Олег Хлевнюк - Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры

• Название: Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры
• Автор: Олег Хлевнюк
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-8243-1314-7

На основании архивных документов в книге исследуется процесс перехода от «коллективного руководства» Политбюро к единоличной диктатуре Сталина, который завершился в довоенные годы. Особое внимание в работе уделяется таким проблемам, как роль Сталина в формировании системы, получившей его имя, механизмы принятия и реализации решений, противодействие сталинской «революции сверху» в партии и обществе.

***

Cталинская система была построена преимущественно на терроре. Это сегодня достаточно легко доказать цифрами, фактами. (…) Теперь мы благодаря архивам сумели изучить огромную проблему действительного соотношения общественной поддержки и общественного отторжения сталинизма. Мы, например, знаем, чего не знали раньше, что в 30-е годы в стране произошла настоящая крестьянская война. В антиправительственные движения были вовлечены несколько миллионов крестьян. (…) Голодомор в какой-то степени был реакцией на эти движения, которые действительно продолжались буквально с 32-го года, и в общем-то, на самом деле, крестьянские выступления заглохли потому, что голодные и умирающие люди просто уже не имели физических сил сопротивляться. (…) Теперь у нас есть много фактов о том, как происходила на самом деле борьба с оппозицией, как Сталину приходилось шантажировать некоторых своих соратников — например, пускать в ход компрометирующие материалы для того, чтобы удержать их возле себя.

Само количество репрессированных, а речь идет о том, что за эти 30 лет сталинского существования у власти (я имею в виду 30-е — конец 52-го года), разного рода репрессиям подверглись более 50 миллионов людей, свидетельствует о том, что, конечно же, эта система во многом была основана на терроре. Иначе он просто не был бы нужен.

Нужно просвещать, нужно писать, нужно говорить, нужно разговаривать, нужно приводить факты, нужно наконец эти факты просто знать. Хватит уже оперировать вот этими вот древними, в лучшем случае годов 50-60-х фактами, не говоря уже о том, что хватит оперировать фактами, которые сам Сталин выписал в своем «Кратком курсе». И давайте остановимся. Давайте все-таки начнем читать серьезную литературу. Давайте будем, подходя к полке в книжном магазине, все-таки соображать, что мы покупаем…

О.В.Хлевнюк (из интервью) 2008 г.

---

Если бы Резников обратился к Мехлису или другому высокопоставленному функционеру в тот момент, когда он якобы обратился к секретарю парткома Института красной профессуры, его поведение было бы понятным. Движимый испугом, Резников вполне мог «сдать» своих друзей. Однако если Резников был настолько напуган, почему он продолжал усугублять свою вину, бывая на встречах группы и ожидая какого-то ответа от Весны? Резников не мог не понимать, что его якобы безрезультатное обращение к Весне не могло считаться оправданием в случае провала группы. Если Весна молчал, Резников должен был (и, главное, имел такую возможность) обращаться выше. Таким образом, с большой долей вероятности можно предположить, что история о бездействии Весны была изобретена для того, чтобы обеспечить Резникову хоть какое-то алиби. Скорее всего, на самом деле продолжая встречи с Сырцовым и другими оппозиционерами, Резников выполнял специальное задание. Он не только следил за Сырцовым, но и в меру своих сил способствовал тому, чтобы группа действовала достаточно активно. Принципиальное значение имели его попытки связать группу с «правыми», что было бы чрезвычайно выгодно Сталину. Показательно, что вопрос о странном бездействии Весны вообще не упоминался в ходе заседания 4 ноября, а самого Весну не сочли нужным привлечь в качестве свидетеля. Обращает на себя внимание, наконец, то, что первый донос Резникова был доставлен Сталину в самый подходящий момент — в ночь на 22 октября 1930 г., т. е. почти сразу после того заседания Политбюро, на котором, как уже говорилось в предыдущем параграфе, рассматривался вопрос о Бухарине и принимались решения о повышении бдительности.

