Марк Хаузер - Мораль и разум. Как природа создавала наше универсальное чувство добра и зла

• Название: Мораль и разум. Как природа создавала наше универсальное чувство добра и зла
• Автор: Марк Хаузер
• Жанр: Психология

В книге известного американского ученого Марка Хаузера утверждается, что люди обладают врожденным моральным инстинктом, действующим независимо от их пола, образования и вероисповедания. Благодаря этому инстинкту, они могут быстро и неосознанно выносить суждения о добре и зле. Доказывая эту мысль, автор привлекает многочисленные материалы философии, лингвистики, психологии, экономики, социальной антропологии и приматологии, дает подробное объяснение природы человеческой морали, ее единства и источников вариативности, прослеживает пути ее развития и возможной эволюции. Книга имела большой научный и общественный резонанс в США и других странах. Перевод с английского Т. М. Марютиной Научный редактор перевода Ю. И. Александров

---

Мы вернулись к началу: оказывается, люди наделены уникальной способностью, которая делает возможным широкое взаимодействие у неродственных индивидуумов и позволяет поддерживать устойчивые отношения на основе взаимности. Здесь, в этом последнем разделе, я объясню причину появления лакуны в таксономии; это объяснение вернет нас к I части, где я описывал приводящее многих в замешательство наличие разных суждений о моральных дилеммах и разных объяснений этих суждений. Однако, для того чтобы обосновать свое объяснение, вначале я опять вернусь к логике лингвистической аналогии и к вопросу о том, какие данные требуются для ее реализации.

Чтобы понять, в чем состоит уникальность нашей моральной способности, мы должны определить, какие характеристики являются уникальными для людей и какие черты уникальны для сферы нравственности. Это предполагает проведение двух отдельных операций вычитания: в одной из них исключается то, что является общим для человека и для животных, и остается то, что характерно исключительно для людей, а в другой исключается то, что имеет место и в других областях знания, и остается то, что связано исключительно с областью морали. Я соединю то, что нам известно об этой проблеме, и выделю несколько аспектов, которые для нас пока неизвестны, и сделаю некоторые поверхностные предположения.

Центральной частью создания Ролза является механизм оценки, с помощью которого из какого-либо события выбираются релевантные характеристики. Они обретают форму физических действий, их причин и последствий. Младенцы наделены некоторыми элементами этой системы, рано проявляя чувствительность к иерархической структуре событий, к важности различения неодушевленных и одушевленных объектов, к роли, которую выполняют цели и намерения, и к связи между поступками и эмоциональными последствиями.

Когда мы рассматриваем животных, мы обнаруживаем поразительные параллели между тем, как они «обрабатывают» примитивные формы поступков, и их базовыми эмоциями. Интереснейшие исследования способности животных к пониманию других также дают все более и более похожую картину. Рассматривая животных, далеко отстоящих друг от друга, например птиц и собак, а также виды, которые связаны друг с другом более тесно, в частности высших и низших обезьян, мы находим подтверждение существования у них таких способностей, как объединение внимания, понимание намерений и целей, а также использование ими зрения для проникновения в суть вещей.

Эти первые шаги в создании теории и развитии представлений о психическом и те исследования, которые уже проводятся, вот-вот приведут к обнаружению у них и других способностей. Можно только догадываться, насколько далеко зайдут эти исследования. Если ориентироваться на современную тенденцию, есть большая вероятность того, что она станет катализатором для внезапного и полного изменения представлений у некоторых философов (таких, как Кристин Корсгард). Эти философы считают, что, поскольку только мы способны переключать внимание на то, во что верим, чего желаем и к чему стремимся, только мы обладаем чувством нормативного или предписывающего: «Наша способность переключать внимание на свои собственные умственные действия является также способностью дистанцироваться от них и подвергать их сомнению... Должен ли я верить? Является ли это восприятие действительно причиной, для того чтобы верить? ...Должен ли я действовать? Является ли это желание действительно причиной для совершения действия?»[384] Без рефлексии животные не могут отделить себя от своих действий и поэтому не могут рассмотреть альтернативных причин действия. Вот такая история.

Основной «элемент» нашей способности отвечать взаимностью и заниматься решением моральных дилемм, в которых долговременные достоинства конкретных поступков оказываются важнее, чем кратковременные и эгоистически приятные альтернативы, — это способность временно отказываться от немедленного вознаграждения. Само собой разумеется, что маленькие дети, а также пациенты с травмами лобных долей головного мозга легче поддаются откровенным искушениям. И все мы время от времени не выдерживаем ожидания более крупного вознаграждения. Но когда обычных взрослых людей сравнивают с нормальными взрослыми особями голубей, крыс, игрунков (когтистых обезьян), мартышек и макак, мы оказывается «боковым ответвлением», действия которого осуществляются в другом временном диапазоне. Даже самые терпеливые животные ждут только несколько секунд, прежде чем отреагировать на доступное и меньшее вознаграждение. Люди, в отличие от них, могут ждать днями и даже неделями, прежде чем поддаться меньшему и более откровенному соблазну. Одной из причин этого является наличие гораздо больших по размеру и более структурно дифференцированных лобных долей, которые играют ключевую роль в реализации контроля сдерживания.

