Сергей Гомонов - Пари с будущим

• Название: Пари с будущим
• Автор: Сергей Гомонов
• Жанр: Детективная фантастика

Отчасти жанр этой книги — mash-up (исторические и мифологические герои и события в неожиданном ракурсе), отчасти — АИ.

Ученые находят способ информационного посещения прошлого, при этом они вербуют себе в помощники неких малопонятных существ, и те становятся им проводниками по коридору времени. В процессе работы выясняется, что открывшаяся им история человечества не совпадает с известной по учебникам и ее срочно нужно спасать от странного хроноклазма, чтобы не утратить настоящее. Этим занимается секретная организация на космической станции в далеком (от нас) будущем. Коррекции оказываются бесконечными: одна поправка неизбежно тянет за собой другую, и рано или поздно за любое вмешательство в систему мира приходится отвечать. Вот ученые и обнаруживают, что изначально в их расчеты закралась небольшая с виду, но критическая ошибка: они не тех существ сочли проводниками!

---

Он усмехнулся. Вывеска! Стал бы он стараться ради вывески для какого-то трактира! Это будет настоящий боевой щит, одним своим видом повергающий в трепет врага. Выпад — парирование — уход! Художник бьется кистью! Леонардо прекратил шутливую дуэль и победно воздел над собой свое оружие, а его неосязаемый, но самый первый зритель, покачав головою, с усмешкой отвернулся…

Убедившись, что отец не собирается возвращаться, юноша рывком сорвал покрывало. Еще немного — и картина будет готова. Еще совсем немного, но спешить не нужно. Достаточно ли жуток взор химеры, выползающей из бездны?

Леонардо сложил руки на груди, отстранился, прищурился и для верности еще откинул русоволосую голову, чтобы охватить рассеянным взором весь щит.

И вдруг это случилось снова, теперь уже здесь! Но все в точности, как тогда, в доме матери, одиннадцать лет тому назад…

Пространство заколыхалось, замерцало солнце в окне, воздух задрожал горячим маревом…

…Он видит себя в карете, и хотя этому бородатому старику уже, наверное, лет тридцать пять, или сорок, а то и все пятьдесят — словом, старик, — юноша узнает в нем себя и слышит то, что слышит путник:

— le Cheval de Troie![22] — кричат на площади.

Десятки арбалетных стрел летят в статую гигантского коня — самого гениального, что когда-либо изваял человек.

— le Cheval de Troie! — неистовствуют французские солдаты.

И юноша видит, как старик в карете устало прикрывает лицо рукой, а лошади под свист кнута, храпя, несут экипаж прочь из большого города.

— le Cheval de Troie! Vous devez tirer dans la tete![23]

Картина быстро изменяется, уходят под землю постройки, и, взмахнув крыльями, фантазия летит на простор, в эти загадочные, подернутые туманной дымкой дали, за холмы и долы, за таинственный горизонт бытия… Словно во сне, слышит юноша всё те же голоса: «Le pere de la Terreur!»[24] Но уже не стрелы, а пушечные ядра язвят гигантскую голову человека неведомой расы, разбивая вдребезги ее каменные черты. И молчаливо взирают на их ярость и на странно одетых иноземных солдат вечные пирамиды сердца пустыни…

Леонардо обнаружил себя скорчившимся на низком табурете в углу.

— Мама! — прошептал он, как тогда, и опомнился: уж много времени она живет в лучшем мире и смотрит на него глазами безмолвного хранителя.

Не было сил даже пошевелить рукой, а в груди кололо так, что не вздохнешь. Это случилось опять, и он не понимал, отчего такое происходит с ним, а главное — что оно означает. И еще: неужели он, пятнадцатилетний мальчишка, когда-нибудь превратится в такого древнего старика, как тот, кого он видел сейчас в карете?! Вихрь вопросов пронесся в голове, оставаясь без ответа.

Со щита скалилась омерзительная химера, сотканная из частей тех тварей, что избрал для натуры молодой художник. И в ней до сих пор чего-то не хватало… Не хватало божьей искры, дабы срослись воедино разрозненные члены ужасающего существа.

Лукавый ангел хранил молчание.

Идея вспыхнула, словно возрожденная Господом звезда на небосклоне, и всё вдруг стало просто и понятно. Юноша вскочил, стянул волнистые волосы завязкою в хвост, чтобы не мешались, схватил кисть… и опомнился, когда картина была окончена. За окном царила непроглядная темень, светильники, невесть кем зажженные, догорали.

Утирая пот предплечьем перепачканной в краске руки, Леонардо отступил. Со щита Медузы, как он прозвал творение для себя, сползало адское чудовище, и вонь от дохлых мышей и ящериц была амброзией в сравнении со смрадом дыхания химеры. Всё было в ней правдиво — и оскал, и изворот тяжелого тела, и мохнатые паучьи лапы, и вытаращенные глаза, будто слепленные из сотен маленьких пчелиных сот…

А утром юноша очнулся от отцовского вопля. Заснув глубоко ночью у мольберта, Леонардо позабыл накрыть щит полотном.

Сер Пьеро со всех ног улепетывал из мастерской, проявляя неподобающую возрасту прыть.

— Отец! — со смехом крикнул ему вслед Леонардо. — Постойте, отец! Я же обещал, что вы увидите ее первым!

