Алексей Брусилов - Мои воспоминания. Брусиловский прорыв

• Название: Мои воспоминания. Брусиловский прорыв
• Автор: Алексей Брусилов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-58111-5

Среди военно-исторической и мемуарной литературы, посвященной Первой мировой войне и событиям в России в 1917—1922 гг., воспоминания Алексея Алексеевича Брусилова (1853—1926) занимают особое место. Брусилов – «автор» гениального с военно-стратегической точки зрения прорыва, названного его именем.

…1916 год. Настроения, царящие в русской армии, можно охарактеризовать одним словом – уныние. Самое страшное: пассивность и нерешительность охватили прежде всего тех, кто был поставлен командовать армией, вести за собой миллионы людей. К счастью, не всех.

Говоря о событиях лета 1916 года, часто используют слово «впервые»: впервые стратегическое наступление проводилось в условиях позиционной войны; впервые фронт прорывался одновременными ударами на нескольких участках; впервые было применено последовательное сосредоточение огня для поддержки атаки. А главное: впервые, после более чем года отступлений, нашелся военачальник, который не разучился мыслить стратегически.

История, как известно, не знает сослагательного наклонения. Но в случае с Брусиловским прорывом без «если бы» не обойтись. Если бы Алексей Алексеевич Брусилов не остался в одиночестве, если бы его поддержали – победа над Германией состоялась бы уже в 1916 году, а значит, ход российской и мировой истории был бы иным.

Но Брусилов – это не только гениальный прорыв его имени. Летом 1917 он, став Верховным главнокомандующим, снова мог спасти страну от надвигающейся катастрофы. Но тогдашнему руководству России не нужны были решительные люди.

В годы революций и смуты всем пришлось делать тяжелый выбор. Брусилов в силу своих религиозных и моральных убеждений не хотел становиться ни на одну из сторон в братоубийственной войне. И в Красную армию он вступил уже тогда, когда война по сути перестала быть гражданской и речь шла об отражении иностранной интервенции. «Считаю долгом каждого гражданина не бросать своего народа и житьё ним, чего бы это ни стоило», – это слова истинного русского офицера. Что не спасало от душевных мук и вопросов, на которые так и не нашлось ответа: «Господь мой!.. Где Россия, где моя страна, прежняя армия?»

Электронная публикация воспоминаний А. А. Брусилова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни фотографий, иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

---

Повторяю, много ругательных и хвалебных писем я получал в то время, но привожу только одно из них для того, чтобы дать полнее картину моей работы и моих стремлений.

«Милостивый государь, генерал Брусилов! Сегодня со слезами читала Ваше воззвание ко всем бывшим офицерам. Впервые за 2,5 года почувствовала я, что этих бедных изгоев сейчас признали за людей и обращаются к ним не со злобным шипением, называя их «золотопогонной сволочью, гнусными паразитами, недоучившимися, белобрысенькими дворянчиками» и т. д., а обратились к ним, как к людям, как к специалистам и как к защитникам “нашей дорогой матушки России”… Защищать “матушку Россию” пойдут все офицеры, в этом я уверена, и будут защищать ее так, как умели это делать в свое время, в благодарность за что с них стали срывать погоны и обдавать грязью.

“Забудьте все обиды, нанесенные вам”.– “Охотно”,– скажу я Вам в ответ, но пусть это скажет кто-нибудь из вождей, которые поносили, топтали и убивали в нас любовь к Родине и русскому народу. Чьим именем это все проделывалось. Вы же лично, как генерал русской службы, Вы своих офицеров не оскорбляли. Мой муж тоже один из “бывших” – томится несчастный в тюрьме, и вот теперь я стою в недоумении: что же будет с ними? Вернут ли им право стоять за “матушку Россию”, или это право может быть предоставлено только свободным?

