Юрий Шушкевич - "Вексель Судьбы" (книга первая)

• Название: "Вексель Судьбы" (книга первая)
• Автор: Юрий Шушкевич
• Жанр: Научная Фантастика

В основе сюжета - судьба двух советских разведчиков-диверсантов, которые в результате хронопортации переносятся из 1942 в 2012 год. В нашем сегодняшнем мире им удаётся быстро "акклиматизироваться" и стать участниками многочисленных событий, связанных с розысками исчезнувшего за рубежом крупного царского вклада. Однако вместо капиталов, лёгших в основу мировой финансовой системы и с известных пор правящих миром, героям романа удаётся обрести сокровища иного рода. Роман интересен многочисленными историческими коллизиями и футурологическими прогнозами, которые, будучи преломлёнными в сознании людей первой половины XX века, зачастую раскрываются с неожиданной стороны.

---

Для починки крепления штанги требовалось заменить два выскочивших из креплений шурупа. Петрович, очень довольный обнаруженной возможностью в любой момент покинуть квартиру через чёрный ход, с охотой решил выполнить и второе полученные им поручений -- ведь в этом случае прихваченные им с собой вещи можно было рассматривать как вполне законное вознаграждение за труд. Для этого он начал искать ящик с инструментами, о котором сказала горничная, однако его внимание отвлекла внезапно раздавшаяся из парадной трель мелодичного звонка.

Не успел Петрович переместиться в парадную, как звонки прекратились, и вместо них послышались частые удары в дверь кулаком.

-- Люська, открывай! Люська, открывай! -- доносилось с улицы.

Петрович прильнул к дверному глазку и увидел грузного мужчину в надвинутой на глаза чёрной шерстяной шапочке. Одет он был точно в такую же, как и Петровича, синюю куртку охранника.

-- Она отошла, -- спокойно ответил Петрович через дверь. -- Что случилось?

-- Отошла? Она отошла? Что ты мне несёшь, я что, думаешь не знаю, где она? С хахалем своим рыжим заперлась, а меня по магазинам рассылает! Открывай же! Э-эй!.. А ты сам-то кто такой?

На последний вопрос Петрович предпочёл ничего не отвечать и, оценив критичность ситуации, удалился в гардеробную. С улицы, усиливаемые выведенным в прихожую динамиком громкой связи, продолжали нестись настойчивые требования открыть входную дверь, перемежаемые угрозой "рассказать обо всём Аркадию Борисовичу".

Петрович извлёк из купе объёмистую дорожную кожаную сумку коньячного цвета и проворно сложил в неё два костюма, два плаща, пару мужских туфель для себя и две -- для Алексея, поскольку не знал точно размера его ноги, несколько сорочек и джемперов, галстуки, жаккардный шарф, клетчатую кепку и американского фасона шляпу. Он также бегло ощупал карманы остающихся пиджаков и обнаружил в нескольких из них бумажные деньги и документы. Все документы он оставил на месте, а вот деньги забрал, поскольку с учётом становящейся всё более очевидной дороговизны московской жизни привезённых им с провинциального рынка трёх тысяч рублей было явно недостаточно для пребывания в столице. В любом случае, твёрдо решил Петрович, ущерб, наносимый им этому дому, не идёт ни в какое сравнение ни с его богатством, ни с тем вероятным ущербом, который наносит или когда-нибудь нанесёт легкомысленная старшая горничная, не чурающаяся в отсутствии хозяев приводить сюда посторонних. К тому же, как-никак, он отремонтировал в этих стенах вышедшее из строя незаменимейшее из сантехнических устройств.

Застёгивая туго набитую сумку, он услышал, как по гулкой анфиладе на усиливающиеся крики и стук настоящего охранника -- правда, скорее всего, не вполне трезвого, -- спешит в прихожую озадаченная горничная. Тогда он погасил в гардеробной свет и, освещая путь зажжённой спичкой, бесшумно проскользнул к двери с красной кнопкой "For Exit".

Через пару минут, выбравшись на параллельный переулок и совершив ещё ряд манёвров, необходимых для сокрытия следов своего пребывания, Петрович отыскал укромное и надёжно прикрытое от посторонних взоров место. Там он расстегнул сумку, извлёк из неё туфли, потом -- снял свою старую, истлевшую местами до ниток рубаху и заменил её на свежую накрахмаленную сорочку, надел новые брюки с ремнём из мягкой и нежной кожи, затем -- пиджак, плащ и кепку. Свою старую одежду и рваные сапоги он завязал в узел, но вместо того, чтобы выбросить в стоящий неподалёку мусорный куб, спрятал в дорожной сумке.

Пройдясь по бывшей Кропоткинский улице, преображённый Петрович, словно нарядный состоятельный москвич, собравшийся на ночь глядя в поездку, перекурил на углу Зубовской площади и двинулся далее по Смоленскому бульвару. Обнаружив по пути дежурную аптеку, он попросил флакон йода, бинт и стрептоцидную мазь. Молодая провизорша предложила приобрести также неизвестную Петровичу мазь из современной номенклатуры, на что он с лёгкостью согласился. Дойдя затем до Смоленской площади и постояв в сени невероятной высоты здания с вывеской Министерства иностранных дел, изумившись переменами, произошедшими с Арбатом и осмотрев ярко освещённые витрины нескольких магазинов, он затем поймал такси и велел везти его в Очаково. Заранее расплатившись за поездку, он приказал изумлённому шофёру высадить его на глухом тёмном пустыре Очаковского шоссе, хлопнул дверью и тотчас же исчез в ночном мраке.

