеннее других. А я предпочитал закрывать глаза на все, что мне не нравилось, — по той простой причине, что он ко мне благоволил. Уивер был богат, а я никогда раньше не был знаком с богатыми людьми.

Зато с женой Уивера я познакомился не сразу. Она не показывалась на его субботних вечеринках, и он никогда про нее не говорил. Я знал только, что она очень набожна, покровительствует епископу и его ближайшему кружку, а кроме того, ведает в нашем городе благотворительной помощью престарелым. Представляя себе, как она всем этим занимается, я думал, что они с Уивером вряд ли особенно ладят.

Как-то днем в субботу, во время мертвого сезона — это было первое лето после заключения контракта — я сидел в баре отеля «Вулпек» на Виктория-стрит, когда там появился Эд Филипс. Я только что приехал в город, чтобы взять из гаража мой автомобиль; бар уже не работал, и я решил, что Эд зашел потому, что увидел снаружи машину. Он посмотрел на меня и нарочно вздрогнул, как иногда вздрагивают мужчины, а чаще женщины, чтобы показать, как они заняты своими мыслями.

— Эй, Артур! Мы, спортсмены, подкрепляемся?

Он был помешан на том, чтобы походить на спортсмена: поля его мягкой фетровой шляпы были чуть-чуть загнуты, желтые перчатки чуть-чуть отвернуты, воротник пальто сзади чуть-чуть приподнят. Спортом, кроме гольфа, он занимался только в воображении, но это нисколько не уменьшало его энтузиазма. Я никогда не мог точно определить, после какой очередной победы он явился. То ли утром в уборной он обеспечил сборной Англии победу в крикет над австралийцами, то ли по дороге в редакцию пришел первым в забеге на 1500 метров. Трудно было сказать. Но подходил он ко мне, во всяком случае, с видом рекордсмена.

— Ты занят? — спросил он, небрежно садясь рядом.

— Как самочувствие, Эд?

— Так себе. Сам понимаешь — лото, жара. Хочешь выпить? — спросил он, зная, что это ему ничем не грозит. — Ты как, занят?

— Буду занят, если ты не перестанешь приставать. — Я думал, если ты свободен, может, подвезешь меня к Уиверам? — неуверенно спросил он.

— Я-то тебе зачем?

— Видишь ли, старина, моя машина чинится, а брать такси неохота. Это может произвести неважное впечатление: я ведь еду к мадам, а не к старику.

— Так поезжай на автобусе.

— Ну, знаешь, Артур! — Он вдруг просиял. — Как я могу явиться к ней прямо из автобуса? Вот твоя машина из ратуши будет в самый раз.

— Я продал «хамбер». У меня теперь «ягуар». Он не произведет на нее никакого впечатления. Хотя бы потому, что мне его устроил Уивер.

— Жаль, жаль, ведь в «хамбере» есть стеклянная перегородка, верно? Нет? Ну, она-то все равно ничего не заметит. Машин дешевле «даймлера» она не различает. Допивай, и поехали.

Подъезжая к Линге-Лонге, я вдруг оробел, потом меня разобрало любопытство. Из-за этого я заметил, что Эд тоже как-то переменился. Уивер отсутствовал — дома была только его жена. К тому времени, когда мы добрались до белых ворот, Эд совсем изнервничался.

— Пойти с тобой? — спросил я.

Он посмотрел на меня с легким изумлением.

— Ну, зачем же я вдруг потащу тебя туда, Артур? — Он по-прежнему держался со мной, как дрессировщик со зверем, которого надо успокоить. — Ты же меня просто подвез, старина. С какой стати тебе еще затрудняться?