Хуан Гойтисоло - Особые приметы

• Название: Особые приметы
• Автор: Хуан Гойтисоло
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1976

Роман современного испанского писателя Хуана Гойтисоло посвящен судьбе интеллигенции, которая ищет свое место в общенародной борьбе против фашистской диктатуры. В книге рассказана история жизни и душевных переживаний выходца из буржуазной семьи Альваро Мендиолы, который юношей покидает родину, чувствуя, что в гнетущей атмосфере франкизма он не найдет применения своему таланту. Длительное пребывание за границей убеждает Альваро, что человек вне родины теряет себя, и, вернувшись в Испанию, он видит свой долг в том, чтобы поведать миру о трагической судьбе родной страны.

---

— Я бы хотела всю жизнь прожить пьяной. — Она говорила чуть слышно, глаза ее были закрыты. — Так все просто, легко…

— Я отвезу тебя домой и уложу в кровать, как грудного младенца.

— Твой голос доносится откуда-то издалека… Словно я умираю.

— Хочешь, заедем куда-нибудь, выпьем по чашке кофе.

— Ничего я не хочу. — Она почти спала. — Я хочу только тебя.

Он выехал на центральную автостраду и прибавил газу. Оцепенение сковало природу, все притихло, ожидая первого порыва бури. «Моррис» обогнал два-три армейских «джипа» и карету «скорой помощи» со знаком красного креста. Сара свернулась клубочком на сиденье и лепетала что-то нечленораздельное. Ее розовые, нежные губы невинно приглашали уступить вожделению.

Первые капли упали в Санта-Фе. Они разбились о ветровое стекло, как перезрелые плоды, сорвавшиеся с дерева. Через две-три секунды пространство исчезло, вокруг встала стена воды. Это был настоящий тропический ливень, с осатанелым грохотом грома, с порывами разъяренного ветра, с остервенелым полыханием молний — неистовый оргазм распаленной природы. «Дворники» не успевали удалять воду с ветрового стекла, превратясь в два бесполезных, разворачивающихся с глуховатым скрипом веера. Буря отрезала машину от внешнего мира, обволокла ее незримым, смущающим соблазном безответственности. В душу вползало коварное ощущение: Альваро чудилось, будто он едет по необитаемой стране и девушка, уснувшая на сиденье рядом с ним, — всего лишь юное девичье тело, самозабвенно и сладко прильнувшее к его телу. Несколько минут он боролся с собой, подавляя неодолимое желание остановить «моррис» и разбудить ее поцелуями. Но Сара спала так крепко, что он устыдился себя.

Дождь сопровождал их до самой Гаваны. Люди толпились в подъездах домов, ожидая хотя бы минутного затишья. Автобусы ехали переполненные. Сара открыла глаза, осмотрелась по сторонам, зевнула и повернулась к нему.

— Дождь идет.

— Ага.

— Я спала, да?

— Когда мы приедем, я тебе сварю кофе, и все пройдет.

— Голова кружится… Заметно по мне, что я пьяная?

— Нет.

— Слушай, Альваро, я еще никогда не чувствовала себя такой близкой тебе. Это что, от рома?

— Скорей всего, что так.

— О! Тогда я буду пить каждый день. Я буду такая же, как всегда, но только пьяная.

— Не болтай глупостей.

— Я не знала, что алкоголь так сближает людей. С сегодняшнего дня…

Он закрыл ей рот рукою, она высунула язык и стала щекотать ему ладонь и покусывать пальцы. Волны заливали Малекон. «Моррис» обогнул отель «Ривьера» и свернул на авениду Алькальдов. Сара жадно смотрела на город, она даже прижала нос к стеклу окошка. Не обращая внимания на непогоду, дружинники проводили под открытым небом строевые занятия. Они проехали по Линеа до улицы «О» и остановились на перекрестке улиц Менокаль и Нептуна.

У обочины застрял городской автобус — что-то случилось с мотором, и шофер громко переругивался с какой-то женщиной. Выйдя из машины, Альваро проверил, заперт ли багажник. Сара выпрыгнула на мостовую без его помощи; она стояла посреди улицы и словно спала наяву, подставив лицо струям дождя, вся отдавшись веселому своенравию разыгравшейся водной стихии.

— Обожаю грозы. В детстве я каждый раз выбегала на балкон и часами глядела на небо.

— Ты простудишься.

— Ничего, прижмусь к тебе и согреюсь. — Она шла рядом с ним, обняв его за талию. — Мама всегда ругала меня за то, что я ходила в школу без зонтика и любила шлепать по лужам.

— Ты вся дрожишь от холода. Идем скорей.

— А я бы с удовольствием шла с тобой под дождем, пока мы не вымокли бы до нитки. — Альваро заставил ее войти в парадное ее дома. — А правда, давай попробуем?

