Андрей Столяров - Я - Мышиный король

• Название: Я - Мышиный король
• Автор: Андрей Столяров
• Жанр: Научная Фантастика

---

Мэр вздернул голову.

- Я не совсем понимаю, - холодно сказал он. - То есть, вы, дорогой друг, настаиваете, чтобы... сэр Фабрициус здесь поселился?

- Так будет лучше, - мягко ответил Геккон.

- И насколько, вы полагаете?..

- Время покажет...

Тогда Мэр, не скрывая тревоги, посмотрел на своего молчаливого представительного помощника, а помощник сдержанно улыбнулся, как будто данное приглашение доставило ему удовольствие:

- Я - арестован?..

Крупное, породистое лицо его не выражало ничего, кроме радости.

Видимо, он превосходно владел собой.

Геккон поднял брови.

- Ну что вы, дорогой друг! - воскликнул он протестующе. - Разумеется, вы останетесь у меня только в качестве гостя! Ваша свобода... на острове... нисколько не ограничивается. Вы можете приглашать к себе, кого захотите, и вы можете поддерживать связь со своим Департаментом - я надеюсь, что трех телефонов вам будет достаточно? И потом, все это - лишь на короткое время: до тех пор, пока обстановка в городе не станет спокойной...

- Но все-таки... дорогой друг... - растерянно начал Мэр.

Однако, сам Фабрициус Барма неожиданно поклонился, и глаза его просияли - как будто от внезапного озарения.

Он сказал:

- Я благодарю вас, милорд, за оказанное мне исключительное доверие...

Голос также не выражал ничего, кроме радости.

А ладони были церемонно прижаты к груди.

Геккон тут же, с подчеркнутым уважением, взял Мэра под локоть:

- Дорогой друг, мы же не будем из-за таких пустяков омрачать наши действительно искренние отношения? Настоящее благородство должно быть выше повседневности и суеты. Если вы не против, то я хотел бы показать вам картины, привезенные с Юга. Они просто великолепны. Без сомнения, южные мастера лучше прочих умеют сочетать изысканность и колорит. Я надеюсь, что сэр Фабрициус извинит нас за то, что мы ненадолго его оставим. Он пока тут освоится, может быть, изменит здесь что-нибудь сообразно своим потребностям. Мы еще увидимся, сэр Фабрициус, я не прощаюсь...

Дверь закрылась и стало слышно, как недоумевающего, изумленного мэра увлекают по коридору: И все же, дорогой друг, я решительно не понимаю... - Ах, какие там, дорогой друг, необыкновенные краски!.. - Я не о картинах, дорогой друг, если позволите... - И напрасно: вам еще не приходилось видеть подобного... - Но, дорогой друг, вы не находите, что это - несколько странно?.. - Что вы, дорогой друг, ведь между нами - искренность и доверие...

Голоса затихали, по-видимому, перемещаясь на улицу. В наступившей, пугающей, как в подземелье, сплошной тишине вдруг отчетливо выделилось тиканье маятника, снующего под циферблатом. Часы, судя по всему, были старинные, древней ручной работы: стрелки у них поражали ажурным литьем, а на металлическом круге, который служил как бы основанием рыцарской башни, соответственно ходу времени, передвигались мелкие фарфоровые фигурки. Изображали они кошек и сарацинов, стоящих друг против друга в готовых к сражению позах: кошки, растягивая животы, поднимались на задние лапы, а плотные приземистые сарацины выставляли короткие копья, по-видимому, угрожая воткнуть их при первой возможности.

Сделано все это было с большим искусством.

Барма некоторое время смотрел, как очередная фигурка исчезает в двустворчатых, распахнувшихся вдруг наружу воротцах средневекового замка, а затем, по-прежнему улыбаясь, осторожно подвинул минутную стрелку, которая, по его мнению, отставала, и, дождавшись, пока птица с роскошным павлиньим хвостом, появившаяся на вершине башни, приподнимет изящные крылья и пропоет состоящую всего из трех нот, чистенькую простую мелодию, удовлетворенно прослушал ее и даже прищурился от наслаждения.

Он вообще вел себя так, словно оказался в музее: очень неторопливо прошелся по комнате, изучая с поверхностным интересом то один экспонат, то другой, постоял, впрочем, без всякой видимой цели, у изложья меча, который, не будучи освещен, тем не менее, как живой, извлекал из своей глубины звездчатые яркие искры, заглянул ненадолго в соседнее помещение, предназначенное, судя по громадной кровати, для мирного отдыха, и, наконец, убедившись, что в этих апартаментах кроме него никто не присутствует, пододвинул к себе телефон - деревянный, с рогами, как у оленя, корпус которого был оформлен в стиле прошлого века.