Сам Сырцов, как это видно из опубликованных материалов дела, считал Резникова провокатором. Во время допроса в ЦКК 23 октября 1930 г. Сырцов неоднократно делал по этому поводу достаточно откровенные намеки:

«Сырцов. Ведь существуют же условия, когда люди от одного вопроса — были Вы где-нибудь, видели кого-нибудь — уже впадают в панику, как перед уголовщиной.

Орджоникидзе. Благодаря режиму партии?

Сырцов. Я думаю, Серго, тебе тоже надо подумать над этим, как бы улучшить эти отношения. Я думаю, что эти элементы фальши есть и в моем поведении, и в твоем, и что это так коверкает и личную, и партийную психологию, что дальше так невмоготу. Надо добиваться, чтобы это было устранено.

Орджоникидзе. Чтобы каждый член или кандидат Политбюро мог собирать группы против партии и ее ЦК?

Сырцов. Нет, чтобы изменить положение, при котором члены партии держались бы в механическом ранжире и не выходили из него, и чтобы надо было, чтобы узнать о мыслях членов партии, к каждому приставлять осведомителя, который выпытывал бы, что каждый думает.

Орджоникидзе. Как тебе не стыдно это говорить!

Сырцов. Насчет осведомителей я мог бы рассказать кое-что, но это производное»[134].

Истинную роль Резникова в деле Сырцова-Ломинадзе можно будет выяснить только в том случае, если появится доступ к оперативным материалам ОГПУ, которые сейчас, возможно, хранятся в архиве ФСБ. Однако высокая вероятность наличия в этом деле элемента провокации не означала, что обвинения против Сырцова, Ломинадзе и их сторонников не имели реальных оснований. Как видно из показаний оппозиционеров, которые стали доступными в последние годы, в целом они признали верность многих утверждений Резникова, оспаривая в основном трактовку своих действий как «антипартийную» и направленную против Сталина. Однако в этом последнем пункте искренности обвиняемых вряд ли стоит доверять. Объективно те поступки, в совершении которых они признавались, были антисталинскими и неизбежно вели к постановке вопроса о смене лидера партии.

План действий Сырцова, Ломинадзе и их сторонников, судя по всему, не был четко определен. Они собирались, обсуждали текущие события, осторожно вербовали новых сторонников. Более активные действия оппозиционеры ставили в зависимость от обстановки в стране. В случае резкого обострения кризиса и дезорганизации сталинского руководства они не исключали вариант прямого обращения к пленуму ЦК. Иначе говоря, речь шла о том, что группа Сырцова-Ломинадзе при определенных условиях намеревалась выступить в качестве силы, консолидирующей вокруг себя новое руководство партии. Если оценивать события 1930 г. по меркам последующего периода, когда окончательно утвердилась личная диктатура Сталина, и террор, всегда присущий большевистскому режиму, достиг максимальных масштабов, расчеты Сырцова, Ломинадзе и их сторонников могут показаться невероятной политической наивностью. Были ли они столь наивны на самом деле?

Политический опыт Сырцова, Ломинадзе и их сторонников так же, как десятков тысяч других большевиков, формировался в условиях относительного «демократизма» большевистской партии на этапе завоевания и упрочения власти. Одной из опор этого «демократизма» было так называемое «коллективное руководство», включая заметную роль Центрального комитета и съездов партии. Соответственно определенным влиянием на этом этапе пользовались партийные функционеры, входившие в состав ЦК и других руководящих партийных органов. Объективно их влияние усиливала острая борьба, которая развернулась в Политбюро между наследниками Ленина. Враждующие советские вожди были вынуждены искать поддержку у «партийного актива». На рубеже 1920-1930-х годов легитимность лидерства Сталина в глазах партийного аппарата определялась главным образом тем, что он был самой сильной фигурой в группе партийных вождей, которые вышли победителями в борьбе за Политбюро в 1929 г. Однако тот факт, что за пять лет, прошедшие со времени смерти Ленина, лидерство в Политбюро менялось несколько раз, вряд ли вселял в партийных функционеров уверенность в абсолютной прочности положения Сталина.

