Людмила Жукова - Выбираю таран

• Название: Выбираю таран
• Автор: Людмила Жукова
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-235-02824-4

Что такое воздушный таран? Почему и в нашей стране, и за рубежом одни считают его уникальным подвигом, русским феноменом, другие — варварством и неумением воевать? Почему рискнули пойти на таран и «умеющие воевать» германские летчики, но лишь в 1945-м — против англо-американских бомбардировщиков? Как объясняли свое решение идти на таран и описывали свои ощущения в миг страшного удара наши герои? Наконец, какими они были, летчики-таранщики, на фронте и в мирной жизни, в дружбе и любви, — обо всем этом рассказывает книга, созданная Людмилой Жуковой, членом Союза писателей России, на основе документов, воспоминаний однополчан и родственников героев, своих впечатлений от встреч с некоторыми из них.

---

8 мая 1965 года удостоен звания Героя Советского Союза посмертно.

Награды: Золотая Звезда Героя Советского Союза, орден Ленина.

«Мощность его мотора была мала для его веса», — считал конструктор А. С. Яковлев. Отсюда — сложности в управлении этой тяжелой и инертной машиной: она медленно набирала скорость, применять пикирование на ней было крайне невыгодно, так как при этом быстро терялась высота. Правда, горизонтальная маневренность у «лагга» была лучше, чем у «мессершмитта», что соблазняло летчиков вести бой на горизонтали, и по огневой мощи он не уступал «мессерам»: одна пушка калибра 20 миллиметров и три пулемета. Но максимальная скорость ЛаГГ-3–549 километров в час, и «Мессершмитт-109Е» без труда догонял его, имея скорость 570 километров в час.

Полки, летавшие на «лаггах», несли горькие потери, и вскоре самолет был снят с серийного производства, а на фронт поступил замечательный истребитель С. А. Лавочкина Ла-5, следом — еще более мощный Ла-5ФН.

«Численно превосходящего врага, летающего на лучшей, чем у нас, технике, не победить, если не научимся ошеломлять его и внушать страх! — делал вывод Михаил Борисов, и отсюда его упорное стремление овладеть секретами таранного удара. — Среди ошеломляющих и устрашающих приемов самый коронный, братцы, — таран!»

С двумя пилотами своего звена — Холявко и Низовским он проработал на бумаге, заставляя их по многу раз перечерчивать схемы, все возможные ситуации воздушного боя с разными типами немецких самолетов, приговаривая: «И тогда подходи к нему на пятьдесят, а то и двадцать метров, чтобы заклепки были видны! И — шарах очередь! Это уж наверняка. Ну, а коль закончился боезапас, что будем делать?»

— Мы с Низовским, — вспоминал после войны Василий Холявко, — сколько схем боев ни вычерчивали, но, условно израсходовав боезапас или получив повреждения, заканчивали схватку тараном — рубили хвосты, плоскости и успешно — в теории — приводили свои машины на аэродром. Наш командир говорил, что мы станем первым в нашем полку «грозным звеном истребителей, готовых уничтожать врага тараном».

Но наше звено летало на «лаггах»… На них командиры полков сажали либо опытных боевых летчиков, либо, при дефиците кадров, как в ту пору в небе Новороссийска, «сильных новичков» с бойцовским характером. Именно такими посчитали нас после учебных боев.

А наш командир звена встречался с «мессерами» еще до войны. Узнали мы о том после того, как сбил он над аэродромом в Мысхако лучший у немцев истребитель Me-109, открыв боевой счет полка. Командир полка майор Васильев поздравил его перед строем и сказал, обратившись ко всем:

— Свой первый «мессершмитт» младший лейтенант Борисов сбил еще осенью 1939 года. Думаю, всем интересно будет узнать, как это произошло. Расскажите, товарищ младший лейтенант, как это было?

А было так. Только что СССР и Германия подписали пакт о ненападении, но самолеты со свастикой продолжали «случайно» залетать на нашу территорию. Приказ был — во избежание провокаций не стрелять, а принуждать к посадке.

Звено Борисова, заметив очередного случайного залетчика, сигналами принуждало его к посадке, но тот безбоязненно продолжал полет над укрепрайоном, явно фотографируя, и лишь после открытия заградительного огня повернул восвояси. Борисов на И-16 преграждал ему путь маневрами, показывая рукой в сторону аэродрома, но тот невозмутимо уходил на запад.

— Ну не могли мы стерпеть такой наглости! — разгорячился, вспомнив давние события, Борисов. — Решили проучить, чтоб другим неповадно было. Подошел я к нему поближе, шарахнул еще раз заградительным, а он и ухом не ведет! Тут я и врезал по полной! И ребята добавили от души!

В обломках германского «мессера» нашли фотокамеру с отснятой пленкой, изобличающей «неслучайность» захода на территорию СССР, но спасшийся с парашютом ас вызывающе уверял, что заблудился. Германская нота протеста была составлена в возмущенно-угрожающих тонах. Чтобы замять скандал, советское командование уволило всех троих ярых защитников государственной границы из ВВС, отправив в запас.