- Цыпа, - нежно сказал он, набрав на диске несколько цифр. - Цыпа, только не дергайся, это я - Фабрициус. Вот что, радость моя, организуй-ка мне Креппера. Вот, вот, точно - пускай он сюда подъедет. И скажи ему, что я объявляю период готовности... Начиная с сегодня... А это никого не касается... Цыпа, радость моя, делай, что тебе велено...

После чего опустил замолчавшую трубку и, как будто устав, повалился в округлое мягкое кресло, стоящее у столика с телефонами.

- Вот так, - заключил он, мечтательно обращаясь в пространство.

Ему никто не ответил.

Кресло скрипнуло кожей и успокоилось.

11. Ф Р А Н Ц Д Е М Э Й. С И Я Н И Е.

Голова лежала отдельно, а тело - отдельно. Я сразу же отвернулся. Но и одного взгляда, брошенного на распростертого по каменистой земле, выпотрошенного, жутковатого человека, было достаточно, чтобы догадаться: это - Задрыга. Это его дурацкие тощие усики, постоянно служившие среди нас предметом насмешек, это - его овальная темная родинка на щеке, будто жук-древоточец всосавшаяся уже почти вровень с кожей, это - его старенький заплатанный свитер, растянутый и поношенный, разлезающаяся шерсть которого была перехвачена суровыми нитками, и его драные, невозможные джинсы с десятками разнообразных нашлепок. Памятные были джинсы. Больше никто таких не носил.

Так что, ошибка категорически исключалась.

Я это мгновенно понял.

И еще я мгновенно понял, что весь наш продуманный, выверенный и тщательно подготовленный план отхода катастрофически провалился. Потому что мне была видна часть канала, изгибающегося здесь полукругом: темная, апрельская, с прозеленью, струящаяся вода, бородавчатый старый тополь, склоняющей к ней свои сучковатые ветви, чернота и изогнутость поднимающегося со дна, страшного разлохмаченного железа, а на другом берегу, точно божья коровка - низкая зализанная машина Креппера, стоящая у тротуара.

Креппер должен был увезти нас отсюда.

Так, во всяком случае, мы договаривались.

Но Задрыга был мертв, лодки, приготовленной им, я тоже нигде не видел, и поэтому "на другом берегу" означало для нас все равно, что - на другой стороне Луны.

Мы были отрезаны.

- Приехали!.. - просипел Крокодил.

Сразу чувствовалось, что он на последнем дыхании: вытянутое уродливое лицо у него посерело, дряблая кожа вдоль глаз собралась многочисленными морщинами, а тряпичный вялый язык вываливался из-за зубов, желтизной и изогнутостью своей в самом деле походивших на клыки крокодила.

Я даже на мгновение испугался, что он сейчас потеряет сознание.

Однако, именно Крокодил неожиданно схватил меня за плечо, заставив пригнуться, и с невероятной, неведомо откуда взявшейся силой, словно мальчика, протащил мимо толстых автомобильных покрышек, складированных штабелями, мимо газовых труб, выходящих из-под земли и оцинкованными суставами опять уходящих под землю, мимо древних мертвенных спилов, показывающих, что здесь тоже когда-то росли деревья, а затем, повернув за какие-то жесткие изломанные кусты, где уже пробивалась сквозь почки зеленоватая клейкость, опустился на корточки, потянув меня за собой, и, прикрывая мне рот ладонью, которая попахивала чесноком, прошипел, как безумный, вращая фиолетовыми зрачками:

- Сидим тихо!..

И сейчас же по тому месту, где мы только что находились, топоча по земле тяжелыми коваными ботинками, равномерно побрякивая пластинками лат, которые чешуей блестели на солнце, выставив перед собой обнаженные ятаганы, пробежали, держась друг другу в затылок, широкоплечие сарацины, и звериное стонущее дыхание их, рвущееся из груди, выходило, казалось, через единую глотку.

Нас они не заметили, однако, пройди их маршрут немного левее, и мы очутились бы точно у них на дороге.

Перспектива не из приятных.

- Кажется, влипли, - сдавленно сказал Крокодил.

Положение наше действительно было отчаянное.

Правда, непосредственная опасность, видимо, пока миновала, но за проволочной изгородью кустов, которые сцепленностью своей давали нам кое-какую защиту, открывался просторный, вытоптанный учениями, безжизненный плац, неприветливый и опоясанный по другой стороне казармами из желтого камня - мрачное трехэтажное здание административного корпуса поднималось над длинными ребрами крыш, трепетал раздвоенный вымпел на вытянутой антенне флагштока, будто сказочное существо, гнусавил, надсаживаясь, сигнал тревоги, а между административным корпусом и казармами, сталкиваясь так, что даже сюда доносился металлический грохот, перекатывались, как по биллиарду шары, бронзовые фигуры воинов.