Они поднялись на третий этаж, и он помог ей отыскать ключ в сумке. Квартира состояла из спальни, крошечной кухоньки и превращенной в чулан ванной комнаты. Беспорядок царил повсюду невообразимый — было видно, что тут живет человек, не привыкший себя обслуживать: кровать стояла неубранной, во всех углах громоздились книги, на джутовом ковре, покрывавшем пол, вперемежку валялись вынутые из конвертов пластинки, недоеденные бутерброды, немытые чашки из-под кофе и причудливые карандашные рисунки. Сара опустилась на колени у кровати и поставила на проигрыватель арию «Vedrai, carino»[184] из моцартовского «Дон-Жуана». Потом она распахнула окно и посмотрела на затянутый влажной дымкой силуэт отеля «Свободная Гавана».

На кухне Альваро обнаружил неаполитанский кофейник, а на полке для посуды нашел две чистые чашки. Пока закипала вода, он подставил голову под кран. Из зеркала на него смотрел человек уже не первой молодости, с усталым липом; глаза его были красны и блестели. Волосы надо лбом начинали редеть и, чтобы скрыть это, он зачесал их набок. Рука его прошлась по лицу, словно хотела стереть следы морщин, и снова, уже не в первый раз, он с изумлением убедился, что морщины не исчезли.

Гремела, наполняя весь дом, музыка из «Дон-Жуана». Сара лежала ничком на кровати и, когда он с подносом подошел к ней, резким движением оттолкнула чашку.

— Альваро, — заговорила она, не открывая глаз, в ее голосе прорывалось с трудом сдерживаемое возбуждение. — Веди себя со мной так, как ты ведешь себя с другими женщинами. Я хочу, чтобы это было. Теперь, сейчас же. Ты меня слышишь? Я никого не знала до тебя, но сейчас я этого хочу, даже если ты потом уедешь в Европу и я никогда больше тебя не увижу. Если бы я не выпила, я бы не осмелилась тебе этого сказать. Но теперь мне все равно. Вот почему я хотела напиться.

Альваро смотрел на ее детский профиль, влитый в белизну подушки. Ее щеки горели, губы дрожали от волнения. Кровь застучала у него в висках, и он отеческим тоном принялся увещевать ее:

— Полно, Сара. Ты опьянела, и сама не знаешь, что говоришь. Выспись как следует, а завтра я к тебе зайду, и мы трезво все обсудим.

— Одну только ночь. Утром я уеду на уборку кофе, и ты больше никогда обо мне не услышишь.

— Успокойся, ради бога, успокойся. Ты говоришь под влиянием опьянения, ты еще ребенок, который ничего не смыслит в таких вещах. А я не пьян, и я не мальчик, а взрослый мужчина. Я не имею права воспользоваться, тебе во зло, твоим состоянием. Ты понимаешь это?

— Никогда в жизни я еще не говорила так сознательно, как теперь, — поспешно возразила она. — Сегодня утром ты дал мне слово, что будешь исполнять мои желания. И я хочу, чтобы ты вел себя со мной так же, как ведешь с другими. После этого я тебя оставлю в покое, навсегда.

— Я вовсе не хочу с тобой расставаться, Сара. — Голос у него вдруг охрип, и, чтобы взять себя в руки, он сосчитал до десяти. — Но я старше тебя, у меня за плечами многолетний жизненный опыт, а ты только еще начинаешь жить. И если я сейчас тебе уступлю, я потом буду себя презирать.

— А почему же с этой колумбийкой ты ведешь себя иначе?

— Она — другое дело. Во-первых, я ее не люблю, во-вторых, она не маленькая девочка… А с тобой…

— Альваро, я тебя умоляю. — Она села на кровати и заплакала. — Я никому, никому об этом не расскажу, честное слово. Даже маме.

— Это было бы гнусно, воспользоваться тем, что ты пьяна и…

— Ненавижу эти рассуждения. Ты же обещал…

— Ничего я тебе не обещал.

— А я хотела, чтобы мы с тобой расстались по-хорошему. — Слезы не дали ей договорить.

— Ради бога, — сказал он. — Оставим этот нелепый разговор. Мне и так скверно, не надо добавлять.

Сара зарылась лицом в подушку и только судорожно всхлипывала.

— Уходи. Навсегда. Чтобы я тебя больше не видела.

— Тебе надо заснуть. Завтра утром, на свежую голову, ты согласишься, что я был прав.

— Уходи.

— Хорошо, я уйду. Отдохни и забудь все, что ты мне тут наговорила.

Он прикрыл окно и, как вор, проскользнул к двери. Сердце у него колотилось так, словно хотело выскочить из груди. Сквозь туман, застилавший глаза, он из крохотной передней оглянулся в последний раз. Сара лежала все так же ничком и плакала. Он резко захлопнул дверь. Спускаясь на ощупь по лестнице, он все еще слышал доносившуюся сверху — трудно было бы придумать издевку злее — ликующую коду моцартовской арии.

Оно лежит перед тобой

(его горечь капля по капле пропитала всю твою жизнь и определила твою судьбу)

обычно оно хранится в одной из связок тщательно разобранной переписки прадеда

среди торговых счетов накладных банковских квитанций расписок чековых книжек

среди прошений от различных религиозных учреждений благотворительных обществ миссионерских организаций представителей святой апостолической церкви

(по завещанию прадеда дед выстроил для вашей семьи часовню в экстравагантном стиле)

и благочестивая тетушка Анхелес

та самая что на фотографии в коридоре вашего имения изображена сидящей под темным тентом