Мне кажется, что если сосчитать, то свободными “бывших” офицеров окажется очень незначительный процент. Вот если бы Вы, генерал, прежде чем писать свое воззвание, выговорили бы освобождение невинных людей из тюрем, лагерей и тому подобных учреждений, где находят себе приют миллионы людей “Свободной России”,– тогда можно было бы говорить об энтузиазме, благородном порыве и вообще о тех возвышенных чувствах, о которых нас заставили забыть давным-давно своими издевательствами, науськиваниями и злобой, злобой без конца…

Пока тюрьмы будут заполнены, пока все матери, дочери, жены, сестры, невесты, отцы, братья, друзья и знакомые несчастных заключенных будут проливать слезы о них, до тех пор массового наплыва добровольцев-офицеров Вы ждать не вправе. Раз Вы стали у власти[150], призывая на защиту Родины от поляков своих бывших соратников, то Ваша обязанность прежде всего дать им гарантию свободы. Наступление поляков несет иго всей России, всему народу, а им, мученикам, возможно и освобождение, если, конечно, еще до прихода поляков они не будут расстреляны озверевшей властью.

Итак, генерал, дайте свободу нашим офицерам, а потом уже готовьте им места в Красной армии для защиты “матушки России”, а не злой, бессердечной, несправедливой, ненавистной мачехи. Не подписываю своего имени не из-за того, что боюсь Вас, нет, а говорю искренно, что боюсь ЧК. Для правды – свободы нет.

Смею надеяться, что это письмо не субъективно и под ним подписались бы тысячи родных несчастных бывших офицеров, а потому буду надеяться, что на это письмо, генерал, Вы будете в ближайшее время реагировать в прессе или в Ваших распоряжениях. Помоги вам Бог. Если же судьба приведет нас когда-либо встретиться, то, я, конечно, не побоюсь открыть Вам свое инкогнито».

Эта неизвестная мне, очевидно хорошая и глубоко несчастная женщина, каковых были тысячи, попала в точку. Я именно так и поступал, как она позднее мне советовала. Прежде чем подписать это воззвание, я говорил с Троцким, просил его дать мне гарантии спасения офицеров от преследования чекистами, от злобно натравленной ими черни. Троцкий мне обещал, что все зависящее от него будет сделано, но что он на ножах с «Чекой» и что Дзержинский его самого может арестовать (это было в 1920 году, а что случилось с Троцким в 1925-м?!!).

Итак, у меня была организована канцелярия по приему и рассмотрению прошений и писем от заключенных офицеров. Мне помогали делопроизводитель И. Ф. Медянцев и комиссар штаба С. С. Данилов. Оба ярые коммунисты, но, насколько я их разгадал, честные и порядочные люди. Во всяком случае, без них для многих тысяч офицеров я ничего не смог бы сделать. И работали они усердно. Благодаря им был спасен из Архангельска из-под расстрела (он был деникинец и племянник моей жены) Н. Ф. Яхонтов.

Да и бесконечно много других. Единственно отрадное для меня воспоминание этих страшных лет – это множество благодарственных писем и ежедневное появление жен, матерей, сестер и детей, приходивших благодарить меня за освобождение их близких. Много приходило и самих освобожденных, много я с ними говорил, и, кажется, они меня понимали. Не зная людей и их принципов ясно, ставить точек на всё и я, конечно, не мог. Почти всех мне удавалось устроить на различные должности, и семьи их получали кусок хлеба.

Глава 10

В семье моей в это приблизительно время произошел окончательный разрыв с женой моего сына и ее бабушкой Остроумовой. Мы долго с ними не виделись, и только когда по телефону нам сообщили о внезапной смерти Варвары Сергеевны, мы пошли на ее похороны. Жена моя уговаривала Варвару Ивановну устроить свою жизнь с нами, ввиду ее молодости и сиротства. Но она категорически отказалась, заявив, что любит самостоятельность, и продолжала колобродить. Я писал об этом в своей автобиографии, и повторять не стану.

