Анатолий Виноградов - Стендаль

• Название: Стендаль
• Автор: Анатолий Виноградов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1960

Книга А. Виноградова «Стендаль и его время» — это итог более чем двадцатипятилетних изысканий, раздумий над биографией и над произведениями великого французского романиста.

---

Отдельное издание «Красного и черного» появилось в Париже у Левавассера в декабре 1830 года. В первом томе было 398 страниц, во втором. — 486. Если мы перевернем титульный лист, то прочитаем чрезвычайно интересное обращение к читателю якобы от издателя: «Это произведение было приготовлено к печати, когда великие происшествия июля месяца обратили умы в сторону, мало располагающую к игре воображения. Мы склонны предполагать, что предлагаемые страницы, следующие за сим, были написаны в 1827 году».

Маскируясь фальшивой датой, Стендаль спасает себя от преследований цензуры Луи-Филиппа!

Смена монархии Карла X монархией Луи-Филиппа, происшедшая в июле 1830 года, вполне устроила буржуазию, которая стала, наконец, полной властительницей Франции. Но занятие престола Бурбонов новыми королями биржи и банков, одним из которых был и Луи-Филипп, не изменило к лучшему положения народа, крестьянства и пролетариата. Наоборот, гнет усилился, так как капиталистическая эксплуатация трудящихся теперь избавилась от всех феодальных помех.

Трагическая история Берте характерна для новых июльских порядков еще более, чем для режима Карла X. Стендаль, который давно проник в существо буржуазной культуры и буржуазного отношения к человеку, понимал обличительную силу своего романа и в новых условиях. Вот почему он боялся цензуры Луи-Филиппа!

Силой своего таланта он возвел описание обыденного уголовного преступления на ступень историко-философского исследования буржуазного строя в начале XIX века[82]. Он первый заметил и монументально изобразил Жюльена Сореля, молодого человека двадцати трех лет, «крестьянина, возмутившегося против низкого положения в обществе мещан, которые разбогатели, и дворян, которые, обеднев за годы революции, омещанивались».

Жюльен Сорель — это Антуан Берте; жена городского головы гражданка Реналь — госпожа Мишу; девица де Кардон, которая, по словам Берте, «по своему богатству и знатности была достойна самой блестящей партии во Франции», получила в романе имя маркизы де ла Моль (сокращенная фамилия министра Моле). Служанка, выдавшая любовную тайну госпожи Мишу, в романе — горничная Элиза. Гражданин Аппер, игравший в деле второстепенную роль, также фигурирует на страницах «Красного и черного». Это был филантроп, один из самых деятельных членов «Общества по улучшению быта заключенных». В 1828 году он, ревизуя гренобльскую тюрьму, виделся с Берте и обещал за него похлопотать. По причинам политическим (Берте считали революционером, как человека, протестующего против общественного строя и вышедшего из крестьянской среды) из хлопот Аппера ничего не вышло. Стендаль сохранил в романе его подлинное имя.

Чтобы хоть несколько завуалировать источники материала, он переносит действие из Дофине во Франш-Конте, изобретает маленький городок Веррьер и населяет городок Безансон епископом, судебным трибуналом и прочими представителями власти, которых никогда в этом городе не было. Несмотря на это, в романе проступают черты родного города автора. Добрый старый кюре Шелан, характеризуемый твердой волей и прекрасными легкими (что свидетельствует, по мнению автора, о целительном действии лесного и горного воздуха Дофине), — это вполне реальная фигура аббата-янсениста, часто обедавшего у дяди Стендаля, доктора Ганьона. Именно он однажды в споре проговорил целых три часа, держа на весу в руке ложечку с клубникой. В высшей степени интересен характер, приданный автором отцу героя. Мы видим одновременно черты хитрого и скупого, черствого крестьянина-дофинца и в то же время черты отца самого автора, оставившего слишком мало поводов для сыновней привязанности.

Французская критика подняла вопрос о наличии у героя черт автора. Об этом спрашивали самого Бейля, и он. со свойственным ему умением мистифицировать, ответил Латушу: «Да, Жюльен — это, конечно, я». Когда его двоюродный брат Коломб, удивленный, попросил подтверждения, он ответил письмом 1831 года, в котором живо протестует против самой постановки вопроса и по обыкновению отшучивается, говоря, что если бы он был карьеристом, подобно Сорелю, то, конечно, раза четыре в месяц делал бы визиты редакторам журнала «Глоб» и аккуратно бывал бы в некоторых скучных гостиных, «но у меня, — заканчивает он письмо, — удовольствия настоящего момента всегда бывают дороже всяких предвкушений»[83].

