Людмила Жукова - Выбираю таран

• Название: Выбираю таран
• Автор: Людмила Жукова
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-235-02824-4

Что такое воздушный таран? Почему и в нашей стране, и за рубежом одни считают его уникальным подвигом, русским феноменом, другие — варварством и неумением воевать? Почему рискнули пойти на таран и «умеющие воевать» германские летчики, но лишь в 1945-м — против англо-американских бомбардировщиков? Как объясняли свое решение идти на таран и описывали свои ощущения в миг страшного удара наши герои? Наконец, какими они были, летчики-таранщики, на фронте и в мирной жизни, в дружбе и любви, — обо всем этом рассказывает книга, созданная Людмилой Жуковой, членом Союза писателей России, на основе документов, воспоминаний однополчан и родственников героев, своих впечатлений от встреч с некоторыми из них.

---

Один из этих погибших командиров немецких бомбовозов вполне мог быть сражен тараном сержанта Виталия Полякова.

ПОЛЯКОВ ВИТАЛИЙ КОНСТАНТИНОВИЧ (род. 1923)

Сержант 54-го гвардейского авиаполка.

5 августа 1943 года, в первый день Орловско-Курской битвы, в воздушной схватке трех наших истребителей с 63 самолетами врага на своем подожженном самолете таранным ударом сбил головной немецкий бомбардировщик врага, заставив остальных покидать бомбы куда попало, частью на свои позиции, и лечь на обратный курс. Приземлился на парашюте.

Награды: Золотая Звезда Героя Советского Союза, орден Ленина, орден Красного Знамени, орден Красной Звезды, медали.

6 августа 2003 года в телерепортаже, посвященном 60-летию битвы на Орлове ко-Курской дуге, камера на несколько секунд показала лицо моложавого ветерана, и голос журналиста за кадром сообщил: «С рассказом о своем воздушном таране, совершенном 60 лет назад в этом квадрате неба, выступил генерал-майор авиации Виталий Константинович Поляков».

Несколько секунд эфира отвели генералу для рассказа… Несколько секунд отпустила судьба двадцатилетнему сержанту 60 лет назад, чтобы в загоревшемся «ястребке», готовом взорваться, решить: или спасать свою жизнь, выбросившись с парашютом, или попытаться сразить врага. Он выбрал второе.

Мы встретились с Виталием Константиновичем в Московском комитете ветеранов, в конференц-зале, где на стене висела карта сражений на Орловско-Курской дуге. Такие карты, но масштабом поменьше, были тогда, летом 1943 года, в планшетах каждого летчика. И если сегодня некоторые населенные пункты, обозначенные на тех картах, не в каждом географическом атласе найдешь, то тогда их названия знала вся страна — Прохоровка, Поныри, Лисоватка, Ольховичи…

Но свои воспоминания о войне генерал Поляков начинает не с таранного боя, отмеченного Золотой Звездой Героя, а, как и многие летчики-ветераны, со схватки, в которой он был сбит, а тяжелое ранение левой руки, полученное тогда, могло навсегда разлучить его с авиацией.

Осенью 1942 года вновь сформированный 54-й истребительный авиаполк на новеньких Як-1 прибыл на Сталинградский фронт. У сержанта Полякова налета на этих истребителях всего 10 часов, но техника пилотирования сдана на «отлично», стрельба по конусам — тоже. В общем, сам двадцатилетний сержант считал, что к бою готов.

Базировался полк на полях совхоза «Сталинградский», что на западном берегу Волги.

«30 августа 1942 года мы сопровождали наши штурмовики Ил-2. Мы, истребители, их очень уважали: под артогнем пикируют на позиции врага и палят из пушек, уничтожая живую силу и боевую технику. А для отражения вражеских истребителей у них всего один стрелок в хвосте с пулеметом. Мало их, стрелков, живыми возвращалось с задания. Вот мы, истребители, и должны были отгонять фашистских стервецов от ведущих штурмовку «илов».

Одного «мессера», заходящего в хвост «илу», я и завалил с первой атаки. Открыл свой истребительский счет. Обрадовался, возликовала душа, и, видно, потерял бдительность — выскочивший из облаков «мессер» посек из эрликона мой новенький, сияющий лаком «як». Мотор забарахлил, машина пошла на снижение. Пытаюсь выправить ее — и чувствую режущую боль в левой руке. Висит как плеть, не подчиняется! А надо выпускать шасси. Куда там! Пришлось сесть на «живот». Смотрю — я среди степи, один.

Пара «мессеров» проскочила надо мной, строча из пулеметов. Любили они добивать упавшего. Слава богу, не попали. Пошли на второй заход. У меня какие-то секунды передышки. Отстегиваю парашют и бегу что есть мочи подальше от ястребка, и когда они развернулись для атаки, я уже успел плюхнуться в высокую траву. А они, «рыцари неба», считая, что я еще сижу в самолете, изрешетили машину насквозь, пока она не загорелась. Сколько так, уже на земле, погибло наших раненых летчиков в подбитых самолетах…

Только тогда вновь почувствовал, что нестерпимо горит рука. Смотрю — через комбинезон кровь проступает. На мое счастье, проезжали мимо пехотинцы на грузовике, перевязали как могли и отвезли в госпиталь, в Камышин.

