Юрий Шушкевич - "Вексель Судьбы" (книга первая)

• Название: "Вексель Судьбы" (книга первая)
• Автор: Юрий Шушкевич
• Жанр: Научная Фантастика

В основе сюжета - судьба двух советских разведчиков-диверсантов, которые в результате хронопортации переносятся из 1942 в 2012 год. В нашем сегодняшнем мире им удаётся быстро "акклиматизироваться" и стать участниками многочисленных событий, связанных с розысками исчезнувшего за рубежом крупного царского вклада. Однако вместо капиталов, лёгших в основу мировой финансовой системы и с известных пор правящих миром, героям романа удаётся обрести сокровища иного рода. Роман интересен многочисленными историческими коллизиями и футурологическими прогнозами, которые, будучи преломлёнными в сознании людей первой половины XX века, зачастую раскрываются с неожиданной стороны.

---

Он снова выпил, в его голове тотчас же вырисовалось объяснение: он эгоист, владелец очень дорогой квартиры в одном из лучших мест столичного центра, к тому же он не намерен переделывать свою жизнь под запросы другого человека и не готов пускать посторонних под свой кров. Поэтому должно случиться настоящее чудо, чтобы он не просто согласился бы принять чью-то любовь, а полюбил бы сам. Но чуда не произойдёт. Что же тогда остаётся, чем утешаться? Из многих наслаждений жизни одной любви музыка уступает, не так ли?

В далёком детстве Борис получил вполне сносное музыкальное образование и в дальнейшем старался поддерживать свои способности в должной форме. Он перешёл в соседнюю комнату, где с незапамятных времен находился кабинетный Bechstein, откинул крышку и, не присаживаясь, попробовал стоя взять несколько аккордов из финала пятой симфонии Чайковского. В своё время, ещё живя на Кипре, он специально раздобыл и выучил его фортепьянное переложение, чтобы доказать одному язвительному англичанину, что "Tchaikovsky cooler Vagner". Господи, какими смешными и наивными вещами он увлекался в ту далёкую пору!

Решив следовать правилам, он пододвинул к роялю стул и, немного помучившись с подбором правильной тональности, наконец, тихонько проиграл "тему рока", потом вернулся в начало, и, с силой ударив по клавишам, попытался взять сразу несколько голосов. Похоже, получилось... Грозовые маршевые раскаты в ограниченном пространстве комнаты зазвучали особенно мрачно и торжественно. "Отлично, Вагнер отдыхает... Голова от выпитого пусть и гудит, но пальцы пока работают! Тогда вперёд! Вперёд! Allegro vivace! Crescendo! Играть сильней, чтобы рояль гремел! Сильнее играть! Эх, распахнуть бы ещё окно..."

Внезапно он остановился. "Ну да, ведь третий аккорд здесь -- это `аккорд смерти'. Он раньше мне не удавался вполне, а сегодня я исполнил его просто гениально. Я всегда отчего-то считал эту тему судьбы у Чайковского, вопреки общему мнению, какой-то светлой и восторженной, как в песнях Дунаевского. Но вот теперь, когда выпил больше литра, я отчётливо вижу, что это -- чудовищная лавина, неумолимая, как рок. Что вся тихая лирика, весь комфорт, всё условное благополучие, к которому мы так стремимся -- лишь жалкий и беззащитный эпизод, который этим роком будет сметён. Сметён и уничтожен. И над развалинами прозвучит торжествующая песня, великий гимн неведомого начала всех перемен!"

Борис снова коснулся клавиш: "Та-та-тата-та! Та-та-тата-та! Та-тата-та-татата!...Всё ясно. Когда-нибудь обязательно придёт новая жизнь. И вся эта блестящая, рыхлая мишура сгорит. Сгорит, и я, уже сегодня свободный от неё, буду продолжать торжествовать, глядя на пожирающий огонь, топча и попирая её пепел! Пусть всё горит и рушится! Пусть вся эта страна, -- с этими словами он одёрнул портьеру и с силой распахнул окно, за которым виднелись крыши самых дорогих московских домовладений и шумели под ветром кроны распускающихся лип, -- пусть вся эта страна, сходящая с ума от бабок, дорогих тачек и шмотья, однажды полетит в тартарары! Новая неведомая жизнь явится внезапно и неотвратимо, и я, Борис Кузнецов, сегодня это знаю и говорю всем вам -- ждите! Ждите и приветствуйте! Сдохни, ветхая Россия, в которой сделалось невозможно дышать! Я славлю Россию новую! Славлю лучшую Россию, в которой нас, трусливых и жадных, уже не будет!"

Последние фразы Борис буквально прокричал в распахнутое окно, и было очевидно, что внизу их услышали -- какие-то две модно одетые женщины подняли головы, а из припаркованного возле подъезда "Ягуара" вылез сосед -- мини-олигарх, владелец медного рудника на Урале, который также, задрав голову, с удивлением глядел на окна квартиры Бориса.

Борис заметил внимание и оживился:

-- Ну что? Получили? Получите ещё! Нате!

И метнувшись к роялю, заиграл с утроенной силой и нарастающим темпом. Инструмент гремел и дребезжал, звуки, обгоняя один другой, неслись, ударяясь о стены комнаты и вырывались в окно, за которым, казалось, продолжали свой полёт над верхушками деревьев, рикошетировали о жестяные крыши и острыми, обжигающими россыпями обрушивались на прогуливающихся внизу обывателей.

