Марк Хаузер - Мораль и разум. Как природа создавала наше универсальное чувство добра и зла

• Название: Мораль и разум. Как природа создавала наше универсальное чувство добра и зла
• Автор: Марк Хаузер
• Жанр: Психология

В книге известного американского ученого Марка Хаузера утверждается, что люди обладают врожденным моральным инстинктом, действующим независимо от их пола, образования и вероисповедания. Благодаря этому инстинкту, они могут быстро и неосознанно выносить суждения о добре и зле. Доказывая эту мысль, автор привлекает многочисленные материалы философии, лингвистики, психологии, экономики, социальной антропологии и приматологии, дает подробное объяснение природы человеческой морали, ее единства и источников вариативности, прослеживает пути ее развития и возможной эволюции. Книга имела большой научный и общественный резонанс в США и других странах. Перевод с английского Т. М. Марютиной Научный редактор перевода Ю. И. Александров

---

Слабо выраженная межгрупповая вариативность животных, наряду с относительно высоким уровнем миграции, фактически исключает возможность группового отбора. В отличие от этого, значительная вариативность, которая существует между различными группами людей, создает возможность для группового отбора.

Кроме межгрупповых различий, существуют два механизма, которые также способствуют повышению однородности внутри группы, — это подражание и склонность к конформизму. Хотя шимпанзе и, возможно, некоторые другие животные могут успешно соперничать с человеком по своей способности к подражанию, у людей подражание имеет специфические черты, по крайней мере их три. Во-первых, подражание у человека характеризуется ранним рефлексивным возникновением в процессе развития, во-вторых, независимостью от конкретной сенсорной модальности и, в-третьих, тесной связью с психическим состоянием других людей, включая их намерения и цели. Подражание, наряду с нашей способностью обучать и передавать точную информацию, делает возможным очень точное копирование, воспроизведение наблюдаемого. Подражание создает условия для психологического единообразия внутри группы, внося свой вклад в формирование межгрупповых различий. Кроме этих механизмов, есть еще склонность к конформизму — стремление делать то же, что и другие члены группы, и оставлять несогласие маргиналам.

Как я отмечал во II части, десятки экспериментов в социальной психологии свидетельствуют о существовании таких свойств нашей психики, как впечатлительность и податливость воздействию, которые активируются без нашего согласия. Мы общаемся с кем-нибудь, кто часто чешет затылок, и у нас появляется желание делать то же самое. Мы видим пожилого человека, с трудом передвигающего ноги, и мы начинаем идти так же, как он. Нравится нам это или нет, но в наших головах все время звучит популярная песенка, и звучит очень настойчиво. На основе этих фрагментов опыта, порождаемых активностью нервной системы, у нас возникают пристрастия, и, как отмечают Бойд и Ричерсон, эти пристрастия склоняют нас к формированию группировок с особыми отличительными признаками. Благодаря большой заинтересованности помочь своим и нанести вред посторонним, мы получаем основу для крупномасштабной кооперации, осуществляемой неродственными субъектами. Наряду с нашими мощными системами наказания, это дает ключ к пониманию парадокса объединения людей.

Независимо от того, продолжаем ли мы и в какой степени использовать наши первобытные установки, современная жизнь отличается от той, что была в прежние времена. Нормы, которые раньше были адаптивными, возможно, больше таковыми не являются. Моральные дилеммы, с которыми мы сталкиваемся сегодня, очень сильно отличаются от тех, с которыми сталкивались люди в доисторические времена. Многие из нас имели возможность помочь генетически неродственным людям — иностранцам, которые живут в тысячах миль от нас, на другом континенте. Людей призывают внести свой вклад в деятельность организаций, оказывающих помощь попавшим в беду, а странам предлагают ликвидировать СПИД или нарушения прав человека. Принципы, которые развивались для того, чтобы координировать помощь, не развиваются в этих условиях. Если в поиске разгадки обратиться к истории первобытного общества, то увидим, что принципы, лежащие в основе оказания помощи, были разработаны для разрешения дилемм, которые возникали в группе (например, кому раньше прийти на помощь: больному родственнику или раненому вождю, лежащему неподалеку?). Помощь на расстоянии с ее неопределенностью была невозможна.

Теми же самыми проблемами объясняются особенности нанесения вреда. Насилие со стороны соседей в лучшем случае вызвало бы стрельбу из луков, первобытные лучники могли поразить на расстоянии нескольких десятков футов. Когда первобытный человек убивал члена своей или соседней группы, он нес прямую ответственность за его смерть. Проблемы, подобные проблеме трамвайного вагона, в которых действие одного человека косвенно наносит вред другому человеку и — часто — множеству других людей, в первобытном обществе никогда не рассматривались.

