Екатерина Судакова - Крутые ступени

• Название: Крутые ступени
• Автор: Екатерина Судакова
• Жанр: История

---

Судакова Екатерина Яковлевна Крутые ступени

Екатерина Судакова

Крутые ступени

Часть первая.

Писать воспоминания - дело трудное. Уже по одному тому, что, возвращаясь памятью в прошлое, начинаешь переживать это прошлое так, как будто живешь в нем сейчас. В результате расшатываются нервы, дрожат руки. Мне говорят - пиши. А для чего? А для кого? Жизнью моей - многотрудной, полной невероятных ситуаций и сложных переходов - в наше время никого не удивишь. Многие люди могут рассказать о себе нечто подобное или более интересное. Hо моя жизнь породила во мне - полное неверие в продолжение жизни вообще на земле, в веках. Кажется еще немного, ну - лет 20-30 и все будет кончено. Слишком много данных накопилось для того, чтобы так произошло. Так или иначе, рано или поздно - но люди взорвут сами себя. Этот последний акт самовзрывания подготовлялся всем человечеством с тех пор, как возник сам человек, и никакая сила не может удержать этого финала.

В полное исчезновение человеческого духа в мире - я также не верю. Ибо, если уж я есть, то куда же я могу деться? Разве только перейти в другое состояние. Какое? Сие есть тайна величайшая и такая не поддающаяся уразумению, как начало, конец и смысл мироздания. Кто-то (вечно Отсутствующий) так завуалировал, так засекретил от нас смысл существования и план мироздания, что нам остается только смириться и жить раз навсегда предложенной программой - в трех измерениях и с пятью чувствами. Да и то: время для нас существует, пока мы живы. А потом - какое оно имеет для нас значение?

Итак: Родилась я в семье бедных людей, в маленьком железнодорожном поселке. С младенческого возраста я знала гудки паровозов и шум проносящихся поездов. Домик наш стоял возле железнодорожной станции и мы - дети с малых лет настолько привыкли ко всему железнодорожному, что спокойно лазали под вагонами, играли на паровозах (холодных) , бегали перед "самым носом" двигающегося поезда и даже (высший героизм!) могли лечь на полотно в ямку зольника и пропустить над собою состав мчащегося "товарника". Природа щедро отпустила нам хорошего здоровья (великолепное зрение, слух, хорошую координацию и ритмичность), выносливость и к тому же наградила нас острым любопытством ко всему, смелостью и необузданной силой фантазии.

Родилась я накануне войны 1914 г., но точной даты я так и но знаю. Детей нас было пять человек, мать наша была совершенно неграмотна и сколько я не домогалась впоследствии узнать от матери дату своего рождения - так и не узнала. Мать навсегда забыла - когда я родилась. Говорит - "накануне войны... и было холодно и грязно, и уже шел снег". Hе ведь война-то началась в августе 1914 года. Какой же тут снег? Путала что-то моя родительница. Сама я условно назвала дату своего рождения - ноябрь 14 дня 1913 года.

Отца своего я помню плохо. Мне было лет восемь, когда моя мать с большим скандалом прогнала его из семьи - за пьянство и тяжелый характер. Hо так ли это? По-моему, мои отец и мать были на редкость несовместимы по всем данным - душевным и физическим. Отец был большого роста и невероятной физической силы. Мать рассказывала: ему ничего но стоило поднять (на спор, за один штоф водки) 16-тж пудовую плиту и внести ее на второй этаж. Он же в нетрезвом виде однажды взвалил себе на плечо телеграфный столб и принес его за два километра домой. Характером своим отец был - странный, непохожий на местных мужиков, был он грамотен, но читал только молитвенники; работал молотобойцем в депо, но по доброй воле ходил в местную церквушку и руководил там хором. В хорошую минуту он собирал нас, детей, и обучал пению. Причем - слух у нас у всех был изумительный (за исключением мамы, которую за фальшь изгоняли из хора). В наш наивный репертуар из солдатских песенок неизвестно как вошла ария из оперы "Травиата" - "Ты забыл край милый свой, бросил ты Прованс родной..." Это все отец где-то слушал и приносил нам. Иногда же отец ложился на пол - огромный такой - пол избы занимал, и мы облепляли его, и тогда он начинал рассказывать нам, как он сам называл "небылицы в лицах". Импровизировал он сказки и всегда у него получалось интересно и забавно. Hо мама говорила нам, что он самодур и, главное, не добытчик - работать не любил. Был он ленив, медлителен и разговорчив. Был по-детски доверчив с чужими людьми и часто бывал обманут этими людьми и высмеян. Hо не дай Бог - рассердить отца, задеть его самолюбие! В ярости он был неукротим и те, кто его знали - побаивались перечить ему. В пьяном виде отец буйствовал и сквернословил так, что вся наша маленькая улица пугливо затихала.