Мы можем не только сдерживать желание получить немедленное вознаграждение, но и использовать нашу способность к самоконтролю для блокирования ранее выученных правил. Таким образом возникают возможности для создания новых социальных норм. Для большинства, если не для всех животных правила, выученные в процессе «социализации», обычно оказываются весьма строгими. Когда животные выучивают правила, отражающие постоянно повторяющиеся, значимые закономерности в окружающей среде, они стремятся соблюдать их, даже если эти правила в результате изменений среды приводят к негативным последствиям. Как только правила приобретены, они имеют тенденцию не меняться, обеспечивая автоматизм, стандартизацию действий.

Еще одно отличие состоит в том, что только у нас есть набор физических и психологических хитростей, своего рода профилактических мер, которые, может быть, помогают сдерживать искушение. Маленькие дети могут пользоваться языковыми средствами, в частности метафорами, для того чтобы превратить очень вкусный зефир в безвкусное облако. Взрослые могут выбросить свои кредитные карточки, чтобы не поддаться искушению совершать покупки, или прожить неделю в учебном лагере, чтобы не прельщаться ароматом местной пекарни. Это некоторые из последствий терпеливого поведения в ситуациях, не связанных с решением моральных проблем. Однако терпение обладает не меньшим потенциалом при решении проблем в сфере морали, позволяя нам избегать искушения обманывать и не отказываться от наших взаимообязывающих отношений.

Терпение — это только одно из необходимых защитных средств против нестабильности взаимодействия. Все совместные отношения уязвимы для лжецов. В этом отношении люди не отличаются от животных. Разница состоит отчасти в психологическом факторе, который возникает, когда лжеца поймали. Хотя животные, защищая свои ресурсы, нападают на нарушителя, нет данных о том, что они нападают на тех, кто ведет себя нечестно по отношению к общему делу. Это различие можно объяснить двояко: либо животные не могут обнаружить лжецов в момент совершения совместных действий, либо они не могут применить логику агрессии к ситуации взаимодействия — во время защиты общих ресурсов. И в том и в другом случае у них нет одного из главных механизмов, с помощью которого люди (неродственные субъекты!) вступают во взаимодействие, а также осуществляют крупномасштабные совместные действия. Этот механизм называется наказанием. Мы не знаем, когда возникла и развилась у нашего вида эта способность. Мы также не знаем, какое изменение окружающей среды привело к появлению наказания. Первобытные люди наказывали остракизмом. Но была ли эта способность у их предшественников, и если была, то почему? Что бы и когда бы ни произошло, условия для совместных действий изменились. Я вернусь к обсуждению этого вопроса через некоторое время.

Если мы совершаем операцию исключения, избавляясь от тех характеристик нашей моральной психологии, которые есть и у животных, у нас остается набор характеристик, которые присущи только человеку: определенные, интуитивно складывающиеся представления, моральные эмоции, сдерживающий контроль и наказание лжецов. Вероятно, есть и другие аспекты, а некоторые из тех, что остаются после операции исключения, возможно, у животных более развиты, чем считается в настоящее время. Если я что-то и узнал, наблюдая за животными и изучая их, а также читая об их поведении в работах моих коллег, то это следующее: представления об уникальности человека часто исчезают прежде, чем они успеют просуществовать хоть какое-то время. Представьте себе предлагаемый набор несовпадающих способностей как временный список. Но будем также иметь в виду, что какието типичные для человека характеристики все-таки останутся.

Я предупреждал в начале III части о том, что те, кто ждет ответа на вопрос, есть ли у животных мораль, останутся неудовлетворенными. У меня нет ответа, потому что вопрос плохо сформулирован: ответ зависит от того, что представляется кому-либо наиболее интересным или важным в обсуждении морали. Вместо ответа я опять воспользуюсь лингвистической аналогией и задам конкретные вопросы о нашей моральной способности, включая вопросы о ее структурных компонентах, о том, как они развиваются и, что наиболее существенно, как они эволюционировали. Некоторые ее элементы есть и у животных, а некоторые присущи только человеку. Можно ли, следовательно, сделать вывод, как это сделал Дарвин, о том, что «абсолютно любое животное, наделенное хорошо выраженными социальными инстинктами, включая родительские и сыновние привязанности, неизбежно приобретает моральное чувство, или совесть, коль скоро его интеллектуальные способности стали такими же (или почти такими же) развитыми, как у человека»? Мы, конечно, можем сделать такой вывод, но он оставляет без ответа самое важное: какие же это его интеллектуальные способности? Именно они склоняют чашу весов и побуждают нас воспользоваться другим средством оценки.