Вадим Пеунов - Без права на помилование

• Название: Без права на помилование
• Автор: Вадим Пеунов
• Издательство: «Радянський писменник»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1985

...Расследуя дело об ограблении магазина, майор Орач нападает на след изменника Родины, виновного в гибели мирных людей в годы временной оккупации Украины фашистами...

Действие романа современного русского писателя, живущего на Украине, происходит в наши дни в крупном промышленном центре. Автор рассказывает о нелегкой службе работников милиции, ведущих борьбу с нарушителями социалистической законности, затрагивает проблемы воспитания молодежи.

---

Но капитана Бухтурму такое заявление не сбило с толку.

— По десятке в месяц — сто двадцать в год, восемьсот сорок за семь лет. Все по науке, но тогда за какие деньги ты ежемесячно покупал лотерейки? Садись ближе к столу, сочиним сейчас твоей Инне Савельевне письмо.

— Какое еще такое письмо? — насторожился Яровой, отодвигаясь на всякий случай подальше от стола.

— Для участкового. Пока мы тут беседуем по душам, он мотнется в Огнеупорное. А содержание письма такое: «Инна...» Или как ты зовешь жену? Чтобы ласково... Мать? Иннулька? Котеночек... Словом, отдай нашему участковому Игорю Васильевичу все лотерейки, которые не выиграли за последние семь лет...

Кто в Огнеупорном не знал необычного хобби Ярового, шоферюги из мехцеха! Покупал он на десять рублей лотереек ежемесячно. Брал в магазинах, у себя на работе, если выпадал случай побывать в райцентре или Донецке — и там. Словом, на десятку. Крупными выигрышами судьба не баловала, а по рублю, случалось, возвращал. Невыигравшие лотерейные билеты он собирал и хранил пуще глаза. Зачем? Может, это была память о несбывшихся надеждах?..

Капитан Бухтурма готовит лист бумаги, авторучку, уступает свое место за столом: пиши, Остап Харитонович, письмо любимой...

Только не хочет Яровой писать писем. Убрал руки за спину. Но и это показалось ему не совсем надежным — присел на них. А в глазах такая страстная мольба: «Да пощадите вы меня!»

— Как было дело, Остап Харитонович, рассказывайте! — потребовал капитан Бухтурма.

И Яровой повинился.

Развез он людей после смены и возвращался из Благодатного. Стоит на дороге человек. Уже в летах: борода — седая, голова — седая, одет по-городскому. «Подвези до Благодатного. Друг у меня там умер...» Яровому не очень-то хотелось возвращаться: «Спешу по делу. Не могу!» А седобородый уговаривает: «Заплачу. Я бы сам доковылял, четыре километра не сто, но старая рана открылась, видимо, лезет давний осколок».

С километр проехали, седобородый просит: «Подтормози. В посадку загляну... Неудобно, приедешь — и сразу ищи туалет».

Яровой остановил. Вышли они из машины, углубились в посадку, тут седобородый и огрел шоферюгу по голове какой-то колотушкой. Очнулся Остап Харитонович уже в кузове: руки связаны за спиной, во рту — носовой платок, на глазах тряпка. Катали долго, остановок делали множество.

Словом, ничего толком Яровой не видел, не знает. Но может описать седобородого.

У Ивана Ивановича на руках были только три «козыря» — фотокарточки троицы, сделанные по рисунку художника Тараса Григорьевича.

Яровой сразу узнал в рыжебородом Папе Юле-Папе Саше своего седобородого, который подрядил его подбросить до Благодатного, где «умер друг».

— Он! Он, сволочуга! — ругался Яровой. — Стоим мы в посадке, малую нужду отправляем... Тут он и изловчился — шмяк меня по темечку! Вот гад! Вот фашист! Я бы таких привселюдно на площади вешал! Без суда!

— Без суда, Остап Харитонович, это беззаконие. Такого можно натворить! — возразил Яровому Иван Иванович, довольный тем, что благодатненский шофер опознал своего обидчика.

От этого, правда, дело вперед не продвинулось, но все же...

С Яровым Иван Иванович работал долго и старательно. Важно было, чтобы Остап Харитонович вспомнил побольше разных деталей и подробностей. Он рассказал, как его завалили телевизорами во время грабежа.

— Меня умостили под передний борт. Где-то тормознет порезче, меня и жмет чертовыми ящиками, как прессом.

Вспомнил он еще одну важную деталь:

— Телевизоры завезли в Донецк, это точно. Где-то возле крытого рынка. Там перед трамвайными путями ямка. Сто лет уже ей... Едешь — обязательно тормознешь, а потом уже путя... Тормознули, переехали колею, пропустив машину, которая шла слева на скорости. Пока ехали, я все моргал-моргал, повязка чуток и поослабла. Я зырк из-под нее, думаю, хоть определиться, куда завезут. Так вот фарой-то машины, что промчалась, чиркнуло по куполу крытого рынка. Потом мы по закоулкам-переулкам крутились: и направо, и налево. Где-то стояли. Седобородый кудай-то мотнулся... А вернулся и тому, который за рулем, шепнул: «На хазе. Сдавай помалу». А я — под самой кабиной, мне все слышно. После еще чуток проехали, развернулись и сдали задом. Словно в яму заехали. По будке ветка процарапала. Разгружались долго. Телевизоры стояли у самой передней стенки, до них надо было добраться. Затем вновь поехали.

