Фридрих Ницше - Утренняя заря

• Название: Утренняя заря
• Автор: Фридрих Ницше
• Жанр: Философия
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-03-5028-1

Предлагаемая читателю работа знаменитого мыслителя Фридриха Ницше, провидчески названная автором «Утренней зарей», увидела свет в 1881 г. Она во многом стала прологом к окончательному разрыву Ницше со всей предшествующей философией. Это был шаг к созданию мышления, отрицающего старую мораль, к воспеванию человека, находящегося «по ту сторону добра и зла».

---

385

Развивающаяся добродетель. Такие уверения и обещания, как уверения античных философов о связи добродетели и счастья, никогда не произносятся абсолютно честно, и, однако, постоянно с чистой совестью: выставляли такие положения, правды которых очень желали, и притом желали дерзко, вопреки очевидности, не чувствуя ни морального, ни религиозного угрызения совести, ибо действительность презиралась in honorem maiorem добродетели и при этом не имелось в виду никаких эгоистических целей. На такой ступени любви к правде стоят еще многие храбрые люди. Если они чувствуют в себе отсутствие эгоизма, то они признают себя вправе легче смотреть на правду. Однако можно заметить, что ни между сократовскими, ни между религиозными добродетелями нет добродетели честности, эта добродетель сравнительно новая, еще мало созревшая, неустойчивая, мало известная, едва сознающая себя, нечто еще развивающееся, расцвету которой мы можем содействовать или мешать в зависимости от нашего характера.

386

Великий жребий. Очень редкое, но и увлекательное явление – человек с хорошо развитым интеллектом, у которого характер, склонности и даже опытность принадлежат такому интеллекту.

387

Великодушие мыслителя. Руссо и Шопенгауэр – оба были настолько горды, что объявили за своей жизнью призвание vitam impendere vero. И сколько, вероятно, страдали они в своей гордости из-за того, что им не удалось verum impendere vitae! – verum как каждый из них понимал это, что их жизнь и их познание текли рядом друг с другом, не желая, как капризный бас, слиться в одну мелодию. Но плохо было бы познание, если бы каждый мыслитель выкраивал его по мерке только своего тела. И плохи были бы мыслители, если бы они имели столько тщеславия, что считали бы только себя способными к познанию. В том именно и состоит самая красивая добродетель великого мыслителя – великодушие, – чтобы он как познающий приносил в жертву себя самого и свою жизнь смело, часто скромно, а часто и с возвышенной насмешкой и улыбкой.

388

Польза опасности. Познают человека и положение совершенно иначе тогда, когда каждое их движение грозит опасностью имуществу, чести, жизни, и нашей и наших близких. Так, например, Тиберий глубже размышлял о характере императора Августа и его правления и, разумеется, знал об этом больше, чем это возможно было бы самому мудрому историку. Мы все живем теперь сравнительно в гораздо большей безопасности, так что не можем быть хорошими знатоками людей: один их познает из страсти, другой – от скуки, третий – по привычке; теперь не встречается положения «познай или погибни!» До тех пор пока истины не врежутся нам в мясо ножом, мы втайне позволяем себе мало ценить их: они кажутся нам похожими на «окрыленные сны», которые мы могли бы иметь и не иметь, как будто бы они находились отчасти в нашей власти, как будто бы мы могли пробудиться и от этих наших истин.

389

Hic Rhoduc, hie salta! Наша музыка может и должна превращаться во все, потому что она, как демон моря, не имеет сама по себе никакого характера; музыка сопутствовала некогда христианскому ученому и могла перевести его идеал в звуки. Почему бы не найти ей и тех светлых, радостных звуков, которые соответствуют идеальному мыслителю? Звуков, которые чувствовали бы себя как дома в безбрежных, колеблющихся волнах его души? Наша музыка до сих пор была так велика, так хороша, для нее не было ничего невозможного! Так пусть же покажет она, что возможно чувствовать одновременно величие, глубокий и теплый свет и отраду самой высокой последовательности!

390

Медленное лечение. Хронические болезни души, как и хронические болезни тела, только очень редко происходят от единовременных грубых ошибок против разума тела и души, но обыкновенно от многократных, незаметных, маленьких упущений. Кто, например, изо дня в день дышит слишком слабо и до чьих легких доходит слишком мало воздуха, тот получает, в конце концов, хроническую болезнь легких. В таком случае невозможно получить исцеления никаким другим путем, как только бесчисленными маленькими упражнениями противоположными тем, которые причинили болезнь, например, в указанном случае – дышать сильно и глубоко через каждые четверть часа. Медленны и скрупулезны такие лечения! Также тот, кто хочет спасти свою душу, должен подумать о перемене самых мелочных своих привычек. Многие десяток раз на дню говорят злое, холодное слово окружающим их и не думают при этом, что через несколько лет они создадут себе закон привычки, который будет заставлять их, по десяти раз в день, оскорблять окружающих. Но они могли бы также привыкнуть и к тому, чтобы десяток раз в день делать им добро!