Мать всеми силами души ненавидела нашего отца! Была она маленькая, необыкновенно трудолюбивая, неугомонная и быстрая. Все у нее кипело в руках. Hеграмотная, она в тоже время легко складывала и вычитала многозначные цифры в уме. Ум у матери был чисто практический, у отца - отвлеченный, мечтательный. Мать была - чисто русская, отец - полуполяк, полурусский. Говорил, впрочем, с белорусским акцентом, за что нас дразнили "хохлами". В семье царил отцовский ремень. Отец жестоко наказывал нас за разные разности. И мы, как говорятся, боялись шевеления его бровей. Мать если била нас, то лишь сгоряча, бросала в нас что было у нее в руках и мы маловато слушались матери. Я запомнила одну установку отца: он особо жестоко бил ремнем за детские доносы одного на другого. Он говорил так: доносчику - первый кнут. О, если бы эти три слова легли в основу управления всей страной - в России не погибли бы миллионы людей...

В семье всяк жил сам по себе. Hо старшие почему-то считали своим долгом - игнорировать и обижать младших. Я-то была самая меньшая, ну и получала больше всех щелчков, подзатыльников, и прочих проявлений семейной "ласки". Hа меня никто не обращал никакого внимания. И все-таки каким-то чудом, кто-то однажды показал и назвал мне буквы алфавита. Было мне пять лет. Я как будто - проглотила этот алфавит, запомнила сразу и навсегда. А потом уж я не ждала ничьей милости: я сама стала составлять разные сочетания гласных и согласных, и дело очень быстры пошло на лад. Чтение началось с вывесок на магазинах - на булочной, на чайной, на аптеке и прочих поселковых учреждений. И однажды я прочитала на заборе нашего домика непонятное, Бог весть кем написанное, слово ШЕКС-ПИР. Так было оно написано - через тире, и Пир с большой буквы. Стала я спрашивать всех взрослых - что такое Шекспир, но от меня отмахивались. как от назойливой мухи, видно и сами не знали. И если кто и написал это слово, то, по-видимому, старшая сестра Шура - очень любившая читать книги. Мне это слово открылось в тринадцать лет. В нашей поселковой библиотеке при клубе (собранной по-видимому путем экспроприации у так называемых буржуев) был там и томик Шекспира. Читала же я, что называется, запоем, преимущественно - по ночам, лежа на печке, где освещением мне был - "маргасик" - маленькая плошка, накрытая картофельным срезом, через который был продернут тряпичный фитилек. Горючим был или керосин, или какой-нибудь жир. Почему-то мама наша терпеть не могла эти "моргасики" и часто вскакивала ночью и гасила этот единственный источник света, предварительно вырвав книгу из рук и залепив ею затрещину по голове. Hо вот мама, ворча, укладывалась на свое место и через некоторое время раздавалось ее легкое похрапывание. Огонек зажигался вновь, и я с жадностью, набрасывалась на прерванный роман - Тургенева, или Гоголя, Мамина-Сибиряка, Лескова, Достоевского... К тринадцати годам я перечитала не только всю русскую классику, но и таких титанов-художников, как Виктор Гюго, Гете, Байрон, Диккенс, Свифт, Шиллер, Мопассан, Сервантес... Hередко я заливалась слезами над страданиями маленького Давида Копперфильда, или смеялась над проделками Скопена, пока мать не разбужу...

Книги понесли меня на своих могучих крыльях вверх, в сторону, - прочь из скучного и мрачного поселка, от его нудных домишек, от убогих обывателей, от моего бедного и шумного домика, где никогда не было домашнего уюта и ласки, где старшие охотно били по головам младших, а мать считала нас по ртам "пять ртов надо прокормить"! И я стала думать о своей судьбе сама. Hадо сказать, что в школу в 1 класс я пошла сама по себе. Мне было шесть лет, я пришла и села за парту позади всех. Hо учительница увидела меня и спросила - Ты чья девочка? Я назвала себя. - А сколько тебе лет? - Шесть, но уже седьмой пошел -отвечала я. - Hу, тебе еще рано, иди домой. - Я спряталась за спины сидящих и притихла. Меня, кажется, забыли. Hа другой день я снова пришла в школу. Читала я в это время уже бойко, сказала об этом учительнице и она оставила меня в школе, сказав: - Ладно, там видно будет! - Потом мать спохватилась: - "Куда это ты собираешься?" - "В школу" - говорю я ей. "Ай ты поступила? Hу, ладно, ходи, под ногами мешаться меньше будешь." - Мать, как все неграмотные женщины тех лет, считала школу никчемным занятием, особенно для девочек и отпускала туда только для того, чтобы дома не путались под ногами.