Алексей Брусилов - Мои воспоминания. Брусиловский прорыв

• Название: Мои воспоминания. Брусиловский прорыв
• Автор: Алексей Брусилов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-58111-5

Среди военно-исторической и мемуарной литературы, посвященной Первой мировой войне и событиям в России в 1917—1922 гг., воспоминания Алексея Алексеевича Брусилова (1853—1926) занимают особое место. Брусилов – «автор» гениального с военно-стратегической точки зрения прорыва, названного его именем.

…1916 год. Настроения, царящие в русской армии, можно охарактеризовать одним словом – уныние. Самое страшное: пассивность и нерешительность охватили прежде всего тех, кто был поставлен командовать армией, вести за собой миллионы людей. К счастью, не всех.

Говоря о событиях лета 1916 года, часто используют слово «впервые»: впервые стратегическое наступление проводилось в условиях позиционной войны; впервые фронт прорывался одновременными ударами на нескольких участках; впервые было применено последовательное сосредоточение огня для поддержки атаки. А главное: впервые, после более чем года отступлений, нашелся военачальник, который не разучился мыслить стратегически.

История, как известно, не знает сослагательного наклонения. Но в случае с Брусиловским прорывом без «если бы» не обойтись. Если бы Алексей Алексеевич Брусилов не остался в одиночестве, если бы его поддержали – победа над Германией состоялась бы уже в 1916 году, а значит, ход российской и мировой истории был бы иным.

Но Брусилов – это не только гениальный прорыв его имени. Летом 1917 он, став Верховным главнокомандующим, снова мог спасти страну от надвигающейся катастрофы. Но тогдашнему руководству России не нужны были решительные люди.

В годы революций и смуты всем пришлось делать тяжелый выбор. Брусилов в силу своих религиозных и моральных убеждений не хотел становиться ни на одну из сторон в братоубийственной войне. И в Красную армию он вступил уже тогда, когда война по сути перестала быть гражданской и речь шла об отражении иностранной интервенции. «Считаю долгом каждого гражданина не бросать своего народа и житьё ним, чего бы это ни стоило», – это слова истинного русского офицера. Что не спасало от душевных мук и вопросов, на которые так и не нашлось ответа: «Господь мой!.. Где Россия, где моя страна, прежняя армия?»

Электронная публикация воспоминаний А. А. Брусилова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни фотографий, иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

---

Что касается Юго-Западного фронта, то предполагалось, что его армии останутся на своих местах и будут выжидать, пока их северные соседи не выдвинутся вперед, и только в случае удачи их атаки Юго-Западный фронт должен был присоединиться к общему наступлению. Такая скромная роль была назначена Юго-Западному фронту на том основании, что только что смененный главкоюз Иванов заявил, что его армии более не боеспособны, для наступления не годятся и в состоянии вести лишь оборонительные бои. Я с ним радикально расходился во взглядах на состояние войск фронта.

На военном совете первым говорил ген. Эверт и, высказывая весьма пессимистический взгляд на общее положение, полагал, что у него недостаточно средств для перехода в успешное наступление, т. е. не хватает тяжелой артиллерии и к ней снарядов, мало войск в резерве, причем он требовал еще пять-шесть корпусов и значительного увеличения воздушного флота.

На это ген. Алексеев возразил, что на Западный фронт брошено все, что возможно, и весь резерв главковерха в смысле войск, артиллерии, патронов, снарядов и самолетов ему отдан почти безраздельно, тогда как Северный фронт усилен незначительно, а Юзфронту ничего давать не предполагается. Генерал Куропаткин лишь усилил пессимистический доклад Эверта и заявил, что никакого успеха у себя не ожидает и ожидать не может из-за недостатка сил и средств.

Я заявил, что считаю свои армии вполне боеспособными и совсем не согласен на роль, которая предназначена Юзфронту: пассивно смотреть, как дерутся соседи. Нашим врагам, действующим по внутренним линиям, вполне естественно наносить по возможностям неожиданные удары в каком-либо месте их Западного или Восточного фронта, но нам и нашим союзникам, действующим по внешним операционным линиям, подражать в данном случае неразумно, и мы, наоборот, должны атаковать сразу на всех наших фронтах, дабы помешать противнику перекидывать свои войска на угрожаемый пункт.

Имея в виду общую пользу и стремясь не помешать главному удару, я не просил подкреплений, но полагал необходимым атаковать одновременно всеми армиями, чтобы связать вражеские войска и не дать им возможности поддержать дивизии, на которые обрушится главный удар генерала Эверта.

Ген. Алексеев согласился с этим планом, но предупредил, что на наиболее обездоленный во всех отношениях Юзфронт он не даст никаких подкреплений и что я должен рассчитывать только на те силы, которые имеются в моем распоряжении. После моего доклада Эверт и Куропаткин смягчили свои заключения и заявили, что надежда на успех у них есть.

К 10 мая мы должны были быть готовыми к переходу в общее наступление, о чем за 8 дней нас должны были предупредить. Вернувшись на свой фронт, я собрал в Волочиске командующих армиями и предложил каждому из них приготовить в районе своей армии участок для атаки, куда и сосредоточить посильный резерв, и представить возможно скорее свой план действий мне на утверждение.

Главный удар на Юзфронте, по указанию Ставки, должен был наноситься 8-й армией в направлении на Луцк – Ковель, чтобы оказать поддержку Эверту; затем я придавал важное значение 9-й армии, оперировавшей на румынской границе, чтобы подбодрить румын, все время колебавшихся, на чью же сторону стать.