391

Стыд дающего. Так невеликодушно давать или дарить и выставлять это себе в заслугу! Но давать и дарить и скрывать свое имя и свое расположение! Или не иметь никакого имени, как природа, в которой нам и нравится именно то, что здесь нельзя встретиться с «дающим» или «дарящим» и с «милостивым взглядом».

392

При встрече. Куда ты смотришь? Ты так долго неподвижно стоишь на одном месте. На вечно новое и вечно старое! Беспомощное положение жизни так далеко и так глубоко увлекает меня в себя, что я, наконец, дохожу до ее основы и вижу, что она вовсе не так ценна. В конце всех этих жизненных опытов стоит печаль и онемение. Это переживаю я каждый день по нескольку раз.

393

Дважды терпение! «Этим ты причиняешь боль многим людям». Я знаю; знаю также и то, что мне приходится вдвойне страдать за это: один раз из сострадания к их страданию, а другой раз – от их мести мне. Но, несмотря на это, все-таки необходимо делать так, как делаю я.

394

Царство красоты больше. Как мы блуждаем в природе с целью открыть красоту и пытаемся то при солнечном свете, то при грозовом небе, то при бледных сумерках посмотреть берег со скалами, бухтами, соснами – тогда, когда он бывает совершенно и художественно красив, так следовало бы нам блуждать и между людьми, ища между ними добро и зло, чтобы открыть свойственную им красоту, которая у одного блестит при солнечном свете, у другого – во время грозы, у третьего – только в полуночи. Разве невозможно наслаждаться злым человеком, как диким ландшафтом, который имеет своеобразные линии и игру света и тени; если тот же самый человек, когда он показывает себя добрым или справедливым, представляется нам карикатурой и уродством и становится неприятным нам, точно пятно на природе? Да, это невозможно! До сих пор дозволялось только искать красоты в морально хорошем – вполне понятная причина, почему приходилось находить так мало; и искать так много воображаемой красоты без плоти и костей! У злых есть сотни видов счастья, о которых добродетельные не имеют никакого представления, – также есть у них и сотни видов красоты, из которых многие еще не открыты.

395

Бесчеловечность мудреца. От мудреца, с его тяжелым, всесокрушающим ходом мысли, от мудреца, который, по словам буддийской песни, «бродит одиноко, как носорог», требуются время от времени признаки примирительной и кроткой человечности; требуются не только та более быстрая походка, кротость и общительность духа, не только остроумие и некоторый скептицизм по отношению к самому себе, но также и противоречия и по временам участие в господствующей нелепице. Чтобы не быть похожим на колесо, которое катится, как судьба, мудрец, желающий учить, должен употреблять свои ошибки на то, чтобы приукрасить себя, и, говоря: «презирайте меня!» – он должен просить о милости быть ходатаем за истину. Он поведет вас в горы, он, может быть, будет опасен для вашей жизни: за это он охотно предоставляет вам отмщать такому предводителю, – вот цена, которой он покупает себе удовольствие идти впереди. Вспомните о том, что чувствовали вы, когда он вел вас чрез мрачную пещеру опасной дорогой. Как билось ваше сердце и с досадой говорило себе: «Этот руководитель мог бы сделать что-нибудь лучшее, чем ползать здесь! Он носит на себе печать жадных до новизны тунеядцев, – и уж не много ли чести оказываем мы ему, что придаем ему некоторое значение, следуя за ним»?

396

На пиру многих. Как бываешь счастлив, когда питаешься так, как птицы, из руки кого-нибудь, кто бросает семя птицам, не обращая большого внимания на них самих и на их достоинство! Жить, как птица, которая прилетает и улетает и ничьего имени не носит в клюве! Насыщаться на пиру многих – мое удовольствие.

397

Другая любовь к ближнему. Возбужденное, шумное, беспокойное, нервное существо составляет противоположность великой страсти: эта последняя, живя в глубине души, как спокойный сильный огонь, притягивая к себе все теплое и горячее, заставляет человека смотреть на внешний мир холодно и равнодушно и налагает на характер человека некоторое бесстрашие. Такие люди способны, правда, любить ближнего, но эта их любовь совсем иного рода, чем любовь людей общительных и желающих нравиться: это кроткая, рассудительная, спокойная дружба. Они смотрят как бы из окна своего замка, который играет роль их крепости, и именно в силу этого – их тюрьмы: взгляд на свободное пространство, лежащее вне их тюрьмы, взгляд на других им приятен!