Дмитрий Дашков - Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

• Название: Поэты 1820–1830-х годов. Том 1
• Автор: Дмитрий Дашков
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Поэзия
• Год: 1972

1820–1830-е годы — «золотой век» русской поэзии, выдвинувший плеяду могучих талантов. Отблеск величия этой богатейшей поэтической культуры заметен и на творчестве многих поэтов второго и третьего ряда — современников Пушкина и Лермонтова. Их произведения ныне забыты или малоизвестны. Настоящее двухтомное издание охватывает наиболее интересные произведения свыше сорока поэтов, в том числе таких примечательных, как А. И. Подолинский, В. И. Туманский, С. П. Шевырев, В. Г. Тепляков, Н. В. Кукольник, А. А. Шишков, Д. П. Ознобишин и другие. Сборник отличается тематическим и жанровым разнообразием (поэмы, драмы, сатиры, элегии, эмиграммы, послания и т. д.), обогащает картину литературной жизни пушкинской эпохи.

---

6. ИДИЛЛИЯ XXII

Сновидение

Меналк

Ты кажешься грустным, любезный Микон?
              Скажи, что случилось с тобою?

Микон

Меня потревожил сегоднишний сон:
              Посмейся, Меналк, надо мною.

Меналк

О, верно, ты видел подземных богов?

Микон

              Напротив. Послушай: мне снилось,
Что будто десяток, иль больше, годов
              С меня неприметно свалилось…

Меналк

Увы! это только во сне, на беду.

Микон

              Что будто, став юношей снова,
В каком-то обширном, прекрасном саду,
              Под тению мирта густого
Лежал я на мягкой душистой траве;
              В кустах соловьи распевали;
Зефиры ж, скрываясь в цветах, мураве,
              Прохладой в лицо мне дышали;
А шум водопада в соседнем лесу,
              Сквозь чащу дерев проникая,
Всё больше и больше склонял от часу́
              К дремоте…

Меналк

И ты, засыпая…

Микон

Я не́ спал. Вдруг, вижу, подходит ко мне
              Пастушка, осанкой — богине,
Цветущей красою подобясь весне
              (Взор девы, склоненный к корзине,
Глубокую сердца печаль выражал);
              Приближилась — стала — взглянула —
И что же? Кого я в пастушке узнал?..
              Дориду!

Меналк

Дочь старца Эввула?

Микон

Дориду, подругу младенческих лет,
              Которой любовь озарила
Блаженством Миконовой жизни рассвет,
              Завидную участь сулила!
Которую воля всесильных богов
              Дияниной жрицей назвала
В то время, как нежность счастливых отцов
              Нам брачный венок соплетала!..
Прельщен, очарован виденьем таким,
              Я бросился к милой, но прежде,
Чем обнял, виденье исчезло как дым —
              Лишь руки коснулись к одежде —
И я, пожалей, пробудился от сна!

Меналк

              Так это тебя возмущает?
Не дважды в течение года весна
              Цветами поля убирает —
Не дважды, товарищ, нам быть молодым.
              Ты за тридцать за пять считаешь,
Слывешь в околотке разумным таким,
              Сам твердо уверен и знаешь,
Что прошлого снова нельзя воротить,
              А хочешь (как друг, попеняю) —
Ребенок! — бегущую тень изловить.

Микон

              О, слишком уверен и знаю!
И завтра охотно готов над собой
              С тобою же вместе смеяться,
Но ныне с прелестной о прошлом мечтой,
              Поверь мне, не в силах расстаться!
Как осенью солнце внезапно блеснет,
              Прощаясь с унылой природой,
И птичка весеннюю песню поет,
              Обманута ясной погодой,—
Так я, обольщенный сегодняшним сном,
              Хотел бы на время забыться;
Иль лучше, хотел бы увериться в том,
              Что он наяву продолжи́тся!

1819

7. ИДИЛЛИЯ XXV[128] Осень

               Мрачно октябрское небо;
Печален природы отцветшия вид;
               Ни взору, ни слуху отрады:
Душа унывает, и сердце невольно грустит!

               Солнце во мгле потонуло!..
Бывало, вершины лесистых холмов,
               Сияя, мне день возвещают;
А запада пурпур и розовых сонм облаков,
               В зеркале вод отражаясь,
Зовут насладиться картиной другой.
               Теперь же густые туманы
Скрывают и холмы и дымом встают над рекой.
               Прежде сквозь этот кустарник
Невидимо тихий катился ручей;
               Теперь он потоком сердитым
Стремится, шумит и меж голых сверкает ветвей.
               Овцы рассеянно бродят;
Голодные, ищут близь корней дерёв
               Остатков травы уцелевшей;
Волов заунывный в долине мне слышится рёв;
               Теплой окутан одеждой,
Пастух, пригорюнясь, на камне сидит;
               Товарищ его неразлучный,
Собака, не ластится больше к нему и скучи́т.
               Поздний цветок колокольчик!
Недолго тропинки тебе украшать:
               Суровою осень рукою
Готова последнее Флоры убранство пожать!

