Мария Семенова - Окольцованные злом

• Название: Окольцованные злом
• Автор: Мария Семенова
• Издательство: Азбука
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2000
• ISBN: 5-7684-0382-5

Волею обстоятельств международный киллер Скунс сталкивается со своим «собратом по искусству» — бывшим спецназовцем Виктором Башуровым. Вся жизнь того является чередой невероятных загадочных событий, дать объяснение которым не в силах даже сотрудники «Эгиды+» — секретной службы по неконституционному искоренению особо одиозных преступных авторитетов. Только Скунсу и вору в законе Французу удается разгадать тайну рока, преследующего семью Башуровых.

---

— Ты хочешь сказать что-то еще, досточтимый Унамон?

Жрец поднялся.

— Быть может, тебе интересно знать, государь, — голос его сделался печален, — одна лишь гробница осталась нетронутой в Долине, усыпальница Тутанхамона, фараона восемнадцатой династии. Вот уже два века она стоит открытой, но любого, осмелившегося ступить внутрь, ждет смерть. Говорят, что грабители, двести лет назад сломавшие печати, погибли, так и не сумев выбраться наружу. Рабы, по моему приказу завалившие щебнем галерею и запечатавшие вход в нее, тоже ушли в поля Осириса. Однако они успели закончить труд. Видимо, со временем заклятие слабеет.

Заметив недоуменный взгляд Херихора, старый жрец снова вздохнул:

— Точно никто ничего не знает. Двадцать веков прошло, целая вечность… Говорят, все дело в каком-то древнем перстне, история которого тянется от самого царя Миноса…

Не давая заглянуть себе в глаза, Унамон припал к ногам царя и медленно двинулся прочь из залы. Глядя на его жалкую, согбенную, бессильную фигуру, Херихор печально прикрыл веки: «Где же былое величие жреческой касты? Где все? О боги, сжальтесь над Египтом!»

Дела минувших дней. 1924 год

Trahit sua guemgue voluptas[81].

Штабс-капитан успел сделать только несколько шагов, не больше. Неожиданно перед глазами вспыхнул ослепительный белый свет, и он увидел стремительный сверкающий поток, надвигающийся на него с неимоверной быстротой. Хованский закричал и в ужасе бросился прочь, но гигантская волна накрыла его, и, подхватив, понесла на своем гребне к исполинскому конусу мрака, занимавшему все видимое пространство впереди.

Непроглядная темень окутала его со всех сторон. Но постепенно движение замедлилось, тьма немного рассеялась, и штабс-капитан увидел, что очутился в каменистой пустыне, с невысокими холмами и беснующимся вдалеке вулканом. Было сумрачно, — окрестности освещались лишь потоками лавы, огненными реками расчертившими тьму; отовсюду злобно шипели гады, выползая из-за скалистых обломков; под ногами и в воздухе кишели полчища насекомых: мухи, москиты, пауки, скорпионы… Стояло зловоние, немыслимое, ни с чем не сравнимое, будто в годами немытом сортире запустили цех по разделке трупов…

Чувствуя, что его может вытошнить в любую секунду, Хованский медленно побрел к соседнему холму, стараясь не наступать на крупных гадов и тысячами давя всякую мелочь. Под ногами хрустело и хлюпало, несколько раз он поскальзывался и падал, в кровь обдирая локти. Вдруг откуда-то из-за камней донеслись приглушенные стоны и звуки рвоты, Семен Ильич обрадовался — хоть что-то человеческое. Однако, обогнув наконец холм, обомлел.

Там, за шикарно накрытыми столами, жрали господа и дамы. Вот вальяжный толстопузый господин, во фраке и с «бабочкой», от души смазал икрой расстегайчик с визигой, степенно выкушал водочки, заглотил пирожок, и сейчас же его вывернуло наизнанку. Он виновато улыбнулся, подлил себе водочки и протянул руку за жареной куропаткой. Рядом дама с тремя подбородками и головой, плавно переходящей в туловище, никак не могла осилить огромную, величиной с блюдо, ватрушку. Она тоже кокетливо хихикала и блевала прямо на декольте. Кого-то рвало шашлыками по-карски, кого-то — устрицами с лимоном, кого-то — кровавым бифштексом…

Чувствуя, как и у него желудок поднимается к горлу, Семен Ильич поспешил ретироваться. Однако далеко уйти не удалось, — внимание его привлекли страстные стоны. За следующим холмом штабс-капитан очутился в прелестном зеленом оазисе, заросшем финиковыми пальмами и тамариндами. Под сенью их раскидистых крон в позах весьма откровенных возлежали мужчины и женщины. Члены их трепетали, с губ слетали неясные звуки, но нагие тела, хоть и сплетались в порывах вожделения, слиться, увы, не могли, эрос здесь царствовал лишь наполовину: в самый желанный момент мужчины становились бессильны, а женские чресла сводила жестокая судорога, превращая их каждый раз в неприступную твердыню. В жестокой злобе они выли и рвали на себе волосы.

На травке у пруда, в самом центре оазиса, тоже исступленно корежились людские тела, однако от страсти несколько иного рода. Это были обреченные на вечную ломку морфинисты: кто-то без удержу чихал, кто-то бился головой о землю, кто-то вился ужом от нестерпимой боли в желудке, а кто-то пил мочу и жевал носки, надеясь уловить хотя бы мизерные доли наркотика.