За городом Ярового вытащили из кузова и занесли в какую-то посадку.

— Душа захолонула, — вспомнил он. — Думал, сдеся они меня и кокнут. Только для чего бесплатно катали? Но нет, на траву уложили, седобородый и говорит: «Подрыхни часика полтора, пока мы справимся. Отдохнешь в свое удовольствие, машину получишь назад в целости и сохранности, а за услугу — по километражу...» Сколько они колесили — не знаю, часы на пианино забыл, глянуть было не на што, — подтрунивал уже над собою Яровой. — Но возвернулись. Веревки на руках-ногах ослабили. «Подергайся, — говорит, — с четверть часика и кати к ненаглядной под бочок».

В этом месте повествования Яровой невольно скисал, — начиналось самое трудное... В кабине, в крохотном багажничке, который шоферы называют «бардачком» (лежит там всякая мелочь: от путевки до обязательного стакана, «на всякий случай»), — оказалось семьсот рублей.

Цена за «транспортные услуги» была баснословно высокая. По всей вероятности, Папе Юле важно, чтобы Яровой о происшествии умолчал: сто рублей могли бы и не убаюкать его совесть, а семьсот...

Остап Харитонович оправдывался:

«Расколешься, — говорит, — срок отхватишь, а уж там, в зоне, мы тебе...»

Поди ж ты... Человек по всем характеристикам положительный: и на работе, и в семье. К чужому пальцем не прикоснется, а вот тут не выдержал искушения.

— Ей-бо! — твердил Яровой. — Гнал домой и думал: «С утра — в милицию, ну их, к бесу, те деньги!» Но с утра на работу вызвали по аварии, а после обеда из завкома позвонили: очередь на мотоцикл подошла. Маялся я думками, маялся... Говорю сам себе: «Признаешься — по судам затаскают... И еще докажи, что ты не верблюд. Под шумок замахают со всеми, а там, в зоне... Ну, я и промолчал, будяк соленый!

Теперь-то он каялся чистосердечно. А полторы недели молчал, дал Папе Юле и его сообщникам время на то, чтобы те «загрунтовали» следы. Где теперь эти телевизоры? Где транзисторы и магнитофоны, где дамские сапожки и куртки? Было время сплавить, перепродать, вывезти, переправить в иное место...

Сколько человек принимало участие в ограблении, Яровой сказать точно не мог: может, трое, а может, пятеро.

— Голоса слышал, но не до счету было, — все думал, куда везут.

Крытый рынок — адрес довольно определенный. А пять-восемь минут кружения — это где-то совсем рядом...

С одной стороны крытого рынка (за трамвайными путями) находился сквер имени Горького, с другой стороны от рынка к руслу древнего Кальмиуса, разбитого ныне плотинами на пруды, спускались одиннадцати-семнадцатиэтажные дома, смахивавшие издали на гигантские спичечные коробки, поставленные на попа. Новый жилой массив выжил с берега живописного водохранилища один из старейших рабочих поселков — знаменитую своим «вольным нравом» Семеновку.

В дореволюционное время тут селилась в землянках и хибарах всякая обездоленная босота: беспаспортные, беглые каторжане, отчаявшиеся сельские бунтари, которых беда привела на шахты в поисках заработка, гулящие, словом, все те, для кого не было места в Юзовке, где роскошествовала заводская аристократия.

Но поселок, урезанный на две трети, продолжал жить. Его добротные одноэтажные дома с верандами, летними кухнями утопали в зелени садов. Поселок отличался анархичной планировкой — улиц, в обычном понимании, здесь не было: закоулочки, тупички, переулочки, проходы...

Жители Семеновки во многом унаследовали нравы своих предков, а если учесть, что тут все друг другу — кумовья, сваты, братья, родичи, то не трудно себе представить, какая сложная оперативная обстановка была в этой Семеновке.

...Итак, где-то здесь разгрузили четыре цветных телевизора. Но где именно? В одном из высотных домов или в хате, укрытой от взора посторонних раскидистым садом?

Яровой вспомнил: «Развернулись, сдали задом, словно в яму заехали. По будке ветка процарапала».

Дерево может быть и возле высотного дома, а спусков, причем крутых, там предостаточно. Но высотный дом практически бодрствует и ночью: на смену, со смены, какая-то парочка загуляла. Человека мучает бессонница, а тут хлопнули дверью лифта, затопали по лестнице... Надо было отыскать этих случайных свидетелей, тут уж должны поработать участковые, дворники, активисты домкомов. Однако минуло полторы недели. Кто сумеет что-то вспомнить, если и был свидетелем какого-то незначительного события: машина стояла у подъезда. Протопали по лестнице — сопели... Почему сопели? А черт их знает...