               Мрачно октябрское небо;
Печален природы отцветшия вид;
               Ни взору, ни слуху отрады:
Душа унывает, и сердце невольно грустит!

               Смо́тря на желтые листья,
На лик помертвелый окрестной страны,
               Со вздохом себя вопрошаю:
Дождусь ли я снова, дождусь ли возврата весны?
               Рощи оденутся ль в зелень?
Распустятся ль в поле душисты цветы?
               Раздастся ли пение птичек
В час утра с безоблачной, ясной небес высоты?
               Рощи оденутся в зелень,
Распустятся в поле душисты цветы,
               По-прежнему пение птичек
Раздастся с безоблачной, ясной небес высоты, —
               Ты ж, пролетевшая быстро,
Как призрак прелестный минутного сна,
               Сокрывшись, увянув однажды,
Ко мне не воротишься больше ты, жизни весна!
               Тщетно, с душой возмущенной,
О днях наслаждений я буду вздыхать,
               Бесценные первые чувства,
Вас, дружба, любовь и невинность, к себе призывать!
               Опыт холодной рукою
Сжал сердце, пылавшее в юной груди;
               Лета научили рассудку,
Но сколько же милых сокрыли надежд впереди!
               Дружба, обнявшись с любовью,
Рыдают и кажут мне гробы вдали:
               Там лучшие спутники жизни!
Но ах! им не встать на призыв мой, не встать из земли!..

               Мрачно октябрское небо!
Печален природы отцветшия вид;
               Ни взору, ни слуху отрады:
Душа унывает, и сердце невольно грустит!

1819

91. К РОДИНЕ

Благословляю вас, страны родимой воды,
               Священны волжски берега,
Вас, холмы красные, шелковые луга,
               И вас, небес знакомых своды!

Я там, я там опять, где провиденья глас
               Воззвал меня на подвиг жизни;
Я выждал наконец с тобою, край отчизны,
               Свидания желанный час.

О сча́стливые дни младенчества златого!
               Вы ожили передо мной:
Я улетаю к вам крылатою мечтой —
               И на минуту счастлив снова!

Вот здесь, где сей хребет надбрежной высоты,
               Волнами сдвигнут, уклонился,
Младенец, средь забав, я постигать учился
               Природы дивной красоты.

Отсюда детские мои невольно взоры
               Кругом стремилися блуждать;
Лугами, рощами за Волгой пробегать;
               Взноситься на окрестны горы.

Вот здесь, где ключ Гремяч[129], скользя по желобам,
               Слетает в бездну водопадом
И, тщетно в мрак ее сопровождаем взглядом,
               Гремит невидимый очам, —

Уединен от всех, я сладкому вдавался
               Влеченью непонятных дум;
Внимал паденья вод однообразный шум,
               Картины дикостью пленялся.

У ног моих зиял глубокий крутояр;
               Вдали, рекой, суда мелькали;
А там, из-за лесов, гигантски восставали
               Две башни древние болгар[130].

Вот опустелые прапрадедов палаты,
               Где первый мой услышан вздох;
Кругом безмолвие; крапивой двор заглох;
               На кровле мох зеленоватый.

Вот сад; я узнаю тропинки, дерева;
               Но как он много изменился!
Беседки нет; забор местами обвалился
               И по пояс везде трава.

О, сколь моей душе сей образ опустенья
               Красноречиво говорит,
Что всё невидимо проходит и летит,
               Всё будет жертвой тленья!

Один великий дух, лишь песнопенья дар
               Цветет среди усилий время:
Пускай еще веков отяготеет бремя
               Над ветхой пышностью болгар

И гордые сии преклонит минареты;
               Пускай под Кроновой рукой
Сии громады гор сровняются с землей,
               Лесов изгладятся приметы,

Но волжские края — для вас забвенья нет
               И в самом вашем запустеньи!
Не западет времен в неистовом стремленьи
               Для россиянина к вам след!

К вам некогда придет искать он колыбели
               Того бессмертного певца,
На чьей главе мы три завидные венца
               Сплетенными в единый зрели;

Который с Пиндаром взлетал до облаков,
               От взора в высоте скрывался;
С Горацием на блеск, на пышность ополчался,
               Изобличал временщиков;

С Анакреоном пел роскошные обеды,
               Вино, любовь и красоту,
Дев русских прелести, их пляску, простоту,
               Восторги чувств, любви победы.

Вас также некогда придет он вопрошать
               Об именах не меней славных:
О том любимце муз, кто в вымыслах забавных
               Умел нам истину вещать

И научил владеть поэзии язы́ком;
               О том, что Клией вдохновен.
Ее светильником рассеял мрак времен
               И, смелый в подвиге великом,

Воззвал на правый суд из вековых могил
               Деянья предков знаменитых,
Их славу, бедствия, потомками забыты, —
               И к новой жизни воскресил.

Благословляю вас, страны родимой воды,
               Священны волжски берега,
Вас, холмы красные, шелковые луга,
               И вас, небес знакомых своды!

1820

92. РАССТАВАНЬЕ