Первый заметный разлад в отношениях Сталина и партийных чиновников, поддержавших его в борьбе с «правыми», произошел в связи с началом коллективизации, когда Сталин переложил на региональных руководителей ответственность за свое собственное преступление, обвинив их в «головотяпстве» и «головокружении от успехов». Пережив невероятное напряжение нескольких месяцев коллективизации, погубив немало крестьянских жизней, партийные «активисты» оказались «козлами отпущения», что вызывало их возмущение. Несомненно, Сырцов знал о достаточно широком распространении таких настроений. Сам Сырцов однозначно заявлял, что считает главным виновником «перегибов» центр, что статья Сталина «Головокружение от успехов» была полезной, но неверной в том отношении, что Сталин угрожал «сделать кого-то ответственным за это дело (намеки на каких-то членов ЦК и ПБ, которые поощряли перегибы)»[135].

Критические настроения партийных функционеров среднего уровня, как это можно заключить из обстоятельств дела Сырцова-Ломинадзе, активизировались летом 1930 г. Это было связано, с одной стороны, с нарастанием социально-экономического кризиса, и с другой, — с разочаровывающими итогами XVI съезда ВКП(б). Съезд партии, впервые проведенный с нарушением уставных норм (съезд должен был состояться еще в 1929 г.), практически был превращен новым сталинским руководством в торжественную церемонию прославления Сталина и его политической линии. Сырцов открыто заявил о своем несогласии с этим курсом. В заявлении на имя Орджоникидзе 2 ноября 1930 г. он писал: «Я вместе с рядом товарищей разделял скептицизм и недоумение, что […] утверждается принцип непогрешимости руководства и авторитарного начала, не соответствующего задачам социалистического строительства […] Это казалось какой-то цепочкой в плане, задуманном замкнутой и замаскированной от партии группкой, которая собирается партию перевести на новые рельсы»[136]. Эти обвинения Сырцов старался подкрепить конкретными фактами, центральное место среди которых занимало его заявление о том, что Сталин и некоторые его сторонники монополизировали власть в Политбюро, фактически отстранив от руководства ряд других законных членов Политбюро: «Мне кажется, ненормальным является положение, при котором целый ряд решений Политбюро предрешается определенной группой. Я вполне понимаю, когда из нее исключается Рыков, как человек, допустивший правые ошибки и ведущий неправильную политическую линию. Но насколько я себе представляю, что в составе этой руководящей группы совершенно не участвуют и являются механическими членами Политбюро Куйбышев, Рудзутак, Калинин»[137], — говорил Сырцов.

Новому ужесточению внутрипартийного режима и укреплению единоличной власти Сталина Сырцов и его сторонники противопоставляли традиции «коллективного руководства» и внутрипартийного «демократизма», точнее говоря, некое идеальное мифическое представление об этом «демократизме». Так, основной причиной «перегибов» коллективизации и раскулачивания Сырцов объявил нарушение Сталиным «демократической» процедуры выработки и согласования решений — через пленумы ЦК. Эту идею о первенстве пленумов ЦК по отношению к лидеру партии Сырцов в своих заявлениях в ЦКК и на заседании 4 ноября настойчиво повторял несколько раз: «Я покушаюсь не на руководство, а на принцип непогрешимости руководства […] Я считаю, что партийная среда и пленумы, и актив имеют право это непогрешимое руководство поправлять, надо создать эти условия, потому что догма папской непогрешимости годится для других стран, но не для страны, строящей социализм»[138]; «Я считал, что по этому вопросу и по некоторым другим вопросам я должен буду в какой-то форме обратиться к пленуму ЦК потому, что я в свое время рассчитывал и имел уверенность насчет того, что роль пленумов, хотя бы в очень скромной мере, будет расти […]»[139].