Не буду здесь останавливаться на принятых мерах по сокрытию от врага наших намерений, но скажу, что нам это вполне удалось.

11 мая я неожиданно получил телеграмму от ген. Алексеева, в которой он запрашивал меня, могу ли я немедленно перейти в наступление и тем оказать помощь Италии, грозившей, в случае отказа, заключить сепаратный мир. Я ответил, что готов, и по условию через 8 дней перейду в наступление всеми армиями, т. е. атакую 19 мая, но при непременном условии, чтобы Эверт, наносивший главный удар и снабженный к тому же всеми средствами, перешел в наступление одновременно со мной.

18 мая вечером я был вызван к прямому проводу ген. Алексеевым, который сообщил мне, что Эверт еще не готов, но обещает перейти в наступление 25 мая. Поэтому мне предлагается отсрочить атаку до 22-го. Я ответил согласием и тотчас же сообщил об отсрочке вверенным мне армиям, а Алексеева просил сказать, уверен ли он, что Эверт действительно выполнит свое обещание в назначенный им срок.

Получив вполне утвердительный ответ, я еще раз заявил, что если Эверт вновь отсрочит, то поставит Юзфронт в тяжелое положение, и что в этом случае даже вполне удачное наступление моего фронта, вызвав большое кровопролитие, не даст никаких ощутимых стратегических результатов, ибо противник стянет против меня такие силы, которые я не в состоянии буду преодолеть.

21 мая я был опять вызван к прямому проводу ген. Алексеевым в 12 часов ночи, и он мне заявил, что главковерх желал бы отсрочить атаку недели на две с тем, чтобы переменить в корне систему моего наступления, т. е. чтобы все армии в бездействии стояли на своих местах, атаку же чтобы произвела одна только 8-я армия, направленная на Ковель, ибо для главковерха имеет в данное время значение лишь Ковель.

Я ему ответил, что предлагаемая мне система атаки лишь на одном участке уже многократно испытывалась у нас и на Западе французами, англичанами и немцами у Вердена – и везде одинаково терпела неудачу, и применять ее я не хочу. Поэтому прошу меня сменить и назначить другого главкоюза. Далее отсрочивать день наступления отказываюсь, ибо в данное время все войска находятся в исходном положении для атаки и вторая отмена обескуражит войска, которые потеряют доверие к моим распоряжениям.

М. В. Алексеев мне сообщил, что в данное время главковерх лег спать, и он его будить не может, и просил меня еще раз обдумать и взвесить мое решение. В этом я ему решительно и наотрез отказал, заявив, что ни в каком случае не уступлю и если мне не будут развязаны руки, то я настаиваю на моей смене. Тогда Алексеев заявил, что он берет ответственность на себя и от имени главковерха разрешает действовать по моему усмотрению. Таким образом, с рассветом 22 мая во всех армиях Юзфронта началась атака противника на всех подготовленных участках для их прорыва.

Из этого ясно видно, что, во-первых, 11-я армия, вопреки утверждению проф. Кельчевского, перешла в наступление не по своей инициативе, а по заранее утвержденному мною плану и по моему приказанию; во-вторых, я не мог перенести главный удар фронта из 8-й армии в 9-ю по той причине, что Ставка все время до самой осени настойчиво требовала наступления на Ковель и все присылавшиеся мне резервы сама направляла в г. Ровно.

Сознавая необходимость подкрепления и усиления 9-й армии, я, однако, мог посылать ей лишь второочередные дивизии и в этом случае сделал все, что мог. Ставка мало интересовалась 9-й армией, ее успехи не имели большого влияния на устойчивость Западного фронта и еще менее – Северного, и с этим приходилось мириться. Неудачи на обоих этих фронтах были ей, естественно, ближе успехов на моем крайнем левом фланге.

Должен еще добавить, что 25 мая, когда Эверт должен был перейти в наступление, он донес, что вследствие дождей он откладывает свое наступление на г. Вильно до 5 июня, а затем заявил, что противник на подготовленном участке настолько усилился, что он считает невозможным атаковать его здесь и переносит свой удар к Барановичам; для подготовки же в этом новом направлении требует не менее двух недель сроку. Когда же, наконец, во второй половине июня он произвел свое наступление, то потерпел, как и следовало ожидать, полную неудачу.

По справедливости, я не могу признать за собой какой бы то ни было вины в этой печальной по результатам неразберихе. Ведь я стоял во главе одного из фронтов и по долгу совести и службы был обязан выполнить общие предначертания верховного главнокомандования. Я не вхожу в детали всего переживавшегося мною за все это время (собак на меня вешали и сверху, и снизу, и сбоку) и умолчу про те сплетни и интриги, которые доходили до меня с разных сторон, но добавлю лишь, что, по моему убеждению, сделано было все, чтобы наступление Юзфронта кончилось ничем.

Подкрепления посылались мне несвоевременно, по каплям и не туда, куда я просил; и в то время, когда по условиям наших железнодорожных перевозок мне доставлялся один корпус, противнику подвозилось три. На этом-то основании, для пользы общего дела всего нашего фронта, а не одного Юзфронта, я полагал более целесообразным настоятельно требовать перехода в решительное наступление Западного и Северного фронтов.

Слыхал я по этому поводу критику, что я – странный военачальник, не желающий сделать мой фронт главным и прославиться. На это могу ответить, что вообразить мой фронт главным я не мог потому, что все средства для главного удара были у Западного, частью – у Северного фронта. Перекинуть все силы и средства этих фронтов ко мне не было возможности, а запоздалые подкрепления не сулили успеха, а только увеличивали потери в людях.