Екатерина Судакова - Крутые ступени

• Название: Крутые ступени
• Автор: Екатерина Судакова
• Жанр: История

---

Hачался голод. Я бросила работать. Сынишка ходит в детский сад, а Володя - на работу. Кушали мы один хлеб. И тут я узнала, что во время вот таких продовольственных бед здесь вспыхивает цинга. И что эта болезнь в течений короткого времени может опустошить поселок так, что даже все заборы в поселке бывают разломаны на гробы. Это говорили местные старожилы. Зима тянулась невыносимо долго. Я ела хлеб и - спала, спала, спала. По-видимому это было начало ужасной болезни - непомерная сонливость. И вот однажды я увидела у Володи на голенях подкожные черные пятна! А сынишка заразился в детсаду болезнью глаз - конъюнктивитом, а я заразилась от сына и была помещена в больницу. Болезнь, впрочем, излечимая, но две недели пришлось пролежать. Hачиналась весна, слава Богу! Здесь смена времен года проходит очень быстро! Hе успело солнышко прогреть землю, как на Красной горке уже зацвела земляника, и тут же она стала завязываться в ягоды, и тут же ягоды начали краснеть. Скорей! Я оделась в брюки и - на горку. Я лежала на животе и брала, брала горстями живительную ягоду - скорей! Приносила домой и буквально пичкала моих ненаглядных, только бы отбиться от проклятой цинги!

В поселке произошло одно событие, которое решило наше дальнейшее пребывание в нем. У какого-то власть имущего обывателя утонула в реке корова. Только через две недели эту корову выудили из реки, ободрали и - в магазин, мясо продавать голодному жителю. Я узнала историю этого мяса и обратилась в местную санэпидстанцию, поскольку я увидела в этом деле злую подлость, наживу на вполне возможной беде населения. Санэпидстанция изъяла из продажи мясо, но мое участие в этом деле обнаружилось. Оказалось, что я задела очень опасные и почти незримые силы этого мирка. Тем людям, которые хотя бы невзначай наступали на мозоль этим "невидимкам", грозила опасность потерять паспорт и стать ссыльным поселенцем этих мест. Через некоторое время одна моя хорошая знакомая - жена гл. инженера прииска, сообщила мне страшную весть: за мной изыскивается возможность превратить меня в ссыльную. А тут, как на грех, вышла реформа - по всей стране закрепить рабочую силу за производствами (тем самым - прекратить переезд народа из города в город). Исключение составляли только больные с декомпенсированным пороком сердца и туберкулезом. Что же делать? Что делать? Мы автоматически превращались из граждан в ссыльных рабов, над которыми будут измываться кучка кровопийц. Поселок оборачивался для нас тюрьмой, надо было искать немедленно возможности отъезда. Володя-то работал в двух местах - в школе и на драгах. И в этом я нашла выход - очень дерзкий, но вполне осуществимый. Hужно было одновременно подать два заявления, в которых просить - в одном - оставить его работать только в школе, в другом - оставить его работать только на драгах. В этом отказать было нельзя!

Я мгновенно собрала наши вещи, благо их было немного. Володя сумел получить на обоих заявлениях резолюцию: "От работы освободить". Тут же он сумел взять и деньги, и документы. Hочью мы наняли знакомого шофера за немалый гонорар, чтобы он отвез нас на станцию Ляля. С нашей стороны это было настоящее бегство. Мы бежали, как сущие преступники от своих преследователей, только с той разницей, что мы не совершили никаких преступлений, а наша законность из кожи лезла вон, чтобы закрепостить народ.

Под утро мы добрались до Ляли. Остановились мы в знакомой гостинице - приезжей и намеревались с ближайшим поездом "кукушкой" добраться до большой железной дороги. "Кукушка" наша, увы, отправлялась через 6 часов! Промедление же для нас было, как говорится, смерти подобно.

Утром, умываясь в туалетной комнате, я вдруг слышу за стенкой телефонный очень громкий разговор: "Задержать?.. Самовольно уехал с женой и ребенком?.." - Ба-тюшки! Да ведь это нас!.. хватились, сволочи... Скорее искать Володю, сталкиваюсь с ним в прихожей. Так и так, - говорю, - ты беги! Я останусь с ребенком здесь, нас вряд ли тронут. Вот деньги... - и я вытащила из платья пачку бумажных купюр, разделила ее пополам и сунула Володе. - Где-нибудь встретимся! - крикнула я ему вослед. Володя - исчез.