«Да, приятное общество!» Семен Ильич миновал оазис с отвращением. Сразу за ним начиналась стена ядовитого колючего кустарника, уныло простиравшаяся вдоль горизонта сколько видел глаз. Оттуда доносилось мерзкое металлическое скрежетание, сильно пахло серой, смолой, громко гудело пламя, и то и дело раздавались крики столь страшные, что у Хованского вдоль позвоночника пробегала дрожь. Он замер, сомневаясь в необходимости путешествия за колючую изгородь, и в это время неведомая сила стремительно швырнула его на землю, перед глазами снова вспыхнул ослепительный свет, и Семен Ильич ощутил себя лежащим в прохладной полутьме каменного склепа.

— Тьфу ты, черт! — Штабс-капитан схватил агонизирующий фонарик, глянул на часы и с криком ярости поднялся на ноги. Однако направился он не в сторону царской сокровищницы — хрен с ним, с Тутанхамоном, — а на выход. Надо же, провалялся полночи без чувств, словно гимназистка-целка! Теперь уж не о рыжье надо думать, а о том, как ноги уносить!

«Вот дерьмо!» Штабс-капитан перешагнул через издохшую кобру, со злостью сплюнул и начал заниматься делом.

— Эх, товарищи, товарищи… — Уже остывшие тела месье Мишеля и Хорька он оттащил шагов за триста, профессионально обыскав, все нужное забрал себе — в дороге пригодится, — вздохнул тяжело и принялся раздевать трупы. Изуродовал до неузнаваемости лица, отрезал головы и, уложив в глубокую расщелину, завалил сверху осколками гранита. Одежда тоже исчезла под каменной кучей, а тела, распоров предварительно животы, штабс-капитан оставил на открытом месте, — будет нынче пернатым пожива!

Когда рассвет окрасил берег Нила в розовые тона, Семен Ильич уже был в пути. Он явно не принадлежал к той части российской интеллигенции, которая из-за своей бесхребетности и склонности к самокопанию просрала великую империю. Единственное чувство, которое обуревало его сейчас, был зверский голод.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

На полигоне было холодно, шел мокрый противный дождь. Вдали у горизонта виднелась каланча деревни Крюгерово, слева, за подожженным танком, качали кронами дубы, теряли на ветру пожухшую листву. Настала осень, природы увяданье.

— Ну что, не подведут твои? — Начальство поплотнее запахнулось в плащ-палатку, его негромкий голос сделался зловещим. — Смотри, Сергей Петрович, с огнем играешь. Просрём — завтра же на ковер с результатами по Борзому. Вернемся с победой — я тебе срок по его отстрелу на неделю продлю. Вот так, в таком разрезе.

— Делаем все возможное, товарищ генерал. — Плещеев вдруг вспомнил фильм о геройском кобеле Мухтаре, тяжело вздохнул. — Он постарается.

Настроение у Сергея Петровича было не очень. Мало у него хлопот, так ведь нет, третьего дня пожаловали гости, коллеги из московской «Амбы», и начальство решило показать себя — провести товарищескую встречу по преодолению препятствий, стрельбе из пистолета, боям без правил и собачьим единоборствам. Чтобы и в столице нашей родины знали питерских. И вот — грязища, дождь и первый же проигранный этап. Московский генерал стоял в сторонке, подбоченясь, с самодовольным видом крутил усы, его обезображенное шрамами лицо сияло. Мокрушники из «Амбы» улыбались, курили, пряча сигареты в рукавах, с игривым видом делали эгидовцам «козу»: ща мы вас убодаем!

— С козлами не общаемся. — Те держались с достоинством, на колкости не отвечали, знали, что все равно будет по-нашему.

Перешли ко второму этапу — стрельбе из пистолета. Требовалось поразить застекленную грудную часть ростовых мишеней, поворачивающихся к стрелку своей плоскостью только на восемь секунд. Упражнение было непростым, к тому же осложненным погодными условиями, но Осаф Дубинин без колебаний вышел на огневой рубеж — приземистый, в очках, с виду неказистый и угловатый.

Москвичи оживились, начали переглядываться: ну и Рембо! Дубинин с невозмутимым видом вставил обойму, сунул «Макарова» в кобуру:

— Готов!

— Пшел! Мишени, стоявшие ребром к стрелку, мгновенно повернулись, на месте сердца в них были проделаны круглые, размером с блюдце, застекленные отверстия.

— Ап! — Дубинин выхватил ПМ, сняв с предохранителя, клацнул затвором и, преодолев «рыбкой» метровый заборчик, выстрелил навскидку на лету. Плашмя грохнувшись на землю, он больно ударился, но не дрогнул, держа пистолет за головой, чтобы не остаться без носа, крутанулся на спину и снова спустил курок. Мгновение спустя он перевернулся на живот и послал оставшуюся третью пулю. Грохот выстрела, пороховая вонь, плеск упавшей в лужу гильзы. А главное — хрустальный звон бьющегося стекла. Мишени, повернувшись, тут же «встали на ребро», Осаф Александрович, кряхтя, поднялся, москвичи, сразу поскучнев, удивленно открыли рты: ну, бля!