Врачи «обрадовали»: сустав задет, нерв перебит, скажи спасибо, что успел к нам до гангрены, так что руку сохраним, но сгибаться не будет, с небом прощаться придется…»

Он провалялся полгода в госпитале города Пугачева под угрозой полного списания — перебитый нерв не срастался. Каким чудом он заставил искалеченную руку вновь заработать, смог двигать пальцами, поднимать гантель — знал только он один. Правда, рука так толком и не сгибалась, но Виталий, призвав на помощь всю свою выдержку, спокойно и обстоятельно объяснил врачам, что левая рука для летчика не столь важна — управляет лишь сектором газа, то есть скоростями, да выпуском шасси. Главная — правая. Она и ведет ястребок, и нажимает на гашетки бортового оружия. Убедил. Допустили.

…Вернулся Виталий Поляков в часть, а там празднуют присвоение полку почетного звания «гвардейский». Не всем частям его давали, лишь за внушительный вклад в победу над врагом. Для истребительного авиаполка это не только число сбитых самолетов, но и опасные разведывательные полеты над оккупированной территорией, успешные штурмовки вражеских позиций, эшелонов, кораблей.

Все летчики полка — обстрелянные, закаленные в боях асы. На личном счету многих — от пяти до десяти сбитых машин врага. У признанного аса комполка гвардии майора Ривкина — больше десяти. А у сержанта Полякова — один сбитый «мессер» и… покалеченная рука, поэтому первый бой в день начала жестокой битвы за Орел и Курск для него — проверка на летную полноценность.

…5 августа 1943 года в 16 часов с минутами с аэродрома в Фатеже Курской области в воздух поднялись две пары наших истребителей: ведущий Калмыков с ведомым Поляковым, ведущий Шерстнев с ведомым Маркевичем. Боевая задача четверки — поиск вражеских бомбардировщиков, идущих бомбить позиции наших наземных войск.

Что видели тогда молодые двадцатилетние парни с высоты 1500 метров? Сожженные села, незасеянные поля, изрезанные линиями траншей и ходов сообщений; ползущие к передовой колонны фашистских танков и самоходок, крошечные фигурки солдат, бегущие навстречу друг другу и не ведающие еще, кому из них суждена жизнь, кому — смерть; огненные дуги небывало плотного огня артиллерии, взметающего столбы земли, огня, дыма… Даже для воздушных бойцов, сражавшихся, как Виталий Поляков, над Сталинградом, картина тревожная.

Четверка истребителей, едва успев пересечь линию фронта у Понырей, заметила черную тучу самолетов противника — несколько десятков бомбардировщиков «Хейнкель-111» в сопровождении «мессершмиттов». Многовато для четверых. Но сейчас главное — навязать им бой, задержать бомбометание, пока с земли не поднимутся на помощь друзья-летчики.

Четыре истребителя делают разворот, набирают высоту и летят теперь уже вдогонку за врагом, используя преимущество в скорости и готовясь к атаке сверху.

Первая атака… Ведущий Калмыков по радио сообщает группе, что его самолет теряет управление и он возвращается на базу. Шерстнев передает оставшемуся без ведущего Полякову: «Виталий! Мы с Юрой отсекаем «мессеры», а ты атакуй головной «хейнкель».

…Через 15 секунд Поляков догнал «хейнкель» и, посчитав, что попал в «мертвое», то есть безопасное для себя, пространство, только нажал на гашетки, как из-под ног вырвалось пламя, опалило лицо. Только потом, на земле, выяснилось, что его, увлеченного атакой, сразил стрелок «хейнкеля».

— Что думали в тот миг?

— Да некогда было думать. Все возможные комбинации воздушных боев, вплоть до безвыходных, продуманы каждым пилотом и обсуждены на летных разборах и в беседах с боевыми друзьями еще на земле. Знаешь одно — враг не должен уйти! Единственное, что, помню, пронеслось в голове: если и погибну, то я-то один, а их на борту «хейнкеля» — четверо, да тонна бомб. И потом, я знал: этот бой я должен выиграть во что бы то ни стало!

Его пылающий «як» несется следом за торжествующим врагом, нависает над ним чуть выше справа и винтом рубит хвост бомбардировщика.

— Многие летчики признавались, что в момент тарана теряли сознание.

— Нет, этого не было. Да и что такое перед стальным винтом «яка» с его 400 оборотами в минуту хлипкий стабилизатор «хейнкеля»? Это же все равно что в электромясорубку кинуть, например, картофелину.

Но что действительно было, так это какая-то странная память, пунктиром. Помню, когда раскрылся парашют, оглядел небо и увидел падающий «хейнкель». Помню, на земле подбежали две девчонки с санитарными сумками и спросили: «Товарищ летчик! Вас в медсанбат или как?» Я их постарше года на два, на три, говорить стараюсь басом: «Или как. В полк». Дальше — провал. На какой-то машине добрался в полк. Друзья качали, поздравляли, трясли руки. А у меня вдруг разболелась моя «неглавная» левая. Я давай ее сжимать-разжимать, как привык за полгода в госпитале. Радуюсь — не подвела она меня, в строю теперь уж точно останусь.