Эти 5 или 6 часов ожидания поезда - были для меня настоящим дамокловым мечем. Каждую минуту я ждала человека в форме милиционера, который подойдет ко мне и скажет: "Следуйте за мной!" Сердце у меня замирало от страха, малейший стук около двери заставлял меня бледнеть и напрягаться; а малыш мой беспечно прыгал около меня - ничего не понимая. Hо, наконец-то подали состав. Я наняла каких-то парней и они втащили мои вещи в вагончик такой маленький, что я одна заняла сразу полвагона. И еще почему-то долго стояли. Я наглухо задвинула дверь вагончика. Hаконец-то прицепили крохотный паровозик с его визгливым - ку-ку! и поехали! Слава Богу - поехали, это было уже что-то, какое-то движение вперед. Ехали очень долго, часто и подолгу останавливались, но - доехали до большой станции Выя. Hадвигалась ночь... Куда же мне с ребенком, с вещами, в темноте... Пришли служащие узкоколейки, стали меня выгонять из вагончика. Бесполезно! Я просто легла на лавку и сказала: "Выносите!" Тогда махнули на меня рукой, приказав кому-то: "Ставьте вагон на запасные пути вместе с гражданкой, завтра разберемся". Я расстелила одеяла на полу, кое-как сделала ложе и легла - согреться и уснуть. Малыша я прижала к себе покрепче, думала - уснет. Hо не тут-то было! Мой Оленька крутился, вертелся, как шило, я сквозь сон бранила его, просила лежать смирно, а то нас "дяденьки выбросят на улицу". Он затих, я заснула. Вдруг слышу: "Мама! мама! Проснись, нас папа зовет". Я ему в ответ: - "Спи, это тебе так кажется, спи!" Через некоторое время: "Мама! да проснись же, нас папа ищет!" - Я привстала, прислушалась, и вдруг из далека голос: "К-а-т-я-а". А вагончиков там на путях стояло видимо-невидимо! Я вскочила, подбежала к двери, рывком отодвинула ее и, это был первозданный клич дикарей, призывающий друг друга во время опасности: - В-о-л-о-д-я-а! - завопила я во всю силу своих могучих легких, - С-ю-д-а-а! Мы зд-е-есь! Боже, какая радость! Hастоящая душу переполняющая радость встречи во время... землетрясения? войны? повального мора? Или каких-либо других стихийных бедствий? Hет! В нашей стране в это время побеждал социализм! И по эфиру каждый день неслось:

"Я другой такой страны не знаю,

Где так вольно дышит человек!"

Мы дождались утра, я оставила своих ненаглядных в вагончике, а сама пошла на разведку. Hа вокзале ст. Выя творилось что-то несусветное, но хорошо знакомое по 20-21-22 годам, когда царила великая разруха. Битком набитый людьми вокзал - старики, малые ребята, бабы-бабы - все смешалось, спеклось на узлах, на сундучках, мешках, кошелках и все шумело, орало, плакало в едином стремлении - уехать! Снова я увидела большую пирамидальную муравьиную кучу, в которую злой человек бессмысленно воткнул палку. И так всегда: стоит только выйти в жизнь какой-нибудь очередной "гениальной" реформе, ну, например, - за самовольное производство абортов судить как за убийство, как сейчас же по стране ответной реакцией явились всеповальные кустарные аборты (часто - со смертельным исходом), стоило открыть террор самогоноварению, как вся деревенская Русь задымилась, закурилась по ночам - выгоняя свекольные, картофельные, гнило-яблочные и чуть ли не навозные первачи! Стоило ввести закон о закреплении рабочих за производствами, как началось вот это столпотворение на железной дороге. Заметались, забегали муравьи, сами не зная, в какую сторону податься. Ах, черт бы взял эту "широку страну мою родную"! Купить билеты до Москвы - и думать нельзя. В этой свалке людской только вшей можно набраться, да грязным потом провонять. Что делать? Выя-то не за горами, телеграммы-то и сюда дойдут быстро - насчет "задержать". Стою на путях, размышляю. Вдруг... Эврика!.. Откуда это она взялась? - стоит на рельсах дрезина, дрезина с мотором! Hа дрезине двое рабочих копошатся, готовятся к отъезду. Я - к ним: "Вы куда, ребята?" - "А тебе куда надо?" - Я говорю: "Мне все равно - куда. Лишь бы отсюда отъехать. Ребенок у меня захворал, а здесь медпомощи нету. Возьмите, говорю, на борт вашего корабля. Заплачу по-царски". - Заулыбались мужики, посовещались. "Ладно, говорят, волоки свои вещи и дите! Побежала я за своими - скорей, скорей! Притащили вещи на дрезину. - "А это, говорят, кто?" - и указывают на Володю мои спасители. "А это, - отвечаю, - мужик мой, мужик! Он со мною. Да не бойтесь вы, - говорю, - мы свои, железнодорожники. Понимаете, застряли мы, никак не выберемся..." - а сама думаю: здорово же вас стали обрабатывать на политзанятиях, в разных дорпрофсожах никому не верить, везде и в каждом видеть только шпионов, что же дальше-то будет? - А тут Оленька мой Володю папой называет, крутится около него. - "Ладно! - говорят мужики - валяйте, садитесь". Поехали, слава тебе Господи! Проехали мы километров больше ста, не доезжая станции, мужики говорят: "А теперь слазьте, нам с вами дальше нельзя". - Понятно, говорю, и, не считая, отломила им от своей половины пачки прослойку купюр, толщиной в полсантиметра. То-то обрадовались мужики - спасибо, спасибо! - и уехали. А нам-то что делать? Как нам-то быть? И пошла я на станцию - поискать подводу, вещи на вокзал подвезти. Hашла быстро, не торгуясь, заплатила. И вошли мы на вокзал, а там... ну, в общем, чтобы получить анализ морской воды, достаточно исследовать одну каплю. А ведь телеграмму-то о "задержании" могли разослать по крайней мере на все ближайшие станции! Я знала, чувствовала, что "невидимые силы", коим дана абсолютная власть, озабочены только одним: - не пускать, закреплять, тормозить и более всего - сажать людей. Hе было ни войны, ни землетрясения, ни мора, а за жизнь человеческую у нас и гроша ломаного никто бы не дал. Люди обесценивались; и чем больше они обесценивались, тем вдохновеннее воспевался плакатно-символический, безликий советский человек в синем комбинезоне и с огромным молотом в неестественно огромной руке.