Приблизительно тогда же пришла весть из Одессы о смерти внучатой тетки моей жены H. A. Фадеевой. Бедная старуха впала в детство и умерла на руках у своей экономки Маши. С этой хорошей и преданной женщиной у нас сохраняется переписка и до сих пор.

Осенью 1920 года, после окончания Польской войны, особое совещание было расформировано, а мое дело по освобождению офицеров еще продолжалось всю зиму и весну.

Летом 1921 года проезжал через Москву в Прагу из Китая, где он был посланником, американец Ч. Крейн[151]. Он был большим другом сестры моей жены Веры Влад. Джонсон. Он привез нам тяжелое известие о ее смерти. Бедная Вера страшно болела, а главное, отрезанность от России, революции, полная неизвестность о нашей судьбе подкосили ее, и она не вынесла, умерла. Крейн, очень богатый человек, в память Веры стал буквально засыпать нас помощью от «АРА»[152] и всевозможным вниманием. Благодаря ему, многим мы могли помогать, многих подкормили. Я еще буду о нем говорить.

Тем же летом как-то приехал ко мне И. Ф. Медянцев с бумагой, которую просил подписать. Я прочитал и очень удивился. Это было воззвание к врангелевским офицерам, уже подписанное Лениным, Троцким и С. С. Каменевым. Я попросил оставить его у меня до следующего дня, чтобы обдумать. Он отвечал, что это совершенно невозможно, что это очень экстренно. И все-то как у них было, когда касалось меня, все как обухом по голове.

Мне необычайно было тяжело решиться поставить свое имя рядом с именами людей, совершенно мне чуждых. Много силы воли нужно было затратить, чтобы спокойно заставить себя это сделать. Я думал, что меня поймут там, за рубежом, поймут, что если я это делал, то, значит, приносил себя на растерзание, на побивание камнями и злое издевательство… Но зачем?! Что я продался за деньги большевикам, это же бессмыслица, все же видели и знали, что вся моя семья вместе со мною перебивается «с хлеба на квас».

Лгали много и про мои особняки, автомобили, великолепную квартиру в Кремле. Но до всего того, что лгали, мне дела нет. А дело в том: зачем я подписал это воззвание?.. Повторяю, я думал, что меня поймут, я видел и был убежден, что по настроению массы извне помочь нашему делу нельзя, что необходимо было соединиться всем вместе, необходимо было рассеять, разжижить строй Красной армии людьми, иначе чувствующими, иначе думающими.

Я считал, что непроизвольная, неуловимая духовная пропаганда, невольное влияние наших людей, привычек, взглядов неминуемо отразится на рядах Красной армии, в большинстве состоящей из ничего не понимающих деревенских парней. Их в руках держали преимущественно еврейские красноречивые, наглые субъекты. Необходимо было влить в ряды их противовес, естественный, национальный элемент и под шумок парировать развращение русских, наивных, запуганных парней.

Это могло бы сделаться само собой, духовными флюидами, силой духа, даже без всякого определенного заговора. Нас бросили, ушли от нас все, кто нам нужен был внутри страны, в рядах армии. Пусть для этого нужно было надеть красную звезду, наружно, но чтобы ее сбросить и заменить крестом – нужно было быть тут с нами, на родине… Я не мог говорить иначе, я дал свое имя рядом с Лениным[153] и Троцким, я надеялся, что меня поймут. «Ведь меня там знают!» – думал я. Знают, что меня ни купить, ни запугать нельзя. Значит, зачем я на это пошел?!

Но нет, не поняли, озлились, ушли сами, увели всех за границу с целью продолжать братоубийственную, гражданскую войну. Ну и чего они достигли? Бросив Родину, предоставив издеваться, калечить души русских парней в рядах Красной армии, без малейшей поддержки иного характера, без влияния русского духа. Сами все за границей перессорились, перебранились. И многие теперь стремятся назад, да уж поздно, дело испорчено, а тогда еще можно было повернуть иначе.