* * *

Борисов с семьей — а у них с женой Анной было уже двое сыновей и ждали третьего — вернулся в Москву. Здесь он еще до призыва в армию работал на номерном заводе и отсюда ушел в Борисоглебское училище военных летчиков имени В. Чкалова.

Летчик с боевым опытом, Михаил Борисов быстро нашел себе работу — инструктором во Фрунзенском аэроклубе.

— Очень он любил детей, — вспоминала жена Анна Яковлевна, — и своих, и чужих. Играл с ними самозабвенно в игры, рассказывал сказки и всякие истории, изображал героев сказок в лицах. Дети слушали его как завороженные. Сам Миша рос в большой семье — было их шестеро у матери, отца потеряли рано, Михаил был за старшего: летом работал подпаском, никакой работы не гнушался по дому. А поступив в Москве на завод, высылал часть зарплаты матери.

…В солнечный день 22 июня 1941 года вся семья с раннего утра была с ним на аэродроме — отец обещал покатать сыновей на самолете… Не знал еще, что в тот день кончится его пребывание в запасе.

Михаила направили на переучивание в Ейское военно-морское авиаучилище. Но на фронт его, опытного летчика, послали не сразу, определили инструктором в запасной полк — пусть поучит молодежь.

Получив наконец назначение во фронтовую часть под Севастополь, написал жене письмо, которое потом долгие годы своего вдовьего одиночества она будет перечитывать подрастающим сыновьям:

«Аня! Через несколько дней буду наконец-то на фронте. С ребятами звена дал обещание — крепко держать штурвал в руках, и не один, а десятки, сотни гадов найдут могилу на нашей родной земле от моего краснозвездного ястребка. Ты меня знаешь!»

Не десятки и сотни, а, пожалуй, тысячи фашистов нашли могилу от его краснозвездного «ястребка» под Севастополем. Он прослыл отчаянным штурмовиком. Снижался над позициями врага до бреющего полета и шквальным огнем выжигал живую силу противника, автомашины, танковые колонны, железнодорожные эшелоны. В воздушных боях подходил на отмеренное им самим расстояние, «чтоб заклепки были видны», и разил наверняка.

После переформирования, попав в 62-й полк, Михаил мог бы пересесть на «як» или «миг», но мало их было в полку, и кто-то должен был летать на «лакированном авиационном гарантированном…» Нет, сам он так свой «лагг» не называл, считая, что нужно просто лучше овладеть техникой его пилотирования, «найти с машиной общий язык».

Проанализировав все недостатки и немногие достоинства «лагга», он наставлял молодых:

— Для нашего «ястребка» важно начинать бой с преимуществом в высоте и сохранять это преимущество по возможности до победного. Это — раз. И второе. Атакующий обязательно должен иметь прикрытие сверху.

Ну, а если ведомый почему-либо вышел из боя или отбился от атакующего, и тот остался один против двух, трех и более фрицев? Что он должен делать? Бежать с поля боя, как разрешают инструкции, или — продолжать бой? Внизу — жизненно важные объекты, наши люди! Думаю, вот тут надо быть готовым пойти на таран…

Сам он внутренне был готов на смертоносный удар по врагу своим блистающим, но таким неуклюжим в бою «лаггом», потому что жил в убеждении, что и один в поле воин…

* * *

3 июля 1942 года наши войска оставили Севастополь. Запомним: после 250 дней героической обороны. Вспомним: вышибли из него врага в 1944 году всего за три дня…

Здесь, на Северном Кавказе, враг встретил ожесточенное сопротивление и был вынужден перейти к стратегической обороне. Им была создана так называемая «голубая линия» укреплений — от берегов Азовского моря и вдоль Черноморского побережья. Но врагу не удалось довести ее до Туапсе и далее: она оборвалась в Новороссийске.

На лесистом склоне горы близ Новороссийска фашисты заставили местных жителей и военнопленных вырубить широкие просеки в виде свастики, чтобы наши летчики, увидев ее, осознали, что Германия здесь — навсегда.

Ох как негодовал Борисов: «Портят наши горы, гады! Ну, погодите! Мы вам настроение испортим!»

В первый раз он испортил им настроение сразу же после перебазирования на охрану Новороссийска, в Мысхако. Бомбардировщик-разведчик Ю-88 подолгу кружил над аэродромом и, дождавшись возвращения наших самолетов с боевого дежурства, вызывающе проносился над ними, зная, что зенитчики не станут открывать по нему огонь, боясь попасть в своих. Бомбил, правда, неприцельно, много ущерба не наносил, но кто знает, что будет завтра? И Борисов придумал «ход конем».

С ведомым сержантом Низовским он ушел подальше от базы и вернулся в рассчитанный им момент. Наши истребители шли на посадку, фашистский самолет с грузом бомб был на подлете. Борисов с Низовским на своих блистающих в солнечных лучах сине-зеленых «лаггах» вынырнули из облаков и, приблизившись к наглецу со стороны солнца, облили его свинцовым дождем. Вражеский бомбардировщик рухнул в Цемесский залив вместе с бомбами.