Но в одном отношении Жюльена Сореля можно сблизить с его автором: критическое отношение Сореля к буржуазно-обывательскому населению французской провинции свойственно самому писателю. И еще одно: Бейль чтил память героев, порожденных французской революцией. Кое-какие мелочи Бейль заимствовал для Сореля из своей жизни. Например, он потихоньку читает запретные тома Вольтера и маскирует возникшие при этом на библиотечной полке пробелы тем, что расставляет оставшиеся книги на месте вынутого тома. Орфографические ошибки Жюльена на первых порах его службы — это ошибки автора, когда он попал на службу к генералу Дарю. Военные замашки Сореля и его боязнь каким-нибудь проявлением трусости потерять уважение в собственных глазах есть также свойство самого автора. Мелкие штрихи любовных приключений, стычки с капитаном английской службы в кабачках Лондона и вызов на дуэль — все это автобиографические черты.

В образе городского головы города Веррьера, богатого дворянина Реналя, интересны черты буржуазного характера, возникшего и оформившегося в ранний период промышленно-капиталистического роста французских городов. Несколько тупой, самодовольный, действующий с оглядкой, боящийся революции, этот дворянин своей новизной и отвратительным влиянием на дух французского общества всегда привлекал внимание Бейля. В незаконченном романе «Федер» мы видим завершение этого типа в фабриканте Буассо.

Несомненно родство между «Адольфом» Бенжамена Констана и романами Стендаля, написанными на «французские темы». И там и здесь — своеобразный психологизм, анализ чувств и состояний действующих лиц. Но в отличие от Констана Бейль исследует не только индивидуальные явления, но тонко вскрывает их побуждения, вытекающие из характера капиталистического общества. Его анализ психологии героев — это анализ социальной психологии.

Проспер Мериме упрекал своего друга и учителя в «непоследовательности его героев»; он осуждал Стендаля за то, что тот «выставил напоказ отвратительные истины и раны человеческого сердца, слишком тяжкие для взоров». Даже этот холодный новеллист говорил по поводу «Красного и черного», что нельзя «так ярко освещать мерзости, прикрытые красивой иллюзией, называемой любовью». Но и Мериме вынужден признать: «Все без исключения ощущают внутреннюю правдивость этих ужасных черт».

Описывая первые дни пребывания молодого Сореля в Париже, автор с поразительной наблюдательностью изображает столкновение свободного ума и молодого характера с установившимися и омертвевшими формами полубуржуазной-полуаристократической идеологии Парижа эпохи Реставрации. Вместо того чтобы найти в сыне плотника раболепство перед «высшей» средой, в которую он попал, и грубость, порождающую зависть, читатель увидел в герое черты холодной и отточенной ненависти к этой среде, черты большого ума и озлобленной энергии. Сореля в момент его, казалось бы, полной победы губит ложность его положения. Истощились источники, питавшие его энергию и дававшие ей естественное применение; он оказался в тупике, из которого его холодная рассудочность не могла его вывести; и в это мгновение, полное растерянности, он поддается внезапному чувству мести, чтобы оборвать ставшую ненужной жизнь.

Буржуазная критика в истории Сореля видит историю «заслуженной неудачи завистливого и злобного плебея, ставшего патрицием». Она даже в этом не права; Сорель не увлечен честолюбивыми планами; им движет мстительность, а не честолюбие. Нет применения его силам, способности его не нужны, отсюда вырастает конфликт. Чтобы жить, нужно изворачиваться, приспосабливаться. Он мог бы это делать, но, обладая ясным и честным умом, он не может не чувствовать презрения к этой манере жить, не может не чувствовать ненависти к тем, кто заставляет его так делать, прикрываясь лицемерными лозунгами и затушевывая ими неприглядную картину общественных отношений.

Автор вкладывает в уста подсудимого замечательные слова. Жюльен говорит присяжным:

«Я вижу людей, которые, относясь без снисхождения к моей молодости, желают показать на моем примере мужественной борьбы с жизнью весь класс бедствующей и угнетенной молодежи низших слоев. Обладая счастьем большого ума и большой энергии, мы дерзнули вмешаться в основы социального строя.

В этом все наше преступление, и я знаю, что оно будет наказано тем строже, чем яснее становится, что судят меня люди чуждого мне класса».

Бейль отразил один из самых замечательных фактов своего времени: «Каким образом человек, тревожимый естественной, здоровой необходимостью деятельности, беспокоимый живым и горьким сознанием своего сословного угнетения, пытается найти себе выход из того положения, в которое его ставят свойства и признаки его класса».