Аналогичные проблемы возникают в контексте утилитарных интересов, связанных с полезностью или ценностью. Согласно утилитарному подходу, в качестве главного принципа рассмотрения моральных дилемм признается принцип их оценки с точки зрения последствий, где слово «последствия» превращается в гипертрофированное понятие «добро». Однако, как отметил Тетлок[386], мы «боремся, защищая священные ценности от мирского вторжения, с помощью все более и более мощных общественных тенденций». Когда людей вынуждают участвовать в таких сделках, как приобретение ребенка за деньги или продажа органов на аукционе, они чувствуют себя, мягко говоря, некомфортно и часто испытывают моральное оскорбление в ответ на само предложение считать эту проблему обоснованной.

Объяснить противоречие морали и действительности можно следующим образом: системы, которые создают интуитивные моральные суждения, часто противоречат тем системам, которые являются причиной наших поступков, потому что современный «ландшафт» только смутно напоминает наше первоначальное состояние. В этом контексте создание Ролза будет выступать с интуитивными предположениями о том, что правильно или неправильно с моральной точки зрения. Создание Канта ответит обоснованными аргументами против этих интуитивных предположений, и иногда где-то между ними окажется создание Юма, которое привнесет страх и тревогу, пытаясь с помощью всех доступных ему данных склонить нас к одному из моральных полюсов.

Эпилог

Моральный инстинкт

Я убежден, что ясное осознание первостепенной важности моральных принципов для улучшения и облагораживания жизни не нуждается в идее законодателя, особенно законодателя, который творит основываясь на вознаграждении и наказании.

Альберт Эйнштейн [387]

В отличие от любых других видов, которые существуют на Земле, представители homo sapiens являются одновременно и очень разными, и очень похожими друг на друга. В различных частях мира люди говорят на труднодоступных для взаимного понимания языках, практикуют разные сексуальные ритуалы, слушают разную музыку, переживают разные события, верят в разных богов, участвуют в разных спортивных состязаниях, имеют разные социальные нормы для оказания помощи и нанесения вреда. Этот «пейзаж» выдвигает на первый план нашу изобретательность в инновациях и межкультурной вариативности, а также нашу непочтительность к конформизму. Но каждый из этих аспектов человеческого бытия дает основание полагать, что существуют универсальные свойства человеческой психологии, которые ограничивают диапазон культурного разнообразия.

Языки, на которых мы говорим, отличаются, но все они возникли и функционируют на основе универсального набора принципов. Наши художественные вкусы невероятно вариативны, но биология, которая подкрепляет нашу эстетику, порождает универсальное предпочтение симметрии в визуальных искусствах и гармонии в музыке. Идея, которой посвящена эта книга, состоит в том, что этику следует интерпретировать в той же логике. В основе обширного культурного разнообразия наблюдаемых социальных норм лежит универсальная моральная грамматика, которая позволяет каждому ребенку в процессе роста сформировать узкий диапазон возможных моральных систем. Когда мы судим о чем-то как о нравственно правильном или неправильном, мы поступаем инстинктивно, используя систему подсознательно действующего и недоступного интроспекции морального знания. Межкультурная вариативность моральных норм подобна межкультурной вариативности разговорных языков: обе системы позволяют членам одной группы обмениваться идеями и ценностями друг с другом, но не с членами другой группы. Однако до сих пор неясным остается вопрос, является ли формирование столь выраженных межгрупповых различий адаптивным или представляет собой побочный продукт изоляции и исторических непредвиденных обстоятельств, как в случае языка, так и в случае этики?

Идея, согласно которой мораль имеет биологическую основу, вступает в противоречие с тремя классическими утверждениями. Во-первых, биологические перспективы являются неотъемлемо пагубными, поскольку ведут к предопределенным результатам, таким способом устраняя свободу воли. Однако некоторые философы и психологи (например, Дэниел Деннет, Стивен Линкер и Дэниел Вегнер) оспаривают это утверждение, указывая, что ничто в эволюционной или биологической перспективе однозначно не ведет к понятию определенного, установленного или неизменного набора суждений или верований. Биологические основы действуют по-другому. Наша биология, как и биология всех видов на Земле, устанавливает диапазон возможных вариантов поведения. Наблюдаемое разнообразие вариантов представляет только ограниченный набор из выборки потенциально возможного. Такое богатство вариантов объясняется тем, что наша биология взаимодействует со средой, а окружающая среда очень вариативна. Но из того факта, что окружающая среда вариативна, не следует, что культуры изменяются параллельно, без каких-либо ограничений. Если существует универсальная моральная грамматика, принципы установлены, то потенциальный диапазон моральных систем открыт для изменений, будучи ограничен логическими возможностями мозга и до некоторой степени исторической инерцией.