— Беги оттуда, сынок, беги! — отдалившись от дома на безопасное расстояние, тот обернулся, но держаться старался все ж поближе к стволу оливы. — Сюда, скорее! Беги ко мне!

Юноше стоило немалых стараний уговорить батюшку вернуться и рассмотреть чудовище поближе.

— Нет, я не смогу отдать это Паоло, — покачал головой успокоившийся сер Пьеро, разглядывая химеру, и в точности повторил вчерашние мысли своего отпрыска: — Твой щит достоин лучшей участи, чем быть вывеской на крестьянском трактире…

Но Леонардо более не интересовался судьбой своего творения. Ему теперь хотелось лишь хорошо выкупаться и уснуть на чистых простынях в отеческом доме, а не в своей провонявшей дохлятиной каморке.

* * *

«В начале февраля мы покидали мятежный Милан, занятый войсками Людовика, которого то ли в шутку, то ли всерьез французы прозвали Отцом народа. Мой друг, маэстро да Винчи, оказал мне любезность, пригласив совершить отъезд в его карете. Это сулило нам возможность предаться продолжительной и весьма познавательной беседе»…

Примерно так должен был выражать свои мысли Лука Пачоли, не окажись им в тот период я. А поскольку именно я и обосновался в сознании фра Пачоли, мне, говоря вслух, следовало облекать выдумку словами таким образом, чтобы не навлечь на себя ничьих подозрений. Поэтому поначалу приходилось быть немногословным и тренироваться, тренироваться. Мыслил же я, конечно, совсем по-другому и вдобавок лихорадочно искал способ достучаться до великого Леонардо, не покалечив его психику и не представ в его глазах тихопомешанным теологом-францисканцем, который чересчур заработался на математическом поприще. Кроме этого, мне нужно было разыскать остальных участников миссии — тоже погибших в далеком будущем Савитри и Шиву. Задача казалась неразрешимой, но я знал, что сура ничего не делает понапрасну, поэтому необходимо просто хорошенько подумать. Времени хватало: до июня 1517 года, когда умрет фра Пачоли, у нас в запасе еще много лет…

Трясясь в карете под щелканье кнута и глухой топот конских копыт, я глядел в окно на старый город. Смута и Мятеж — вот иные названия для Милана в последние недели, когда горожане бросались на иноземцев, иноземцы — на горожан, когда артиллерийские снаряды, попадая в жилые дома, обрушивали крыши на головы жителей, и людям приходилось прятаться по подвалам. Сколько народа здесь уже поражено влиянием извергов Стяжателя и сколько еще прибудет такого в составе новых партий французских войск Отца народа, которые вот-вот перевалят через Альпы в подкрепление авангарду?..

— Вы не переменили своего решения, мой друг? — заговорил вдруг маэстро.

Я так задумался о своем, сопоставляя факты, известные синьору Пачоли как очевидцу, с известными мне по истории, что даже вздрогнул при звуке его голоса:

— О чем вы?

— Сразу продолжите свой путь во Флоренцию?

Мне не пришлось отвечать: нас догнал верхом на лошади Джакомо, ученик да Винчи, и, перевесившись с седла, заглянул в окно со стороны учителя.

— Господа Мельци надеются увидеть вас у себя, мессер, — вполголоса проговорил юноша, мельком взглянув на меня. — Я видел, что они будут очень расстроены, если вы откажете…

— Да, они писали мне, и как раз об этом я сейчас и хотел сказать фра Пачоли. Ты опередил меня.

Я все еще в рассеянности из-за своих недавних раздумий уточнил, о чем именно идет речь. Маэстро объяснил, что семейство Мельци, с которыми мы давно состоим в дружеских отношениях, готово снова приютить всех нас на своей вилле Ваприо, у подножия Альп. И не просто готово, а ждет с нетерпением.

У фра Пачоли были, как мне известно, свои планы относительно преподавания в университете Флоренции, однако нынче они расходились с моими планами. Именно там, у Мельци, я получу возможность подобраться с нелегким разговором к Леонардо. Нет смысла отвергать удобный случай.

Да Винчи был уже далеко не тем юнцом, которого впервые разглядел сура, погружая нас в эпоху. Заметная морщина над переносицей прорезала высокий бледный лоб, резче очертился тонкий нос, взор стал скорее усталым, нежели пытливым, узкие губы скептически сжались, в длинных волосах и бороде — морозные искры седины. Он носил теперь короткий, вопреки нынешней моде, алый плащ и пышный берет, был медлителен и задумчив. Но я точно знал, буквально чувствовал: в его голове мысли рождаются с такой немыслимой скоростью и четкостью, что вся динамика нашего хваленого будущего меркнет в сравнении с этим удивительным процессом. Интересно, допустил бы Мастер создание «Тандавы», распорядись судьба иначе и позволь ему родиться в наше время? Что возобладало бы в нем — прозорливость гения или честолюбивое любопытство ученого? И я точно знал: пока не получу ответа на этот вопрос, заговаривать о главном с мессером Леонардо нельзя. После нашей переброски центрифуга должна быть наверняка уничтожена. Да, уничтожена, как советовал изобретатель в том фантастическом кино, которое снимут только спустя пять столетий…