Спустя пятнадцать минут Петрович уже был в знакомой железнодорожной будке, где, первым делом подогрел "индукционным кипятильником" запас воды, потом развесил перед постелью Алексея его новую одежду, разбудил своего товарища и помог обработать загноившуюся рану. Проспав несколько часов крепчайшим сном, Алексей забыл про свои невесёлые мысли и искренне обрадовался возможности переодеться. Какое-то время друзья ещё разговаривали на отвлечённые темы, потом Алексея вновь потянуло в сон, а Петрович, готовый прободрствовать ещё некоторое время, решил заняться самостоятельным чтением журналов и газет новейшего века.

Наутро, около восьми часов, их разбудил гудок тепловоза лязг двух вагонов, которые локомотив куда-то тащил по "их" ветке. Начало понедельника сразу же огласилось заводским грохотом, далёким уханьем дизеля и свистом пара. Облачившись в свою новую одежду и постояв у в коридоре у окна, выходившего на задворки промышленной зоны, в накинутом на плечи почти новом твидовом пиджаке, Алексей поздравил Петровича с началом трудовых будней.

-- Итак, нацеливаемся на Рублёвскую водокачку? На тайник?

-- А что нам ещё остаётся? -- ответил Петрович. -- Правда, деньжат у нас теперь чуть более -- почти тридцать тысяч рублей и вот, посмотри, полторы тысячи каких-то новых денег -- евро. Насколько я смог разузнать ночью по твоим газетам, это деньги некоей "объединенной Европы".

-- Да, да, я тоже вчера встретил упоминание об этих новых деньгах. Так что про рейхсмарки из тайника можно забыть. Но, что бы там ни было, на первое время принесённого тобой нам хватит. Кстати, ты же их не у пьяных москвичей изъял?

-- Что ты, Лёш! У того, в чьей квартире я побывал, эти бумажки были как карманная мелочь. А сама квартира -- две или три наши коммуналки, объединённые в одну. Вместо ржавой ванны, полной тараканов, -- бассейн с пальмами. Комнат столько, что горничная там с лёгкостью любовников прячет. Так что можешь поздравить меня с законной экспроприацией излишков.

-- А что ты оправдываешься? Я же тебя нисколько не осуждаю. Я даже думаю теперь, что поскольку нашего прошлого отныне больше нет, причём нет не только для окружающих, но также и для нас самих, мы первое время должны руководствоваться очень простой и жёсткой моралью. Не трогать беспомощных, женщин, детей и стариков. И -- всё на этом. А в остальном -- в остальном нам пока что всё должно быть позволено. Пока мы не найдём своё место в этом новом мире и не научимся маскироваться под его законы.

-- М-да... А ты не перегибаешь? А если в этом новом мире убивают и насилуют беспомощных -- мы что тогда, тоже это примем?

-- Нет. Я же не сказал, что мы законы этого мира непременно должны будем признать? И у меня есть чувство, что мы их и не признаем. Будем маскироваться, будем лишь делать вид, что их признаём. Ведь мы терпели несовершенства своего времени в надежде на то, что вскоре будет построен лучший мир. Теперь же оказалось, что мир построили совершенно другой, к счастью, без нас. Свой прежний мир мы уже никогда не восстановим, поэтому всё, что нам остаётся, -- это быть честными и порядочными в отношениях между собой и с близкими нам людьми, а также -- не творить зла в отношении беспомощных.

-- Отлично, но то, что ты сейчас провозгласил, лейтенант -- это и есть закон жизни при капитализме. Между собой мы все джентльмены, а дальше -- трава не расти, наплевать!

-- Не совсем. При капитализме продаётся и покупается абсолютно всё. Нет ни дружбы, ни любви. А я же утверждаю, что по крайней мере во взаимоотношениях между нами и близкими нам людьми должен продолжать действовать нравственный закон, иначе нам не удержаться. Ты же не против этого?

-- Нисколько, -- согласился Петрович. -- Только для того, чтобы нравственный закон не зачах, нам не мешало бы отсюда поскорее выбраться. Но чтобы ехать за нашим скарбом в Рублёво, нужна карта. Как думаешь действовать?

-- Я вчера заметил карты в витрине киоска. Значит -- отправлюсь проведать своею знакомую!

Для вылазки на станцию Алексей надел уже не раз выручавшую их синюю куртку, взял с собой универсальное козловское удостоверение и немного денег. Выйдя на улицу и пройдя вдоль железнодорожной насыпи метров пятьдесят, он заметил слева небольшой, но высокий холм, с которого должен был хорошо просматриваться город. Надо сказать, что с утра понедельника погода стала улучшаться: облака поредели и поднялись вверх, периодически выглядывающее из-за них солнце начинало припекать, и в воздухе вновь распространялся будоражащий весенний дух. Весело разбежавшись, Алексей вскочил на верхушку земляного холма, откуда была видна вся окрестная территория, поделённая между многочисленными заводами и складами, а в отдалении, в туманной дымке, возвышались силуэты высотных зданий.