Доиграв до завершающего каданса, Борис в полубезумии бросился от рояля к окну. Внизу уже собралась небольшая толпа, с интересом глядящая в его сторону и что-то между собой обсуждающая. Среди толпы он различил несколько знакомых лиц: помимо хозяина медного рудника, оставившего свой "Ягуар", на него пялили глаза импозантная девица, служащая в какой-то богатой компании финансовым директором, и депутат Думы. Девица с начала года снимала квартиру этажом ниже и зачем-то постоянно сообщала всем соседям, что получает в месяц два миллиона. Депутат жил скрытно, в парламенте бился за обездоленных, однако в выходные дни предпочитал служебному "Ауди" роскошный итальянский спорткар. Видимо, демарш Бориса застал его по пути на парковку, где он прятал свой сокровище. Депутат потряс своей лысоватой головой и покрутил пальцем у виска.

Этот жест окончательно вывел Бориса из себя.

-- Ты что делаешь, урод! Что я спел -- всё съел? Не подавился? -- сильно хрипя и закашливаясь от напряжения, прокричал он вниз. -- Будет тебе скоро небо в алмазах! Что говоришь?.. Не слышу!.. Да пошёл ты вон! Ты подавишься и сгинешь, и вы все скоро сгинете вместе с ним!.. Кто сказал? Я так сказал! Всё!

Неожиданно он отпрянул назад в комнату и рухнул в кресло из-за пронзившей его насквозь острой боли. В какой-то момент ему показалось, что он теряет сознание: в глазах потемнело, и все предметы, которые ещё оставались различимыми, стали, закручиваясь как в воронке, стремительно уносится вдаль. Борис инстинктивно сделал несколько больших вдохов, принесших в кровь дополнительный кислород, и тем самым спас себя от провала. "Ну всё, -- пронеслось в голове. -- Допился. Давай-ка, брат, отдохни".

Отдыхая и понемногу приходя в себя, он просидел в кресле минут двадцать, подставляя лицо потоку тёплого весеннего воздуха, струящемуся в комнату из открытого окна. Дыхание понемногу приходило в норму, однако беспокойные и хмурые мысли сгущались, в результате чего на душе вновь становилось холодно и одиноко.

"В общем-то, жизнь моя кончена. Лучшие годы потрачены впустую, топливо сожжено и до спасительного аэродрома мне не дотянуть. Что ж, мне просто не повезло с рождением. Появись я на десять лет раньше, то я бы встретил девяностые матёрым приспособленцем, а родись на десять лет позже -- сразу бы вырос таким, какие все сегодня, и не имел бы с этим миром нравственных проблем. А так -- годы, которые я потратил, думая, что отсиживаюсь в тихой кипрской гавани, попросту ушли в утиль. Помогал ворам, но сам воровать не научился. И попутно забросил и загубил все свои творческие зачатки, так что теперь мне уже никуда не пролезть, поздно... Мой внутренний голос -- тот самый, который, я знаю, есть тайный глашатай этого мерзкого мира, призывает меня успокоиться, сдать внаём дачу с квартирой и жить припеваючи. Получив в зубы пусть не самый жирный, но достаточно сытный и завидный для весьма многих кусок. Им всем всего лишь надо, чтобы я признал их правоту. А если я не хочу её признавать? О, как бы я жаждал весь этот жалкий и притворный мир взорвать к чёртовой бабушке! Как бы я радовался, наблюдая, как рушатся его скрепы, как рвутся его лживые и маразматические законы, как лопаются от обиды и бессилия все те, кто столь долго, занудно и притворно писали и впихивали его гнилые правила в человеческие мозги!"

Он почему-то представил себе рябого и желчного профессора из Высшей школы экономики, который на минувшей неделе в своей публичной лекции вещал о необходимости для России немедленного приведения всех разделов права и принципов жизни к универсальной общеевропейской модели и на все возражения отвечал в том духе, что историческое время индивидуального и национального окончательно миновало. Борис живо представил, как в момент восславленного им революционного взрыва профессор-мондиалист раздувается в шар, который сначала слегка приподнимается над землёй, но после короткого сухого хлопка лопается и начинает опадать почему-то в виде белоснежного фарша из уничтожителя бумаг. Злобного профессора было нисколько не жаль, и от этой мысли Борис сразу же заулыбался.

Однако он тут же подумал, что не желает насилия по отношению к кому-либо иному, кроме этого отчего-то столь болезненно засевшего в голову учёного негодяя. Было бы неплохо, чтобы все остальные спокойно бы пережили революционный взрыв и сделались другими -- новыми и прекрасными людьми. Ах, как это было бы неплохо! Но разве подобное возможно?

"Нет, конечно. Не будет ни взрыва, ни преображения людей, а зловредный профессор будет продолжать, как крыса, бегать за кремлёвскую стену, нашёптывая национальным лидерам свои мерзкие мыслишки. Но только я в этом позоре больше участвовать не стану. Всё. Всё кончено. В холодильнике у меня ещё две нетронутые бутылки и одна початая на столе. Сейчас я выпью это зелье и умру. Я не "ворошиловский стрелок" и не имею в планах прикончить кого либо из этих мерзавцев филигранным выстрелом из винтовки -- ни лысого олигарха с его крепостным рудником, ни хвастливой потаскухи с третьего этажа с двумя миллионами в месяц, никого. Я лучше убью себя -- одного из тех, в общем-то, редких счастливчиков, для которых это вонючий мир по их разумению и предназначается. Рябой профессор прав, количество хороших мест в мире лимитировано. Ну и отлично! На место приконченных мной горнозаводчика и финансовой девки приползут им подобные, а вот на место моё придёт такой же по духу бунтарь, только моложе и сильнее, и тогда скрепы рано или поздно затрещат..."